— А ведь мы договаривались, — печально сказал Бертран, — друзьями назвались. А ты?.. Правду мне говорили знающие люди — раз горец тебя братом назвал, то уже наебал, так что ищи, где и в чем.

Хотя дым ел глаза нещадно, и вообще, диспозиция была угрожающей, Суи чувствовал себя удивительно хорошо. Он никого не боялся, не гнул спину, не кидал шапку оземь в знак превеликого почтения. Он был крут и силен, в руке тепло и уверенно лежал топор, а нехороший человек был повержен. И слова на ум приходили верные, красивые, сообразные историческому моменту. Жаль, запомнить некому, чтобы пересказать людям.

Но это мы исправим, вдруг подумал Бертран. Правильные речи можно будет придумать и в народ закинуть, как подкормку рыбам из плесневелого зерна, чтобы повторяли на все лады. Только по-умному сделать надо.

— Эээ! — затянул прежнюю скучную песню пастух, вспомнив человеческий язык. — Брат, ты чего, брат⁈ Давай все поделим, брат! Ты чо, а⁈

— Не брат ты мне, гнида черножопая, — хмыкнул Суи и с короткого размаха рубанул топором, на сей раз уже лезвием, стараясь не попасть в лоб или по зубам.

Пастух выгнулся дугой, схватился за шею — струя крови ударила вверх, окропляя убитых.

— Согласись, как-то некрасиво? — склонив голову, глядя на результат, произнес Бертран. И рубанул по шее с другой стороны.

Снесенная ловким ударом голова с выпученными глазами укатилась под кровать.

Суи тяжело вздохнул и полез за нею. А то ведь задуманная шутка могла сорваться… Не говоря уже о воспитательном воздействии. Кровь погано липла к физиономии, заливала руки, пахло как на городской скотобойне, только хуже. Но Бертрану понравились мысли о том, чтобы создавать правильные слухи в широких народных массах. Ради этого стоило немного помучиться. А кровь… ну да, стирать одежку нелегко, однако не главарю же!

Кстати, пора бабу в пещере завести, а то все сами портки стирают. А лучше трех-четырех.

* * *

- И под кроватью, значит, еще один? Охренеть!

— Еле утащил, — Бертран скромно ответил на восторг бойца, — если бы не наш могучий Фэйри, то пришлось бы бросать!

Надо немного поделиться славой. Чуть-чуть, чтобы не отгрызала от командирской репутации, но достаточно, чтобы ославленный порадовался. В конце концов, слова ничего не стоят, а сказанные в правильное время радуют не хуже серебрушки.

— В зубах бы унес! — хмыкнул белобрысый стенолаз. — Своя ноша не тянет!

— Опять же, вы вовремя под окном оказались.

— Да Дудочника точно шилом в сраку ткнули, как начал орать, мол, ребята пропали, спасать надо!

— А я чувствую, что не может такого быть. Чтобы командир с Фэйри на пару и вдруг выбраться откуда-то не смогли? Да ну нахер такие глупости! Ясно же — ловкачи добычу схватили такую, что нести сил не хватает!

— А голову-то, зачем волок, я так и не понял.

— Как это зачем, друг Быстрый? Я ее на свадебный стол положил, на главное блюдо. И котлом накрыл, который почище. Жених с невестой глянут утром, вот смеху-то будет! Еще рассказывать станут. О черном госте на красной свадьбе. И каждая долина рубахи на грудях рвать начнет — мол, это у нас такое случилось! Нас так чудесно ограбили! Прям, как в сказке!

— Да ты, дружище командир, прямо сказочник!

— Точно, Сказочник! Как хуй в лапти заплетет недотыркам носатым, вовек не развяжут!

Ватага взорвалась смехом, слегка истеричным и нервным от пережитого страха и опасений — а вдруг еще не закончилось?.. Бертран поморщился, чувствуя, как рождается новое прозвище, куда менее боевитое и приятное уху, нежели грозное «Топор». Эх, может, забудут к завтрему?..

Глава 20

Этот вкус вином не смыть…

Добыча оказалась куда меньше, чем Бертран и компания надеялись. Но полпуда золота под кроватью разве что у императора лежат. Рядом с серебряной ночной вазой с рубинами по краю — чтобы монаршья задница спросонья с горшка не скатилась.

Однако, в целом, даже если прикинуть, что к делу готовились, считай, добрых две недели — благодушно позволив всяким богатеям проносить их денежки мимо компании… Вышло очень и очень неплохо! Не считая прочей добычи, которую метали в мешки, вышло — господи, помилуй!!! — полсотни грошей на долю, без малого четверть настоящего мерка. Могло быть и больше, но монеты все старые, истертые да обрезанные. Такие и ценятся сообразно. Но все равно — невероятные деньжищи! Нет, конечно, за жизнь через немытые руки и побольше может пройти, но чтобы столько сразу — подобного счастья в жизнях бертрановых верных спутников не случалось. Как солидно припомнил Тенеф, пару месяцев (пока не дезертировал) махавший заступом в одном из воинских лагерей — месячное жалованье хорошего пехотинца или лучника с простым луком. Только у солдата за те гроши вынут всю солдатскую душу, будут за всяческие провинности пороть за милую душу, а то и вздернут по господской прихоти. А здесь денежка легкая, можно сказать, весьма приятственная.

Командиру, само собой, доля тройная. Он все придумал, все обрешал, все добыл. Еще и лишний рот захлопнул — тот рот, с которым делиться совсем никакого желания не было. А тройная доля, господа хорошие, если в монеты пересчитать, это уже месячная цена пехотинца в кольчуге и шлеме или арбалетчика. Понятно, со своим арбалетом, из легких, «козьей ногой» взводимом, но все же!* [Цагра, что так чудесно выступила, что при обороне собора, что на Крайнем Севере, это арбалет тяжелый, коий простой мускульной силой не взвести] Или полгода найма хорошего работника с опытом и своим инструментом. Или… в общем хорошие деньги, очень хорошие! Прям дух захватывает, сколько теперь всего купить можно. Даже… если уж совсем приспичит, можно в монастырской школе читать и писать выучиться, отчего бы и нет?

«Мешочного» тоже получилось немало — компания вволю прошлась по богатым домам. Не мелким бредешком, конечно, и не в каждый дом влезть получилось — где-то засов крепкий, где-то хозяин из-за двери громкий, а где и не успели просто-напросто. Дюжина молодцов, пусть и расторопных парней-ураган (хоть рядом не ложись!), на многолюдное село — маловато.

Бертран кивал на похвалы товарищей, прихлебывал вино из замшелой — еле оттер — бутылки, заедал твердой колбасой. Улыбался невпопад, не прислушиваясь к гомону компании. Хотя, не угадать с улыбкой сложно — радуются все, никто о плохом не думает, вопросы нехорошие не задает.

О плохом думать и вопросы нехорошие задавать — это командира судьба.

Суи, погрузившись в размышления, гадал, как можно было бы сделать лучше — задним умом все крепки! — все же признавал, что они и так сотворили маленькое чудо. Хоть в святые записывай!

Окажись у него не сбродная шайка неумелой голытьбы, а дюжина опытных бойцов, то быть Ирцухо второй Сурой. А так… Почти все живы — один только Тач Плетенка не вернулся — то ли заплутал и сбежал от страха, то ли проломили голову, то ли в подпол свалился, прям на вилы. Почти все целы — не считая ссадин, порезов и ожогов. Ну и Анри спалил половину волос на затылке, отчего мигом стал похож на недоделанного рыцаря, который попробовал сделать воинскую прическу, но кривые руки выросли прямиком из жопы. И немного на чучело.

И главное — все радостны! Добычу взяли, жратвы нахватали, винища и самогона чуть ли не полтелеги уволокли. Твоей совести давным-давно зубы выбили. Живи да радуйся, бравый разбойник!

Радоваться не получалось. Крепкое вино потихоньку мутило разум, но вместо того, чтобы пускаться в пляс прямо на столе — насмотрелись на дураков, сами отупели, согнать бы, да ладно, лишь бы шею никто не свернул — Бертран начал погружаться в черную пучину тоски, прикидывая, что и как делать дальше.

Вот с одной стороны добра и монет прибрали столько, что никому прежде за раз видеть не приходилось. Много? Много! Казалось бы…

Но!

Пусть даже первые листья еще не пожелтели, но зима близко! Нагрянет внезапно, засыплет снегом, заморозит ледяным дыханием. А еще ничего не готово! Одежки разве что натаскали, но и ту проверять надо, да перешивать — брали-то все подряд, и женское, и детское. С дровами уже плохо — вокруг пещеры выбрали большую часть валежника — а ведь только на готовку и тратили. С каждым разом все дальше отходить надо. Или самим заготавливать. Но тогда нужны пилы, топоры и колуны. И шуму-то сколько будет! Чей конкретно этот лес никто из компании не знал, однако у любого деревца всегда есть хозяин, который не любит, когда всяческие темные личности жгут ценное имущество для собственного обогрева.