– Нервный, – хихикнул Ван-Свитт, тоже над головой монаха. – Ох уж мне этот Свет, ребятушки, сплошная радость, скажи, зелёный!

– Вот что, Стейси, – окрысился Тверк, грохоча сапогами по крыше, – я тебя нежно люблю, но во имя Единого заклинаю: не попрекай меня цветом кожи!

– А то что? – было слышно кхеканье: Стейси Ван-Свитт развлекался вовсю. – Ты пристрелишь меня, зелёный? Как поднимешь свой лук, как стрельнёшь в товарища…

– Я тебя засуну в дупло и запру там древесной плотью, – перебил древоид так ровно и тихо, что мрази внутри кузни пригнулись.

– Отставить! – рыкнул Эрей. – Ван-Свитт, вам заняться нечем? Викард, разгони их по разным углам!

– Ну вот, – неподдельно огорчился Берсерк. – Такую свару – и псям под хвост. Эх, братко, нет в тебе любви к драматизму! Тверк, душа древесная, марш на ветку. Стейси, держись ближе к трубе. Вран, ты уже попривык? Прикроешь Дарителя, ворон.

– Я в кузне останусь, – решил Даждьбор.

– Добре! – кивнул Викард. – Тут тебе всё родное, исконное. За полом следи, смекнул небось? Ну и за Бабником, это сложнее. Любит он в смертной битве отвлекаться на цветочки-ягодки.

– Отдадим ему раков, вождь? – мигом придумал Даждьбор. – На сохран и сбережение? А то ведь потопчем в забаве ратной?

Викард улыбнулся от уха до уха, даже борода затряслась глумливо:

– Жесткосердный ты парень, вик, но затейник! Бабник, лови мешок! И учти: все раки сосчитаны и по-братски поделены.

Истерро принял шевелящийся груз, пристроил подальше на балке, извернулся и закрепил пояском, снятым с посеревшей рубахи.

– Гибели моей добиваетесь, – проворчал, ткнув пальцем в потёртый плащ, из которого Вран соорудил мешок. В дыру тотчас просунулся ус, и Бабник палец отдёрнул.

С крыши донеслось хихиканье Стейси.

Беда пришла, как и ждали, с реки. Мрази всё рассчитали верно, по приметам выследив нежить. С обмелевшей старицы наплыл туман, плотный, вязкий, что сливовый кисель, он обмотал дома и деревья, заглянул в слюдяные оконца, позвенел колокольчиками на рыбачьих сетях.

Истерро видел, как молочные щупальца вползают сквозь неплотно прикрытые двери, забираясь всё глубже в кузницу, лижут, что верные псы, пыльные сапожищи Даждьбора. Он хотел крикнуть, предупредить, но горло точно стянуло верёвкой, не слова вырывались, чуть слышный сип, сходный с шебаршением раков в мешке.

Даждьбору его сипы были до Неба, что он, тумана не видел? Пнул сапогом, как дохлую крысу, и от серебряного оковка туман с визгом отпрянул, свернулся.

– Ох, и славно чешут ребятушки, точно мухи на повидло летят, – прогулялся по печной трубе голос Стейси Ван-Свитта.

– Квадрат восемь! – вдруг крикнул с дерева Тверк, наметив первую жертву.

Громкий визг окончательно убил тишину, и за дверью взяла разгон драка, с воем нечисти, с лязгом мечей, с протяжным присвистом стрел древоида.

– Квадрат десять! Уходи, Берсерк!

Истерро догадался, что мракоборцы заранее разметили двор перед кузней. Знали, что туман наползёт на глаза, закрывая их плотнее холщовой повязки. Тверк сидел выше, он угадывал тени, а как бились прочие воины? Как там Викард? Эрей? И кто, кто на них напал? Как понять в мутной, душащей влаге, где нежить, а где дружинник?

– Братко, спина к спине!

– Квадрат девятнадцать, в сторону!

– Вран, ты здесь зачем? Где Даритель?

– Скрылся в тумане щенок, – голос Альбина Врана был спокоен и сух. – Я ему нянькой не подряжался!

Бой с новой силой зазвенел на крыше, над самой головой Белого Бабника. Стейси кхекал и причитал, кто-то визжал на одной ноте, так, что у Истерро заложило уши.

– Кто там? – не выдержав, крикнул Даждьбор.

– Омутницы, – успел отозваться Ван-Свитт. – Поналезли со всей реки. Кто-то ж вызвал ораву, не поленился, не иначе, до Пак-Йолли дошёл!

– Ишь ты, – удивился сын кузнеца.

И тут, точно почуяв кровь и расчистив тропку за обережный круг, которым по привычке очертился Даждьбор, из песка полезли аспидные черви.

– А у нас пиявцы! – возрадовался варвар, едва разглядев, кто пожаловал. –Стейси, всё на трубе кукуешь?

– Ничего, – отбрехался Ван-Свитт, скрежеща по кровле мечом, – мне и тут работы хватает. Серебришком пиявцев, а то подрастут да высосут силушку у глупого вика!

– Сам ты глупый, раз в битве шуткуешь, – пожал плечами Даждьбор и принялся топтать чёрных пиявцев окованными серебром сапожищами.

Червей было много, Истерро видел, что не успевает могучий мразь. Глянцевые от слизи тельца извивались, присасывались к туману и прорастали из пола, открывая хищные пасти. Инь-чианин отсекал мечом не то головы, не то украшенные зубами хвосты, словно косил косой урожай, буднично так, сплеча.

– Не съели тебя? – крикнул Стейси Ван-Свитт. – Или косточки пора собирать? На варваре много мясссца, ой, много!

– Ван-Свитт, прекрати, а то зачарую! – зашипел на мразя монах. – Что за дурная манера?

– Не так-то просто мне морок кинуть, даже Гласу самого Рудознатца. Не все же в мире наивные дурни, понимать надо, Пресветлый брат. Поднапряги лучше Силу светлую, может, учуешь, где Даритель сгинул?

Истерро попробовал – и не сумел. Позвал снова, ещё раз, ещё. Какой-то отклик донесся издали, будто кто-то просил о помощи, но Даритель ли? Не понять. Всё тонуло в вязком тумане.

Зачем он высунул нос из мазанки? Кто его сдёрнул на поле бойни?

«Любовь, – с тихой скорбью подумал Истерро. – Любовь всегда толкает на подвиги, а неразделённое чувство – к погибели».

– Да чтоб вас, твари! – ругнулся Даждьбор.

Черви всё лезли и лезли, обвивали лодыжки воителя, растекались гнилью под сапогами. Варвар вырвался, вспрыгнул на наковальню, заслонившись от погани честной рудой, прихватил молот мёртвого кузнеца.

– Грех это – трогать чужое орудие, превращая его в оружие! Но не гневайся, мастер, иначе никак. По-другому за всех не отбиться.

Черви полезли с удвоенной силой, стараясь заляпать слизью руду.

В дверь кузни, слегка приоткрыв, вдруг сунулся оголтелый Даритель.

– Живой! – обрадовался Истерро, уже отпевший молодого полковника.

– Настоятель, где вы? Скорее сюда, я вас выведу из ловушки!

– А зачем меня выводить? Куда? – озадачился Белый Бабник.

Тут, наконец, Дар Гонт всмотрелся, разглядел во мраке удивлённого варвара с заляпанным слизью молотом, услышал хихиканье Стейси на крыше:

– Думали, со страху удрал мальчонка. Ан нет! Бабника спасал от червей!

– И с хрена ль я тут танцую? – Даждьбор проследил за пиявцами, дружно повернувшими пасти к двери, в которую заползал туман. – Нас сейчас как выведут из ловушки! Как спасут без разбора чинов и званий! Беда с героями, право слово, пиявцы, вишь, ему помешали.

Даритель стоял, что каменный столб, уставившись на чёрных пиявцев. Те азартно всасывали сизый туман, посекундно прирастая в размерах, и варвар вконец разозлился:

– Прикрой створки, малец, коль припёрся! И не мешай веселью!

– У меня есть серебряный порошок! – вспомнил на насесте Истерро, чтобы отвлечь мразей от Гонта. Поелозил, пытаясь достать коробочку, задел мешок с пленёнными раками и кувырнулся вниз головой, цепляясь ногами за балку.

Из мешка, потревоженного монахом, вылез землистого цвета рак, апатично пошевелил усищами и свалился в гущу пиявцев, прищёлкивая клешнями. Пиявцы потянулись к нежданной добыче, но тут же отпрянули прочь. Рак, освоившись на новом «дне», деловито пополз в их сторону.

– Ишь, какая еда попалась! И в бою пригодна, ты глянь, Ван-Свитт!

– Оголодал усатый, – пожалел бедолагу монах, так и болтаясь вниз головой. – Раки обычно кормятся зеленью, в смысле, растительной пищей, разными хвощами и листьями.

– Чушь, – не проникся Даждьбор, продолжая работать мечом и молотом. – Раки червями питаются. Ну и падалью, гнилью всяческой. Говорят же про трупы, мол, раков кормить…

– Сзади! – крикнул ему Истерро. – Там червь огромный, Даждьбор, берегись! – монах попытался указать рукой и обнаружил в сведённых пальцах лук и колчан со стрелами, тронутыми серебром.