– Словоблуд, – отмахнулась ведьма. – Говори, что нужно хозяину.

Семиус Лир-де-Стэг поскучнел:

– Он нетерпелив, наш добрый хозяин. И предсказуем в своих интересах до зубовного скрежета. Ему не по нраву твои бёдра, красавица, его заботит только Эрей. Где теперь маг, как скоро ждать в гости?

Лайна фыркнула и задрала голову к лоскуту предзатменного неба в оконце:

– Он в Семи Княжествах, бредёт по кромке. Мы не Фелкаст, красавчик, мы не работаем в лоб, грубой силой, как попытался грифон. Нет смысла сражаться с Эреем Тёмным, надеясь его иссушить. Я и Рош приведём мага бережно, ласково. Зачем биться тараном в ворота, если можно открыть ключом?

– Ключ есть к каждой двери, царевна?

– Разумеется, на то и дверь.

Лир-де-Стэг рассмеялся, притягательно, хрипло, касаясь губами её плеча:

– Как романтично, душа моя. И что же вскроет Эрея Тёмного?

– Разве это моя печаль? – оттолкнула его Лайна Фе. – Я должна поманить наградой, пообещать несбыточное. А потом тихонько подтягивать лесу, чтобы в нужный момент подсечь.

– Стерва! – пылко прошептал Лир-де-Стэг и с поклоном вышел из комнаты.

– Пустельга! Вон, гляди! – крикнул Викард и громко хлопнул в ладоши, чтобы спугнуть наглую птицу.

Пустельга потопталась на пне и глянула на варвара с ехидным укором. Мол, что шумишь, лес тревожишь? Заняться нечем, инь-чианьский витязь?

– Сбить её? – Тверк сунул руку в колчан.

– Оставьте птицу в покое! – немедленно встрял Истерро, ну а куда же без Бабника. Семидневок молчал, лишь молился под нос, а тут прорвало бедолагу: – Что вы, жрать её собрались? Посмотрите, какое чудо! Что за окрас, чисто розовый кварц!

Мрази переглянулись, но спорить с монахом не стали.

– Пустельга – это пустые хлопоты! – выудил со дна памяти инь-чианин.

– Дурьи бошки! – закхекал Стейси, закряхтел, зацокал, затанцевал, будто в кусты приспичило. – Сокол, а в клюве держит орех! Не мышь, дурные вы души, не зайца шустрого, а лесной орех! Вам бы попросить расчудесную птицу, с поклонами, с заговорами, чтоб оставила на пне добычу, да посмотреть, что под скорлупкой!

– Вот я выстрелю разок и сразу посмотрим! – Тверк решил идти, где короче, и не кланяться пернатой твари. – Лучше б зайца принесла на обед.

– Ой, зелёный, за что люблю: с тобой не скучно, душа-древоид. Да хлопотно до мурашей.

Стейси Ван-Свитт сам пошёл, бочком, бочком, перебежками, засеменил ногами, шажок вперёд, два помельче – на отступ. И шептал при этом на невнятном наречии, уговаривал и насвистывал, и снова продвигался на три шажка.

Пустельга смотрела на него с сочувствием, слишком явным для твари безмозглой. Потом склонила пятнистую голову, положила на пень орех, будто милостью одарила. И взлетела за миг до того, как Стейси прыгнул вперёд. Осталось в руке легендарного мразя лишь розовое перо на память. Ван-Свитт с улыбкой воткнул его за ухо и прихватил орех двумя пальцами, демонстрируя почтеннейшей публике, точно глумец в балагане.

– Любопытно, – сказал Истерро, но интереса никто не почуял, и Викард огорчённо вздохнул. – Лещина растёт дальше к Юциню, здесь кругом сосны да ельник.

– Нет, – улыбнулся Бабнику Стейси. – Любопытно совсем другое. Птица орех подарила, видали? Положила, кхе-кхе, поклонилась вот эдак со знанием этикета, чуть лапами не расшаркалась. И дёру дала, злыдня пернатая!

– Заняться вам нечем? – укорил Альбин Вран, таща в лагерь сухое бревно.

Даритель с охапкой хвороста горячо его поддержал.

Занятий и вправду не находилось, мрази от скуки маялись. Только Вран обижался напрасно, его очередь кашеварить. Да ещё и полковник Гонт на подхвате! Эдакая честь привалила.

«Надо было словить пустельгу, – лениво думалось варвару. – Приручили бы бересту таскать, не всё ж любимцев братко неволить! Сокол в походе – два крыла пользы»…

– Тю! – огорчился Стейси. – А орех-то пустой и гнилой! Тоже мне подарочек, скажите на милость.

Викард оглянулся на побратима. Эрей сидел под сосной, опирался спиной о ствол, пачкал мантию пахучей смолой. Ещё мгновенье назад дремавший, маг внимательно смотрел на Ван-Свитта и будто решал шараду, складывая камушки на песке.

– Пустельга, – сказал магу Викард. – Говорю же: пустые хлопоты. Вот и орех пустой!

Братко кивнул, вновь прикрыл глаза. Княже, дай ему выспаться, не сгуби тёмную душу! Магу бы за Стену на звёздный круг, в целебный воздух Аргоссы, жрать Силу ложкой, на хлеб намазывать, впитывать посеревшей кожей. Пусто в заветной Эреевой фляге, мёртво в мажьем нутре, не сверкает шальная искра под ногтем. Муторно магу Камней после стычки с грифоном.

А кому в мразёвской дружине не муторно? Даже безумный Стейси поминутно кряхтит да бока потирает: позабавился мерзостный гриф, порезвился. Вдруг издох в Гекантоне светотени на радость?

Лучше бы, конечно, не сдох. Чтобы хвост ему накрутить за братко!

Инь-чианин вновь оглядел дружину. Чтоб вам всем, до чего ж неладно!

Пахнет скверно, гнилой листвой, и это в добром сосновом бору, что любое зло на корню убивает!

Даритель словно окуклился, что там вылупится – неизвестно. Молчит, с проклятущим варваром, да ещё и в предгорье Мельт, беседовать не желает. А недавно ведь бок о бок стояли, кровью сырую землю поили, и своей, и мёртвого ворога. Дать бы в ухо, чтоб разум вернуть, чтоб на место всё встало в дурной башке! Даже в сердце саднит от глупой обиды, так жаль неродившейся дружбы.

Пустые хлопоты, никчёмные беды. И в развязке – Кольцо Некованое, к которому не подобраться тёмным душам, служителям Камня.

Викард кинул взгляд на Истерро, будто копьё с разбегу метнул. Понимает ли, простота пресветлая, на кой ляд его тащит с собой Эрей? От Храма и искупления снова в поход мразёвский, сквозь боль да по рваным в клочья телам, не лечить, перешагивать в спешке?

Вряд ли. Ох, лихо-лишенько. Он и не Силится понять, Белый Бабник, покорно идёт, коль позвали, с теми, кому привык доверять.

Не от него ли гнилью несёт? Сладкой такой, покаянной, осенней, когда палый лист дождём размывает? Сломали Бабника, как клинок об колено. Сидит вон, молчит, ко всему безучастный. Лишь камушки в пальцах перебирает, дивной красы аметисты, собранные на цепи.

Сразу видно: братко сыскал.

– Жрать идите! – прикрикнул Вран, колдуя над котелком.

Рацион был скудный, однообразный, и Викард поспешил забрать свою долю, с сожалением думая о пустельге. Эх, нужно было ловить. Не приручить, так мясцом разжиться. Хотя какой с соколиных навар?

Лагерем встали неподалеку от озера Шести печалей. Не единожды бывавший в Семикняжье Даждьбор, окая и придыхая, поведал дружине сказание племени мелэт, издревле обитавшего у подножия Мельтских гор. Мол, в далёкие времена, когда небо было прозрачней, а лес кругом не народился, стоял в этих наделах замок, умеющий летать по воздуху. В летающем доме жил хозяином маг, и ввысь поднимали сию крепостцу камни немыслимой Силы. И возлюбил, значит, тёмный маг девушку племени мелэт, разумницу да раскрасавицу, вышивальщицу по белёному льну.

– В смысле – полюбил? – удивился Тверк. – Он что же, как наш предводитель, с придурью?

Эрей иронически выгнул бровь, но древоиду после стычки с грифоном прощалось и не такое. Чем Тверк беззастенчиво промышлял, оттачивая острый язык.

– Тогда, – воздел палец Даждьбор, растягивая певучее «о», – разное непотребство творилось: умели маги колдовать вне Аргоссы, влюблялись в девиц краснощёких. Даже мажили миру на пользу. Сказочные времена!

– Полюбил и что? – вернул к рассказу Даритель.

Викард всё доподлинно прознал про мальца да смолчал, не выдал Эрею. Не удержался влюблённый сопляк, полез к своей ненаглядной Милине. Прямо с поля ратного, с брега Алера, едва доложив Императору о победе над войском Нахаровым. Поехал героем вглубь Альтавины, грудь колесом, перья торчком, в зачарованный замок Хентайн. Да видать не заладилась свиданка у вьюноша, вызвался с ними в поход, сидит, обиженный на всю светотень, сказаниям о любви внимает! Глупый щенок, падкий на ласку и на прелести бабские!