Место обитания прелестной нимфы покинул совершенно бесшумно, аки тать ночной, причем проявив нешуточное благородство – оставил на прикроватном столике несколько золотых монет, заслужила деффка, чего уж там скромничать, заслужила!

 На улице было еще темно, но судя по суете, рассвет не за горами – торговцы открывали свои магазины, склады и лавки. Кто-то привозил новый товар, кто-то вытаскивал баулы с закупленным товаром – в общем, торговая жизнь била ключом.

На Толкучке было принято, чтобы с шести и до восьми утра магазины опускали цены, так как в это время закупались оптовики и прочие коммерсанты, ну, а уж после восьми, цены взлетали вверх, где и держались до самого закрытия магазинов. Именно торговля, была главной статьей дохода жителей Толкучки, дело в том, что анклав располагался очень выгодно с точки зрения торговых путей. По факту Толкучка – это город-рынок, город-базар.

Это раньше можно было получать товар с Дальнего Востока сидя в офисе где-нибудь на окраине Калининграда.

А сейчас фиг!

Сейчас торговля сжалась до масштабов дневного перехода на машине по убитым в хлам асфальтным дорогам или не размокшим от дождей грунтовкам. На некоторых, особо популярных направлениях можно было встретить хорошо охраняемые стоянки, наподобие фортов и городов-крепостей, живущих исключительно с проходящих мимо торговых караванов.

В первые годы после начала ЗБ (напомню, если кто забыл, то это Зомби Апокалипсис), были очень популярны бронированные поезда и бронекатера. А что, расход топлива в перерасчете на перевозимый вес очень даже ничего получается – выгодно и экономично. Катера и различные плавучие посудины до сих пор бороздят просторы рек и водохранилищ, а вот поезда почти исчезли, вымерли, как те динозавры. Поезд это же не машина, когда можно крутануть руля в сторону и уйти огородами, поезд он по рельсам катится, которые можно легко сломать или взорвать и останется только потом добить раненых и собрать ништяки и плюшки.

Но изредка поезда всё равно колесили по железкам этого мира. Только перегоны были небольшими, не дальше пары сотен километров. Впереди основного локомотива, состоявших сплошь из старых, советских, не убиваемых трудяг ЧМЭ3, шло пару открытых платформ с пулеметами и зенитными установками ЗУ-23. У Толика Желтого в хозяйстве было несколько тепловозов и два десятка вагонов.

Ну, а если говорить об устройстве торговли в умершем мире, то тут надо отметить пару нюансов, а которых, почему-то забыли рассказать сценаристы фильмов о конце света.

Ну, во-первых, у всего есть срок годности. У всего! У патронов, у топлива, у консервов, у одежды и обуви. У всего! Даже если все это лежит на складе, то за этим надо следить и правильно обслуживать. Иначе патроны будут просирать, слежавшаяся обувь расползаться по швам, а горючка убивать движок.

Срока годности не было только у двух констант этого мира: автомата Калашникова и человеческой жадности.

Во-вторых, одним грабежом и разбоем долго не протянешь. В первые годы, когда оставалось много товаров и ништяков, от прежней жизни, то еще можно было как-то протянуть, грабя и разоряя других, а сейчас спустя десять лет, выжили только те анклавы, которые что-то производят и торгуют с другими поселениями. Нет, и сейчас разбойников и бандитов хватает, но, чаще всего, у подобного люда есть четкое разделение на мирную и бандитскую жизнь. Условно говоря, по четным – они бандиты, по нечетным – селяне, выращивающие картошку. Большие банды, которые держали в страхе и терроризировали села, облагая их оброком, канули в лету, они вымерли, как бандиты и рэкетиры в 90-ые. Те, кто смог вовремя одуматься и перестроиться выжили, а кто, нет, то их уже и нет.

В-третьих, это работорговля и рабство, как класс. Нет, оно, это самое рабство как было, так и осталось. Правда, надо отметить, что ничем от практики мирного времени, когда у «гостей» из ближнего зарубежья, забирали паспорта, заставляя работать на «дядю», особо не отличалось. Что в то, мирное время, что сейчас, в мертвое время, всё одно и то же.

Ничего не меняется!

А так, если абстрагироваться от того, что мы сейчас как бы откатились в своем развитии на сотню лет назад, то можно сказать, что особо ничего не поменялось. Я ведь по первому высшему образованию – социолог, а по второму – менеджер. Так вот, могу авторитетно вам заявить, в человеческом обществе, все как было, так и осталось. Изменились лишь нюансы: раньше жопу подтирали бумагой в рулонах, а теперь листиками, вырванными из скучных книг, раньше старались, есть часто и по чуть-чуть, а сейчас один раз в день, но много (холодильников и свч-печей, нет). Ну, и так далее. А в остальном, все как было, так и осталось.

Люди и раньше были не подарок. Человек человеку зверь! А теперь все это выперло наружу еще больше и стало более, честно, что ли. Слетел весь этот лоск и гламур цивилизации и притворства.

Можно конечно представлять себе сообщества людей, до ЭПИДЕМИИ, как добровольное объединение равноправных граждан, но большей утопии, чем подобное восприятие мирового устройства, трудно себе вообразить.

Мир людей, в социальном плане – многоступенчатая пирамида, где большинство, представляет из себя управляемую массу, часть людей возвышается над этой массой, как некая прослойка осуществляющая контроль над основной массой. Контроль силовой, управленческо-административный, и идеологический или идейный, а оставшаяся, ничтожно малая часть, это представители т.н. элиты – те, кто осуществляет реальное управление и контроль.

Подобное деление общества, имеет фрактальный характер: внутри элит есть суперэлита, среднее звено и низшие уровни – также как в основной массе, есть некие люмпенизированные, в социальном плане – низшие слои: также есть средний, относительно, социально равный слой, и есть часть тех, чей социальный статус и образ жизни немногим, выше массового уровня.

В общем, в человеческом муравейнике, или скажем короче, в человейнике, есть много групп и подгрупп, каст и подкаст, сословий и подсловий, также, как есть некая надкаста, осуществляющая управление, всем этим сообществом – речь идёт естественно об управлении политическом и социальном.

Конечно, есть сугубо, скажем так, официальная точка зрения, согласно которой, миром управляют руководители разных стран, прежде всего наиболее влиятельных в политическом плане – а политическое влияние стран, зависит прежде всего от степени военной мощи, геополитического влияния и экономического развития. Согласно этой версии, получается, что глобального управления вообще не существует как такового, но есть ряд, случайно приходящих к власти людей, которые временно оказывают влияние на глобальный процесс, не имея никакого представления о каких бы то ни было, стратагеммах глобального цивилизационного развития.

Сторонники подобной официозной версии мира, любые идеи о каком-либо общем, координированном глобальном управлении, называют "конспирологией" и "теорией заговора", будучи уверенными в скептической трезвости своего взгляда, и посмеиваясь над теориями о всепроникающей руке масонства, или же, действительно нелепыми фантазиями об инопланетном заговоре.

Максимум, что эти люди могут допустить, это подковёрная борьба противоборствующих кланов, часто персонифициируемых, то есть связываемых с конкретными людьми, или например, распространённая идея о скрытом противостоянии "промышленников" и "банкиров".

В контекст подобного представления об устройстве человеческого мира, вплетена идея противостояния "традиционализма" и "либерализма": здесь мы вновь, как в главе о Сознании, сталкиваемся с дуалистическим мышлением: согласно этой идее, мир поделен между представителями двух направлений: сторонников сохранения традиционных ценностей, некоего "старого" патриархального мира, и теми, кто ратует за полную свободу индивидуума и его независимость от "ветхих" общественных догм.

И вот уже здесь, массового человека, поджидают те самые пресловутые Сцилла и Харибда, или "молот и наковальня". С одной стороны, идея индивидуальной свободы, соблюдение прав личности, отказ от окостеневших догматов – весьма привлекательны для массового человека. Но ситуация, порой разворачивается иным боком, и предстаёт в нелицеприятном свете: и тогда, массовый человек, начинает жаждать "традиционных ценностей", возвращения к "старому, доброму, патриархальному" миру.