— Да, видать, немало ты пережил, раз стал таким ученым.

— Помолчи, может, он сам свернул там шею какому-нибудь жулику, — снова вставил тот, что высказывался за убийство.

Жусто, как истинный друг, тут же пришел на помощь Мануэлу:

— Ну что ты, это он так, для примера. Не видишь разве, что человек выпил?.. У него уже ум за разум зашел…

Один из присутствовавших бросил на Ловадеуша недоверчивый взгляд, и тот, заметив это, сказал:

— Посмотри, парень, эти руки всегда были чистыми. Они не запятнаны предательством. У кого на руках нет крови? Я убил ягуара… убил змею сурукуку… Я убивал хищников, но человека я не убивал. А можно убить зверя, который и ягуар, и крокодил, и сурукуку сразу?

— Пусть никогда не дрогнут твои руки! — хором воскликнули окружающие. — Если ты убил такого зверя, очень хорошо сделал.

— Я только хотел убить, но не убил. Нет! Бог убил моими руками. Бог или дьявол!

Он посмотрел на стакан, который плясал в его руках. Затем, словно приняв вдруг какое-то решение, поднес его ко рту и выпил одним глотком, как пьют лекарство.

— Бог или дьявол убил моим ножом… моим охотничьим ножом. Перед вами преступник!

Между тем, устав от бессвязных разглагольствований Мануэла, Жоржина и ее брат заспорили о Рошамбане: стоит ли продавать ее или нет? Филомена, которая тоже пришла к трактиру, молча слушала.

Постепенно Мануэл остался один, никто больше не обращал на него внимания. Тогда он приблизился к группе споривших и, словно мгновенно протрезвев, произнес, отчеканивая каждое слово:

— Рошамбану не трогайте!

— Лучше продай ее, — вмешался Жусто. — Сразу разбогатеешь. Тебе досталась хоть часть Рошамбаны после смерти матери?

— Досталась, но хозяин отец. К тому же мне не нужно богатство. Ты знаешь, что такое богатство? Оно, как пушинка одуванчика. Дунет ветер, и пушинка летит куда попало и где меньше всего ее ждут. Она часто попадает в руки тому, кто и не думает ее ловить, а еще чаще ускользает из рук того, кто ее поймал. Так и со мной случилось. Но богатство ждет меня в сертане, в двух шагах от леса!

— Так не продашь?

— Нет, не продам. Я хочу построить дом на этой земле, — снова начал Мануэл, и чувствовалось, что это решение созрело у него давно. — Я хочу жить в этом доме. Среди гор, под солнцем и звездами, я хочу быть свободным, как ветер, друзья, чтобы были только земля и небо. Я привык жить один. Вы не можете представить себе, каково снова очутиться в городе после пяти лет, проведенных в сертане. Мне показалось, что я заболел!

— Ты хочешь жить в Рошамбане, отец?! — недоуменно воскликнула Жоржина. — Там все ночи напролет волки воют, их логовища чуть повыше. Деду там нравится, но ведь он с волками дружит.

— А ты боишься волков, глупенькая?! — с ласковым упреком спросил Ловадеуш. — Но ведь они храбрые и симпатичные звери. Едят барашков? А приор, а господин судья, а Накомба, а дядюшка Грулья? Они тоже едят барашков, если те им попадаются. Кто же тогда страшней? Не бойся волков, глупышка! Нас они не трогают. От злых волков у меня есть хорошее средство… — Он показал на большой продолговатый, совсем новый чемодан, обитый железом, который лежал в кузове остановившегося перед трактиром грузовика на груде черепицы. И поскольку все посмотрели туда и, видимо, поняли, о чем он говорит, Ловадеуш, чтобы смягчить неосторожно вырвавшийся хвастливый намек на то, что он тайком привез с собой карабин или какое-то другое оружие, сказал: — Бойся человека, бойся человека-вора, человека-зверя! Волки меня не пугают. Кто жил в лесах Бразилии рядом с ягуарами и индейцами, тот не боится зверей своих родных краев!

Висенте, движимый любопытством, влез на грузовик и, приподняв чемодан, опустил его за борт. Внизу стояли Жаиме и его двоюродный брат Пласидо. Как только чемодан оказался на земле, они проворно схватили его и скрылись вместе со своей ношей.

Жусто Родригиш и остальные смотрели, как они поспешно удалялись по направлению к дому Ловадеуша, стоявшему на краю деревни. Видя, как легко и проворно они управляются с чемоданом, крестьяне переглянулись и единодушно заключили: много лозы — мало винограда. И сразу же все: и кум Жусто, и Мануэл до Розарио, и Жоао до Алмагре, и Накомба, и Грулья, и Финоте скорчили пренебрежительные гримасы, которые ранят больнее, чем кобра, потревоженная в траве.

— В чемодане всякая мелочь, — смущенно сказал Ловадеуш. — Вы знаете, англичане всегда ездят налегке. Впрочем, откуда вам знать!

Эти слова, подтвердившие подозрения земляков Ловадеуша, породили какой-то холодок в их сердцах. Все молчали, погруженные в невеселые мысли, слабый свет фонаря и луны не позволял хорошо разглядеть выражение их глаз, их лица были окутаны тенью.

— Вы удивлены тем, что не видите моего автомобиля? Он прибудет, я заказал его в Германии. Можете не сомневаться. Я оставил в тех краях большое состояние, его нужно перевезти сюда.

Стало совсем тихо. Одни улыбались, другие едва скрывали свое разочарование или опасение, что вдруг Ловадеуш и впрямь разбогател. Ему стало жалко этих людей. Жалко самого себя.

— Не хотите еще по глотку, друзья? Нет? Тогда я расплачиваюсь, сеньор Накомба. Пойду в Рошамбану просить благословения у отца, — Мануэл бросил на прилавок бумажку в сто эскуду.

— Так поздно? — удивился Жусто. — У тебя завтра будет время… Отец твой здоров, не умрет же он этой ночью…

— Нет, пойду сегодня. Завтра встретимся с тобой в кабачке. Хочу посмотреть, как живет старик и насколько выросли деревья, которые я посадил!

Он взял сдачу и попросил палку, чтобы удобнее было подниматься в горы. Накомба дал ему посох. Парни собрались идти с ним, и Жоржина тоже просилась. Мануэл был удивлен — незадолго до этого он заметил, что она бросала на него полные любопытства и ожидания взгляды. Что он мне привез? — как бы спрашивала она. А может быть, приехал без гроша в кармане? Тогда он привлек дочь к себе и, раскрыв ее ладонь, надел на безымянный палец правой руки кольцо в виде змейки из чистого золота, с двумя рубинами вместо глаз и сверкающими в оправе брильянтами.

Увидев Филомену, которая молча наблюдала за ним, Мануэл подозвал ее кивком головы.

— А это для тебя… — Он хотел надеть ей на палец другое кольцо, усыпанное драгоценными камнями, однако пальцы Филомены оказались слишком толстыми, и кольцо влезло только на мизинец. Она довольно и застенчиво улыбнулась, что очень обрадовало Мануэла. Он сделал это нарочно, чтобы все видели, что он приехал не таким нищим, как они думали. Потом достал два фунта и дал один Жаиме, а другой — Карлишу Пласидо, лучшему другу сына. — Они стоят по триста эскуду каждый! — не мог удержаться Мануэл.

Затем он открыл серебряный кошелек и стал раздавать всем присутствующим монетки по десять, пять, двадцать пять эскуду, по десять и пять тостанов^[6], пока кошелек не опустел. Горцы, спрятав монеты поглубже к себе в карманы — как бы Мануэлу не взбрело в голову потребовать их обратно, — стояли с разинутыми ртами, вытаращив глаза. Похоже, что он тронулся. Впрочем, раз он швыряет деньги, значит, не так уж он беден. И вконец сраженные его щедростью, рассыпаясь в льстивых похвалах, они бросились его провожать. Это было настоящее шествие: справа от Мануэла шел кум Жусто, слева — Накомба, старый трактирщик, почуявший запах денег. За стойкой он оставил жену.

ГЛАВА II

Во дворе ратуши Буса-до-Рей, стоя кругом, вели непринужденный разговор д-р Ригоберто из Аркабузаиша, председатель палаты д-р Лабао до Кармо, ставший известным в городке и окрестностях благодаря зависти одних и невинной болтливости других, — как и д-р Арканжело — и прочие, среди которых был и Мануэл Ловадеуш, в еще не померкшем ореоле героя, вернувшегося из Бразилии, и Жулиао Барнабе, по прозвищу Гнида, тоже не последний человек в горах. Только что началась торговля, и ярмарочная площадь стала наполняться народом.

Д-р Ригоберто, явный сторонник смены политической власти, недавно возвратился из Лиссабона и рассказывал анекдоты, высмеивающие существующий строй, которых он наслушался в Шиадо или у своих приятелей. Однако д-ра Лабао, пламенного сторонника новой политики и ее глашатая, нелегко было поддеть. По ряду причин, как он сам говорил, он не любил острот, но причины эти сводились к одному: к желанию прослыть снисходительным к злословию. Поэтому старый хитрец забросил крючок, на который остряк д-р Ригоберто непременно должен был клюнуть.