Явление второе
Аграфена Кондратьевна и Липочка (разряженная).
Аграфена Кондратьевна. Ступай, ступай, моя крошечка; дверь-то побережнее, не зацепи. Посмотри-ко, Самсон Силыч, полюбуйся, сударь ты мой, как я дочку-то вырядила! Фу-ты, прочь поди! Что твой розан пионовый! (К ней.) Ах ты, моя ангелика, царевна, херуимчик ты мой! (К нему.) Что, Самсон Силыч, правда, что ли? Только бы ей в карете ездить шестерней.
Большов. Проедет и парочкой – не великого полета помещица!
Аграфена Кондратьевна. Уж известно, не енаральская дочь, а все, как есть, красавица!.. Да приголубь ребенка-то, что как медведь бурчишь.
Большов. А как мне еще приголубливать-то? Ручки, что ль, лизать, в ножки кланяться? Во какая невидаль! Видали мы и понаряднее.
Аграфена Кондратьевна. Да ты что видал-то? Так что-нибудь, а ведь это дочь твоя, дитя кровная, каменный ты человек!
Большов. Что ж что дочь? Слава Богу – обута, одета, накормлена; чего ей еще хочется?
Аграфена Кондратьевна. Чего хочется! Да ты, Самсон Силыч, очумел, что ли? Накормлена! Мало ли что накормлена! По христианскому закону всякого накормить следует; и чужих призирают, не токмо что своих, – а ведь это и в люди сказать грех: как ни на есть, родная детища!
Большов. Знаем, что родная, да чего ж ей еще? Что ты мне притчи эти растолковываешь? Не в рамку же ее вделать! Понимаем, что отец.
Аграфена Кондратьевна. Да коли уж ты, батюшка, отец, так не будь свекором! Пора, кажется, в чувство прийти: расставаться скоро приходится, а ты и доброго слова не вымолвишь; должен бы на пользу посоветовать что-нибудь такое житейское. Нет в тебе никакого обычаю родительского!
Большов. А нет, так что ж за беда; стало быть, так Бог создал.
Аграфена Кондратьевна. Бог создал! Да сам-то ты что? Ведь и она, кажется, создания Божеская, али нет? Не животная какая-нибудь, прости Господи!.. Да спроси у нее что-нибудь.
Большов. А что я за спрос? Гусь свинье не товарищ: как хотите, так и делайте.
Аграфена Кондратьевна. Да на деле-то уж не спросим, ты покедова-то вот. Человек приедет чужой-посторонний, все-таки как хочешь примеривай, а мужчина – не женщина – в первый-то раз наедет, не видамши-то его.
Большов. Сказано, что отстань.
Аграфена Кондратьевна. Отец ты эдакой, а еще родной называешься! Ах ты, дитятко моя заброшенная, стоишь, словно какая сиротинушка, приклонивши головушку. Отступились от тебя, да и знать не хотят. Присядь, Липочка, присядь, душечка, ненаглядная моя сокровища! (Усаживает.)
Липочка. Ах, отстаньте, маменька! Измяли совсем.
Аграфена Кондратьевна. Ну, так я на тебя издальки посмотрю.
Липочка. Пожалуй, смотрите, да только не фантазируйте! Фи, маменька, нельзя одеться порядочно: вы тотчас расчувствоваетесь.
Аграфена Кондратьевна. Так-так, дитятко! Да как взгляну-то на тебя, так ведь эта жалости подобно.
Липочка. Что ж, надо ведь когда-нибудь.
Аграфена Кондратьевна. Все-таки жалко, дурочка: роnстили, роnстили, да и вырастили – да ни с того ни с сего в чужие люди отдаем, словно ты надоела нам да наскучила глупым малым ребячеством, своим кротким поведением. Вот выживем тебя из дому, словно ворога из города, а там схватимся да спохватимся, да и негде взять. Посудите, люди добрые, каково жить в чужой дальней стороне, чужим куском давишься, кулаком слезы утираючи! Да, помилуй Бог, неровнюшка выйдется, не ровен, дурак навяжется аль дурак какой – дурацкий сын! (Плачет.)
Липочка. Вот вы вдруг и расплакались! Право, как не стыдно, маменька! Что там за дурак?
А г р а ф е н а К о н д р а т ь в н а (плача). Да уж это так говорится – к слову пришлось.
Большов. А об чем бы ты это, слышно, разрюмилась? Вот спросить тебя, так сама не знаешь.
Аграфена Кондратьевна. Не знаю, батюшка, ох, не знаю: такой стих нашел.
Большов. То-то вот сдуру. Слезы у вас дешевы.
Аграфена Кондратьевна. Ох, дешевы, батюшка, дешевы; и сама знаю, что дешевы, да что ж делать-то?
Липочка. Фи, маменька, как вы вдруг! Полноте! Ну, вдруг приедет – что хорошего!
Аграфена Кондратьевна. Перестану, дитятко, перестану; сейчас перестану!
Явление третье
Те же и Устинья Наумовна.
Устинья Наумовна (входя). Здравствуйте, золотые! Что вы невеселы – носы повесили?
Целуются.
Аграфена Кондратьевна. А уж мы заждались тебя.
Липочка. Что, Устинья Наумовна, скоро приедет?
Устинья Наумовна. Виновата, сейчас провалиться, виновата! А дела-то наши, серебряные, не очень хоро-шиЛ! и п о ч к а. Как? Что такое за новости?
Аграфена Кондратьевна. Что ты еще там выдумала?
Устинья Наумовна. А то, бралиянтовые, что жених-то наш что-то мнется.
Большов. Ха-ха-ха! А еще сваха! Где тебе сосватать!
Устинья Наумовна. Уперся, как лошадь, – ни тпру ни ну; слова от него не добьешься путного.
Липочка. Да что ж это, Устинья Наумовна? Да как же это ты, право!
Аграфена Кондратьевна. Ах, батюшки! Да как же это быть-то?
Липочка. Да давно ль ты его видела?
Устинья Наумовна. Нынче утром была. Вышел как есть в одном шлафорке; а уж употчевал – можно чести приписать. И кофию велел, и рюмку-то, а уж сухарей навалил – видимо-невидимо. Кушайте, говорит, Устинья Наумовна! Я было об деле-то, знаешь ли, – надо, мол, чем-нибудь порешить; ты, говорю, нынче хотел ехать обзнакомиться-то; а он мне на это ничего путного не сказал. Вот, говорит, подумамши да посоветамшись, а сам только что опояску поддергивает.
Липочка. Что ж он там спустя рукава-то сантиментальничает? Право, уж тошно смотреть, как все это продолжается.
Аграфена Кондратьевна. И в самом деле, что он ломается-то? Мы разве хуже его?
Устинья Наумовна. А, лягушка его заклюй, нешто мы другого не найдем?
Большов. Ну, уж ты другого-то не ищи, а то опять то же будет. Уж другого-то я вам сам найду.
Аграфена Кондратьевна. Да, найдешь, на печи-то сидя; ты уж и забыл, кажется, что у тебя дочь-то есть.
Большов. А вот увидишь!
Аграфена Кондратьевна. Что увидать-то! Увидать-то нечего! Уж не говори ты мне, пожалуйста, не расстроивай ты меня! (Садится.)
Большов хохочет. Устинья Наумовна отходит с Липочкой на другую сторону сцены. Устинья Наумовна рассматривает ее платье.
Устинья Наумовна. Ишь ты, как вырядилась, – платьице-то на тебе какое авантажное. Уж не сама ль смастерила?
Липочка. Вот ужасно нужно самой! Что мы, нищие, что ли, по-твоему? А мадамы-то на что?
Устинья Наумовна. Фу-ты, уж и нищие! Кто тебе говорит такие глупости? Тут рассуждают об хозяйстве, что не сама ль, дескать, шила, – а то, известное дело, и платье-то твое дрянь.
Липочка. Что ты, что ты! Никак с ума сошла? Где у тебя глаза-то? С чего это ты конфузить вздумала?
Устинья Наумовна. Что это ты так разъерепенилась?
Липочка. Вот оказия! Стану я терпеть такую напраслину. Да что я, девчонка, что ли, какая необразованная!
Устинья Наумовна. С чего это ты взяла? Откуда нашел на тебя эдакой каприз? Разве я хулю твое платье? Чем не платье – и всякий скажет, что платье. Да тебе-то оно не годится, по красоте-то твоей совсем не такое надобно, – исчезни душа, коли лгу. Для тебя золотого мало: подавай нам шитое жемчугом. Вот и улыбнулась, изумрудная! Я ведь знаю, что говорю!
Тишка (входит). Сысой Псоич приказали спросить, можно ли, дескать, взойти. Они тамотка, у Лазаря Елизарыча.
Большов. Пошел, зови его сюда, и с Лазарем.
Тишка уходит.
