…Еще двадцать человек повешены за бортом. Моя Мешеле мертва. Она тоже была пилотом, поступившим по своему усмотрению. Я вижу изуродованное лицо любимой, но не могу его целовать. Я устал. Мне хочется быть рядом с ней. Этого хочется многим…

…Голубая планета под нами. Запасы горючего на исходе. Мы или сгорим в ее атмосфере, или выживем на поверхности. Разумное население не демонстрирует прав на свою территорию жизни, не реагирует на приближение космолетов. Судьба милостива к любимцам! Мы погружаемся в воды бескрайнего океана, далеко от больших городов. Нас тысячи. Мы затаимся, пока не окрепнут силы.

Пока не ослабнут драчливые, болтливые верхогляды в результате взаимных войн.

Еся очнулась, за решеткой окна краснел полный месяц. Вот как, значит, «доблестный воин», прапрадед по отцовской линии первого воплощения… Черт! По естественным каналам восприятия транслируется такое! Для девственницы неожиданное. Отключиться и не подсматривать!

Завтра же кожу сменю!

…Численность великого народа Теото-тима с каждым поколением сокращается. Враждебная энергетика колонизированной планеты угнетает полноценное развитие наших младенцев. Если ситуация не изменится, лет через пятьдесят этот мир навсегда потеряет носителей высокого разума…

…Красивые здоровые женщины из аборигенов отбираются каждый день. Многие мрут от страха (примитивные особи!), еще больше – в результате токсикоза после оплодотворения. Семеро младенцев из восьми, рожденных живыми, покидают нас в первый год жизни. Выживают в основном слабоумные. Или бесполые мутанты, не способные к продолжению рода.

Но случаются и удачи. Взять хотя бы этих двух девочек, Лиозу и Теро, мальчиков Игара-рико и Брицанделия. На взгляд они – аборигены. Но душа в них живет настоящая! Как они дороги нам, как они привязаны к своим создателям! Когда смотришь на этих детей – сердце полнится радостью. Будет, будет на голубом Куатике новая жизнь, да восторжествуют в веках идеи великого Куатики-крана!..

…Мамочка, почему ты не приняла меня? Почему не прижала к сердцу? Пролетают десятилетия нового воплощения, а я все помню тебя и все не могу простить горячей детской обиды. Может быть, напитав молоком, ты убила бы страшное детище, взорвала суррогатную матрицу, избавив на веки вечные от гнетущего одиночества.

Или вдруг довершила б создание нового, универсального сверхчеловека Космоса. И я б могла до сих пор по праву жить рядом с тобой, в гармонии с этим миром, спокойная и любимая…

Я пришла на Землю опять, но я оказалась чужой, изгоем в собственном доме. Сколько новых отторжений сможет перенести моя душа? Сколько раз мне позволят рождаться и заставят меня умирать истинные хозяева этой территории?

Кем ты была, моя мамочка? Почему я не узнавала тебя? Почему не вижу теперь, не выделяю среди сумасшедших женщин, заполнивших железные клетки? Они все испускают импульсы страха и обреченности, они все ненавидят нас…

Солнышко за решеткой в зените. Надо вытереть слезы и успокоиться, встать, прилично одеться. Офицер службы безопасности больной Планеты явится с минуты на минуту. Красивое платье Миланы… Нет, пора прекращать маскарад. Одежки Есении в сумках вполне подойдут к ее естественному облику. Или, скажем так, к гораздо более естественному.

Полчаса под одеялом: не показывать же народу отвратительные подробности. Зачем создавать добрым людям Земли много хлопот? Пусть палач нажмет на курок с чистой совестью.

Едва успела собраться, в дверь вежливо постучали – время обеда. Нехорошо пугать невинную старушку. Невинную?.. Странно… Против нее-то что мы имеем?

– Что ж ты, доченька, не встаешь? – Голос спокойный, ласковый, похожий на голос сына. – Поднимайся, покушай-ка, миленькая. Через часик и Мартин придет, разговор у него к тебе есть.

Есеня лежала закутавшись, спрятав голову в одеяло, умоляла Бога, чтоб женщина поставила чашки и вышла. Но та уговорам через посредника не поддавалась. Похлопала узницу по спине, потянула пододеяльник… и ахнула:

– Ну, девка, что же ты над собой навытворяла? Облысела, позеленела! Чем я теперь кормить тебя буду?

«Теотимянка» приподнялась, закрывая до подбородка узкие плечи с черными рельефными полосами, не выдержала, рассмеялась:

– Только-то и всего? Разве вы меня не боитесь?

– Как не бояться, боюсь. Все мы тебя боимся, потому ты здесь и сидишь.

И Елена, как это ни странно, примостилась с краю постели (кто бы мог на такое решиться?), зашептала, отчаянно глядя в фиолетовые глаза:

– Ну зачем гусей-то дразнить? Зачем злобу людскую против себя нагонять? Сердцем чувствую – ты человек добрый, безответный. Вот и будь чуток похитрее, с хорошей стороны себя покажи, с человеческой. Да и что теперь кушать-то будешь? С нашей еды отравишься. Девушка напряглась: – Почему вы так полагаете, миссис Кобчер?

– Я у тех иродов с детства прислугой работала, не знаю, как жива осталась, как рассудок сохранила. И то сказать, девчонка была, глупая. Дети, они проще к страхам приспосабливаются, легче выживают.

– Миссис Кобчер, вы… – Еся сжалась, голос сорвался: – Вы… готовили для инопланетян?

– Нет, деточка, в свою кухню чужаки людей не пускали. Меня потом уже наши заставили малым детишкам, помесям с бедными женщинами, кашку варить. Свои-то, полноценные дети у них вместе со взрослыми погибли, 15 июля, в День Освобождения.

– Я помню. То есть… Учили…

– И то, вам, юным, – история, а нам, старым, – пережито́е. Таитян было мало, они человечество взяли измором после атомной мировой. Я сама, слава Богу, не видела, а прабабка Софья рассказывала бабушке, она матери, как люди из городов бежали в великой панике, в лесах укрывались, лежали, горько плакали, обожженные, по родным-дорогим, по прошлому, которого не вернешь. Как листва с травой пожелтели и черным пятном пошли и жарко стало и голодно. А потом над деревьями низко полетели тарелки и жутко пронзительно верещали. И все, кто мог шевелиться, бросились врассыпную. А они нас резали, доченька, невидимыми лучами, и детей, и молоденьких мамочек с младенцами на руках, а всех, кто чудом остался, загнали в концлагеря.

Это было началом. Зеленые понастроили по Планете тысячи лабораторий, запустили смертельные вирусы, чтобы мы в конвульсиях падали, а они без скафандров разгуливали. Так, дочка, и получалось. Земляне копали ямы и засыпали трупы. А ироды устанавливали атомные маяки, закрепляли смертельный фон – изводили зелень Земли. Как мы выжили? Почему? Не иначе, Господнею милостью. Искупили грехи свои муками, покаянием и осознанием, отречением от насилия, вот Планета за нас и вступилась. И стали у слабых родителей рождаться сильные дети, которых не брала инфекция, что читали мысли захватчиков и, самое главное, детонька, захватчиков не боялись.

– Человек шестой расы, – пробормотала Еся.

А Елена кивнула:

– Так по-научному называют. Они, телепаты, раскинули Единую Сеть Спасения во всех странах, на всех континентах и вместе договорились: 15 июля в 10 часов по Гринвичу подымутся разом, все. Ценою собственных жизней, запустят в лабораториях очистительный антивирус, безопасный воздух вернут. А чужие уже расслабились, гуляли себе без намордников – вот все разом и передохли.

Выжили в нашем лагере два мальчика и девчоночка, похожие на людей, не знаешь – не отличишь…

Есения дрожала под одеялом, огромные фиолетовые глаза наполнились влагой, посылали сиреневые блики на стены.

– И… что же было потом?

– Ясно что, деточка. Озлобленные, больные люди вышли из лагерей. Смеялись, радовались освобождению, но в удачу еще не верили. Всего боялись по-прежнему, даже малышей этих. Да и не было у нас образования в чужих делах разбираться. Кухня пришельцев больше на лабораторию походила, они себе синтетические продукты готовили.

Сначала ребят решили отдать матерям, выпущенным из-под замков. Думали: мать свое дите отличит и, как сердце подскажет, выкормит. Куда там! Женщины бросились на малюток, убить хотели. Еле мамочек отвели, еле уговорили греха на душу не брать.