И вот когда до Панкрата, измученного догадками, наконец дошёл отцовский посыл, он впервые по-настоящему на него обозлился. Как вообще можно было заподозрить его в таком?! Он полагал, что родитель его выше подобных низменных подозрений, что мысли его бороздят космические просторы, выискивая места́ для будущих прилунений. А он… Думает чёрт знает о чём. Да и что с того, если бы вдруг – не дай Бог, конечно – оказался он влюблённым в какого-нибудь Аполлона? Какое кому дело? Разве это помешало бы как-то строительству городов на Море Спокойствия или в Заливе Зноя? Сколько таких дезориентированных стоят у руля многочисленных корпораций! И ничего. Двигатели заводятся, ракеты летят по курсу, аккумуляторы держат заряд, музеи заполняются новыми экспонатами… И захотелось выкинуть ему какую-нибудь шутку – с одной стороны, успокоить старика, а с другой – пощекотать ему нервы. На роль новой подруги, которую он засветил бы для любопытствующих, Панкрат решил выбрать девушку из низов, чтобы при самом беглом общении с ней отца могло передёрнуть и стереть с лица его хитрый прищур. И Панкрат открыл в подведомственном ему отделе венчурных инвестиций вакансию уборщицы с особым допуском в секретные кабинеты. Никаких секретных кабинетов, разумеется, не существовало, как не существовало и никаких целевых инвестиций. Это была просто очередная кормушка, в которую с одной стороны по запутанным каналам заливались грязные деньги, чтобы с другой пролиться благодатным дождём на многочисленные счета в швейцарских банках. Такой себе секретик Полишинеля. Отбирать кандидаток на должность Панкрат вызвался сам, обязав отдел кадров только отбраковывать женщин старше двадцати или слишком смазливых для мытья унитазов. Никто из кадровиков не придал этому никакого значения, потому что всем было наплевать на всё, что не касалось их собственной жопы.

Так и началась эта история, неожиданного финала которой никто не предвидел.

Света прошла через четыре детдома и через пять – или шесть? – приёмных семей. Десятая по счёту смена жизненных декораций должна была бы стать для неё счастливой – таким всегда для неё являлось число 10, – но этого не случилось, потому что ей стукнуло восемнадцать, и теперь надлежало самой заботиться о себе. Для того, чтобы получить положенную по её статусу квартиру, пришлось довольно близко пообщаться с куратором, позволив ему с фонарём рассматривать под одеялом её прелесть, своего рода будущий амулет всевластия над мужчинами. Но это ещё ничего, вполне себе адекватный пятидесятилетний дядька, даже не покусившийся на её девственность, которую Света берегла на особый случай. Квартира была хоть и однокомнатной, но в Сокольниках, откуда на метро, минуя продуваемую всеми ветрами Русаковскую, можно было легко добраться в любую точку. Уютненькое такое жилище в спальном районе, в обжитой пятиэтажной хрущёвке из белого кирпича и с бронзовым памятником какого-то мужика на лавке почти под домом. Света была довольна. Жизнь удалась. Оставалось только найти работу, потому как сиротские выплаты в двадцать пять тысяч стали теперь недоступны. Она уже попытала счастье на складе торговой сети и на кассе в супермаркете. Но с первого сбежала через неделю, а на втором не выдержала и двух дней. В конце концов провела интернет, купила самый дешёвый компьютер, который мог тянуть её любимый «Фоллаут», и устремилась бороздить просторы «Авито» в поисках подходящих вакансий. Но целых десять дней с переписками, перезвонами и заполнениями анкет не принесли желаемых результатов – всё попахивало неизбежным с её характером бегством с нового места по окончанию испытательного срока. И не то чтобы характер её был сильно испорчен или чересчур завышенными были её ожидания, – нет, – просто она устала оттого, что все вечно требовали от неё чего-то не относящегося к существу дела. А любое существо она схватывала с первого взгляда. Если нужно улыбаться клиенту и не лажать с чеками в кассовом аппарате, то она делала это со всей возможной ответственностью и правильным результатом на выходе. Никто не мог бы упрекнуть её в нерадивости или, что называется, «пэтэушном» уровне интеллекта. Но чаще всего обязанности её непременно выходили за границу регламента – именно это и выводило её из себя, и она начинала спорить и загибать пальцы. У неё были почти железные нервы, отличная память, способность всё схватывать налету, находя необходимые внутренние связи между, казалось бы, несвязанными вещами. Перекопытить её никто не мог – отсюда и эти вечные перемещения из заведения в заведение и из семьи в семью. Все по отношению к таким, как она, мнили себя великими благодетелями, чьё слово было неоспоримым законом для приёмыша и несомненным для него благом. Ну, или просто зарабатывали таким образом деньги на патронате. Может, так уж получалось лишь с ней, а у других всё было иначе. Об этом она никого не спрашивала, потому как особенных друзей не успевала обрести раньше, чем покидала временную обитель. Водоворот лиц и событий, способных опустошить любую чуткую душу, Света старалась не принимать близко к сердцу. А сердце у неё, если посмотреть не предвзято, было большим и добрым, открытым всему настоящему, непритворному и интересному. Не ожесточили его ни детдомовская дедовщина, ни вечный животный интерес к её юному телу, ни полное безразличие к обстоятельствам её жизни со стороны попадающихся на пути кретинов. Были, разумеется, и хорошие люди. Но как-то так получалось всегда, что какая-нибудь хреновина обязательно вырывала Свету у таких добропорядочных граждан, и она возвращалась всё на те же круги ада, не понимая, за что Господь наказывает её и к чему её призывает.

Когда последние из накопленных Светой денег неудержимо стали стремиться к нулю, она совершила последний рейд по страницам сайтов, и ей в кои-то веки несказанно повезло – работа уборщицей в престижном деловом центре. К уборке туалетов ей было не привыкать, а зарплата при этом приближалась к пяти нулям, плюс ещё этот таинственный доступ в некие кабинеты. Клептоманией она не страдала, но такая оговорка в вакансии приятно согрела душу. Это вам не то что мыть с хлоркой школьные туалеты. Она позвонила, ответила на несколько элементарных вопросов и, к своему удивлению, была приглашена на собеседование к самому́ директору отдела венчурных инвестиций. Слово «венчурный» она отыскала в словаре, потому что сильно уж смахивало оно на «венчальный», а это, в свою очередь, намекало на ту область, где крутились обычно дамы лёгкого поведения, пусть даже и с определением «элитные». Но всё оказалось вполне прилично. Венчурный означало всего лишь «относящийся к финансированию новых, не апробированных проектов; связанный с коммерческим риском».

Аудиенция была назначена на послезавтра, на 15:00.

Гардероб Светы с тех пор, как она покинула последнего из своих опекунов, увеличился не намного. Поэтому выбора для предстоящего похода в эпицентр деловой жизни не оставалось, кроме как одеть свой единственный деловой костюм, который больше подошёл бы для имитации такового у шеста в стриптиз-клубе. Выглядела она в нём нелепо, хоть и сексуально. И почему на собеседование нужно идти к самому́ директору? Не секретаршей же она устраивалась! Тесный пиджак, подчеркнувший тонкость её талии и аккуратность груди, сковывал свободу движений; чересчур короткая для делового контакта юбка заставила бы собеседника думать о чём угодно, только не о работе; подходящих по цвету туфлей и вовсе не оказалось. Но это ничего. Света одела кроссовки. Однажды на свадьбе, куда её пригласила единственная за целую жизнь подруга, она видела свидетельницу в кедах. И никто её за такую обувь не осудил, а даже посчитали, что это модно. Так что вполне сойдёт.

Доехав по кольцевой до станции «Деловой центр», Света уже приближалась к своей цели, когда вдруг поняла, что неприлично вспотела. То ли от раскалившего асфальт и бетон июньского солнца, то ли от переживаний, которые она загоняла как можно глубже в своё нутро. И чем больше она думала об этом, тем сильнее потела. Её железные нервы в этот раз начали гнуться от нестерпимого жа́ра.