Что касается «мямли», то эта оценка не соответствовала действительности; Леон не был мямлей, по крайней мере, явным, а если и был, то не всегда. Хотя в то памятное утро, когда они обсуждали салями, Гонсало заметил, что Леон плохо спрягает глагол «предвидеть» (который произносил как «предвидеееть», подобно значительной части чилийского населения, включая почти всех радио- и теледикторов), и что он сказал «скрытый» вместо «скрытный». Не такие уж вопиющие ошибки, но они вызвали особенное раздражение у Гонсало. К тому же, вероятно, он обозвал тогда Леона мямлей просто из удовольствия заставить того порыться в словаре в поисках значения этого слова. Но Леон даже не удосужился открыть словарь. Ведь немало людей, которые, услышав незнакомое слово, просто давятся смехом.
Выражение «мешок дерьма» противоестественно и потому придает фразе некую убедительность. Это оскорбление вырвалось у Гонсало, потому что оно не просто очень обидное; он хотел еще и выглядеть оригиналом. «Мешок яиц», «мудак», «бабник», «сукин сын», «ублюдок» или еще более традиционные ругательства прозвучали бы не так оскорбительно, чем столь непривычное и, следовательно, более эффектное выражение.
Впрочем, для Карлы самыми ужасными стали слова «который сделал тебе ребенка», поскольку в них промелькнула ревность, и, кроме того, они намекали: дескать, она – обычная шлюшка. Причем данное обвинение имело инфантильный оттенок, словно Гонсало только что узнал, как делают детей.
Карла не ответила ему, но умолкла и ушла в себя. И пока она ела брокколи с майонезом, решив, что будет хранить молчание вечно, Гонсало налил себе двойную порцию виски и выпил залпом, как никудышные актеры на кинокадрах глотают воду вместо спиртных напитков. Он в некотором смысле и чувствовал себя страдающим героем какого-то фильма. Гонсало хлопнул дверью кухни, хотя раньше осуждал такой жест, и с бутылкой в руке ушел в маленькую комнату, где обычно работал.
«Они считают себя великодушными отцами, откладывая сто тысяч песо в месяц для детей, но при этом ни разу не удосужившись помочь им выполнить домашнее задание. Впрочем, дети все равно их любят, они изображают отцов на всех своих рисунках. Даже если те к ним не приходят, ведь они навещают их редко. Будь то биологические отцы, или разведенные, или бросившие своих чад – все они одинаковое дерьмо. Когда взрослые не приходят, ничего не случается, это им гарантировано. Они могут даже исчезнуть, а дети продолжат ждать, прощать, готовиться к их появлению, и любое опоздание, любую жалобу и вообще все можно загладить коробкой конфет или плюшевым медвежонком.
На стадионе детям скучно смотреть футбольные матчи, и пока их отцы громко клеймят судей, они проводят девяносто минут, поглощая свои маленькие шоколадки, конфеты и арахис в сахаре. Затем, объевшись сластями почти до тошноты, дети расхватывают долгожданные коробочки с обедами в «Макдоналдсе», а их папы, пользуясь случаем, съедают по два-три гамбургера, причем даже с беконом, и запивают еду огромными стаканами водянистой кока-колы. Затем пальцами, липкими от картофеля фри, самоотверженные мужчины берут мороженое с карамельным соусом и заказывают бесчисленное количество кофе «эспрессо», тогда как их дети мучительно погружаются в эти огромные дурацкие емкости, наполненные разноцветными шариками.
Время от времени отцы поглядывают краем глаза на своих отпрысков, болтая с самоотверженными матерями-одиночками или с ласковыми нянями детей, которым они могут быть и старшими сестрами, но в любом случае не выглядят совершеннолетними. А иногда даже, черт подери, папаши берут с собой в «Макдоналдс» книжку, чтобы подкрепить свою ауру серьезных, ответственных – и почему бы нет? – чувствительных мужчин. Они могут процитировать Эрнесто Сабато или Рубена Дарио, или выдать себя за знатоков стихотворений Ро́ке Дальто́на[13]. А также советуют посмотреть «Темную сторону сердца» или «Общество мертвых поэтов», которые не являются их любимыми фильмами, потому что эти придурки предпочитают «Смертельное оружие» или «Полный ход». Впрочем, они прекрасно знают, какие фильмы лучше всего подходят для успешного флирта. Собственные дети – идеальная приманка для наивных ослепительных девушек. Мужчины выбирают все более молодых, более раскованных и уступчивых, которые вознаграждают мнимые усилия, фальшивое самопожертвование этих приходящих отцов, обманываясь обещаниями будущего, которое едва ли продлится пару месяцев.
Однако мимолетные любовницы охотно соглашаются на все с каким-то обреченным смирением. Они без устали выслушивают мантру «отцов выходного дня», потому что от такого повторения переговоры легче согласовываются и материализуются, а прежде всего приобретают ритмику и драматический полет. Ведь папы твердят о невозможности проявить себя, изменить свой образ жизни, взять на себя обязательства, поскольку им мешает ребенок, и это единственное, что имеет значение, ибо уже есть дитя, которое для них означает все. Они заявляют, что готовы отдать жизнь за сына и что в конце каждого рабочего дня, когда силы уже на исходе, помышляют лишь об улыбке своего чада, и поэтому трудятся в поте лица, да и всерьез думают бросить курить, употреблять алкоголь и именно потому уже почти полностью отказались от кокаина. И даже собираются пройти обследование прямой кишки, простаты, проверить уровень холестерина и все такое прочее.
Они благословлены, облагорожены, узаконены своим богатым опытом, но являются полными невеждами. Это паразиты, неизлечимые опухоли, всего лишь физиономии, позирующие перед фотокамерами: сияющие, расслабленные, загорелые, прошедшие курс психоанализа, отдохнувшие, легкомысленные. При этом они – преступники, прикидывающиеся жертвами, изображающие, будто не они тысячу раз настаивали на прерывании беременности жен всеми возможными способами, демонстрируя свои приступы ярости и панику. Словно не они искали для аборта грязные подпольные клиники по умеренным ценам. Будто не они считают своих детей обузой, длительным последствием непоправимой ошибки; причем такого мнения придерживаются не только в те несколько дней, когда бездарно играют роль заботливых отцов, но и все остальное время.
А пока что они разглагольствуют, заглядывая в декольте собеседниц, ведь у них развилась способность одновременно смотреть в глаза и созерцать груди. Между тем другие мужчины, бедолаги, посвящают воспитанию ребенка двадцать четыре часа в сутки. Эти совершили свою непоправимую ошибку, влюбившись в женщин, с облегчением брошенных их предшественниками. И вот теперь несчастные содержат дом и даже готовят пищу, моют грязную посуду, проявляя унизительный энтузиазм. Одни – смешные мужчины, избегающие излишков сахара, соли и насыщенных жиров. Другие – кроткие, как ярмарочные лошади, озабоченные растущим дефицитом воды, до смешного волнующиеся о будущем планеты и заранее смирившиеся с непрерывной критикой со стороны своих требовательных, неблагодарных и жестоких женщин».
Гонсало сохранил этот текст и поместил файл в архивную папку, а потом попытался придать сочинению произвольную форму гневного стихотворения, которое мало или совсем не походило бы на те, что он обычно писал. Увы, сейчас у него просто иссякли слова. Он уставился на экран, как зритель, который отказывается смириться с отключением электричества во время киносеанса. Шум мусоровоза вывел его из оцепенения; он встал, закурил очередную сигарету и посмотрел на свои книги издали почти с любопытством, как будто они принадлежат кому-то другому. Потом, как бы конкретизируя несформулированную мысль, взял словарь и нашел слово «отчим». Прочел первое значение: «Муж матери по отношению к рожденным ею детям». А второе, дословно – «Плохой отец». Третье значение он узнал впервые: «Препятствие, помеха или неудобство, мешающее или причиняющее вред какому-либо делу». Даже четвертое, скорее техническое, показалось ему унизительным: «Небольшой кусочек кожи, который поднимается от плоти непосредственно до ногтей рук и вызывает боль и дискомфорт».
