Размышляя о своих проблемах, Лес делился секретными ютскими рецептами с собеседниками, которые с горящими глазами внимали его словам. Хор согласился, что кузнецам стоит вернуться в Юртаун, ему уже не терпелось начать работу над оружием по новой технологии. Но сперва нужно будет показать Дадаге рудник и выплавить несколько стальных слитков, которых хватит на изготовление хотя бы нескольких мечей. А рудознатец кипел желанием осмотреть выработки и начать плавку новыми методами.

Обсудив планы на завтра, куда и в какой последовательности они отправятся, гости поднялись из-за стола и стали собираться домой. Нов надел шубу и шапку и вышел в сени, где на него внезапно набросилась хозяйка Цыбик. Она прыгнула сзади, обвила руками его шею и, жарко дыша в ухо, принялась уговаривать пойти с ней на сеновал, пока Хор с Дадагой о чём-то там разговаривают.

– Зачем мне идти на сеновал? – не понял юноша.

– Я хочу тебя любить, – заявила Цыбик, прерывисто вздыхая.

– Ну и люби на здоровье, – ответил Лес, – а я домой поеду.

– Не просто любить, а вот этим, – наглядно объяснила хозяйка, залезая рукой к нему в штаны.

Дюжинник, уразумев, чего именно от него добиваются, испугался, что сейчас выйдет муж и начнётся скандал. Так прямо и сказал:

– Муж же увидит!

– А я потому и зову тебя на сеновал. Знаешь, как хорошо любится на душистом сене? Такое удовольствие!

– Не знаю и знать не хочу, – отказался он от предложенного удовольствия.

– Как же «не знаешь», – удивилась Цыбик, – когда я чувствую, что знаешь? Ты-то можешь мне соврать, но его не обманешь!

Действительно, под опытной рукой хозяйки плоть Нова напряглась, готовая прорвать штаны из плотной льняной ткани.

– Всё равно это нехорошо, – попытался он объяснить нормы морали, усвоенные с детства. – Это обман.

– Да будет очень даже хорошо, – принялась заверять Цыбик. – И безо всякого обмана. Я, знаешь, какая в любви опытная и пылкая?

– Ага, аж сено запылает, – попытался отшутиться юноша.

– Мы его соками польём, – заверила женщина, – ничего и не запылает.

– Какими ещё соками? – удивился Лес.

– Пойдём скорее на сеновал, я покажу какими. Ты будешь любить меня способом «сбивание масла», а я отвечу методом «взбивание яиц». – Касанием пальцев она продемонстрировала, что именно собирается взбивать.

– А синяков не останется? – испугался Нов.

– Ещё какие! – воодушевилась Цыбик. – И боевые любовные шрамы: «когти тигра», «птичья лапа», «лист голубого лотоса»!

– От зубов, что ли?

– Нет, от ногтей, А ещё я стану ногтями наносить «звучащие знаки».

– Как это?

– Царапать волосики на груди и вот тут, – и сразу же продемонстрировала где, – чтобы они скрипели и повизгивали. А зубами…

– Ещё и зубами?

– Зубами я буду ставить точки и линии точек. Ты узнаешь, что такое «кораллы и драгоценности» и чем они отличаются от «разорванного облака». Недаром поэт сказал:

Перспектива быть искусанным Леса почему-то не возбуждала, а пугала. Он внимал срамным, по понятиям лесичей, речам, уши у него горели. Ему было страшно и стыдно, хотелось сразу же убежать и одновременно схватить и повалить женщину тут же, в холодных сенях. Но больше всего хотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко от этой бесстыжей Цыбик, которая…

Слава Батюшке, в этот момент растворились двери, на вцепившуюся в него женщину упала полоска света от горевших в доме восковых свечей. В сени вышли Хор и Дадага, всё ещё уточняющие детали завтрашних забот. Помянув мангуса, хозяйка оттолкнула так и не соблазненного гостя. В сердцах она чуть не оторвала ему вожделенный плод. Хозяин ничего не заметил. Нов с облегчением вышел на морозный воздух, надеясь, что таких испытаний больше не будет. Не знал о предстоящей встрече с женой – золотистой красавицей Другмо.

При жёлтом свете полной луны они возвратились в жилище старшего брата. Дом был жарко натоплен, горели свечи. Младшие уже заканчивали ужинать, сыто отрыгивали и пробовали завести какую-нибудь песню, но каждый тянул своё, а в результате в комнате витали невнятный гомон и бражный дух. Четвертной бочонок из-под неё катался по полу под ногами застольных братцев.

– А-а, вернулся, братан! – выкрикнул Болдон. – Аида за стол, ик-к! Вып-пей и зак-куси, вот!

Он поднялся было на ноги, но тут же споткнулся о бочонок, упал на него и мгновенно захрапел. Дадага осмотрел честну компанию и приказал всем немедленно спать.

– Завтра дел – куча немерена! – заявил он. – Разбужу всех с рассветом. Ступайте. А Жундуй и Тундуп, прежде уберите со стола. Убон пусть завтра встанет пораньше и приготовит завтрак. Всем всё ясно?

– Ага, братан, – ответили бражники нестройным хором.

– Пойдём, хан, – сказал Дадага, – я тебе постель постелю.

Он отвёл юношу в комнату, где на кошму бросил подушку и одеяла.

– Устраивайся, Гессер.

На дрожащих ногах Лес добрался до ложа, рухнул и думал, что мигом уснёт. Не тут-то было. Возбуждённый объятиями в сенях, он никак не мог успокоиться. Видел, что одеяло у него в ногах вздымается юртой. В голову лезли непристойные мысли. Пробовал успокоить себя соображением, что Цыбик ему в матери годится, ей наверняка больше тридцати, но воображение рисовало её округлые бёдра, широкий таз, предназначенный природой для деторождения, узкую талию, говорящую о гибкости, большие, высоко вздымающиеся груди, способные прокормить и двух младенцев, прямой нос; оканчивающийся закруглением. Нов вспоминал её жаркие речи, описание покусываний и царапаний, почему-то особенно возбуждало обещание «звучащих знаков», которые женщина пообещала исполнить у него на лобке.

Лес не был девственником. В Ютландии он встречался с кудесницей Кали Ниной. Кудесницы жили там в специальной школе, где повышали мастерство, украшая ютские изделия растительными орнаментами, изображениями людей и животных и сценками из жизни. Им не возбранялось встречаться с соотечественниками из ОМО, при одном, правда, условии: родившегося ребёнка кудесница должна отдать в столичный Дом малютки, где его станут воспитывать ютантские учителя, и никогда не добиваться с ним встречи.

Дети вырастали, не видя родителей. Из них создавали активные магические отряды (АМО). Дюжинник виделся с бойцами таких отрядов, когда в места особо опасного прорыва обороны ютантское командование бросало чуть ли не все свои магические силы, и до сих пор помнил своё безмерное удивление при встрече с «активистами». Это были самые настоящие лесичи, но при вещун-контактах обнаруживалось, что мыслят они не по-нашему, а на ютском языке. Ещё поражали высокомерие и запредельная жестокость активистов, абсолютная готовность исполнять любые, пусть даже самые нелепые приказы. В разговорах на бивуаках они говорили, что возвращаться в Лесное княжество никто из них не желает, отзываясь о родине предков как о бедной и технически отсталой провинции. Княжество они называли кучей навоза, зато о стреляющих огнём громобоях и очках для темноты говорили с восторгом. Очки! Лес как-то примерил их, оказалось, что действительно видно много больше, чем при обычном зрении, но все изображения одинаково зелёные да ещё и рябят красными горизонтальными чёрточками. Истинное зрение куда надёжней и чётче.