Лес краем уха слушал песню и мучился от непонимания: что же с ним случилось? Смог отыскать лишь два объяснения, но оба ему не нравились. Первое: он давно живёт среди этих смуглых людей в меховой одежде, упал там, в расщелине, ударился головой о камень, и кусок жизни выпал из памяти;
Но голова не болела. Когда он её ощупал, то не обнаружил не только крови, а даже ссадины или шишки. Второе предположение вроде бы объясняло всё, зато и пугало куда больше, чем потеря памяти. Одержимость, вот как назывались в Ютландии случаи переноса сознания в чужое тело.
Ютролли использовали этот магический приём для засылки шпионов или диверсантов в ряды ютантов. Воодушевители рассказывали бойцам ОМО, какой урон наносили одержимые, особенно если удавалось подменить сознание тех, кто занимал командные посты. А каково ютроллям в чужом теле? – думал юный Лес, когда впервые узнал о таком способе ведения войны; Переносясь, они, по слухам, оставляли свои тела безумными и те быстро умирали, потому что даже поесть не умели. Как это страшно – жить среди врагов и знать, что вернуться некуда, мучился впечатлительный мальчик. Других ребят эти проблемы почему-то не волновали.
Сам дюжинник одержимых не видел. Ютры перестали пользоваться переселением с тех пор, как лесичи стали воевать на стороне ютантов и были созданы первые магические отряды. Чародеи из Лесного княжества, владеющие навыками вещунов, умели не только поддерживать друг с другом мысленную связь, но и чувствовать врагов на расстоянии. Мыслей ютроллей они распознать не могли, зато ощущали некую замогильную враждебность и чуждость сознания, которая резко отличалась от пронзительно пустой, воспринимаемой почти как пренебрежительность ауры ютантов. Впрочем, распознавать одержимых могли и некоторые волчеухие юты, так называемые ша-маны. В переводе на язык лесичей слово означало нечто вроде «стоп-человек» или «смерть шпионам». Распознавать врага в теле соратника ша-манам помогали секретные снадобья из ядовитых грибов. От кого-то из одноклассников Лес слышал, что, мол, наши мухоморы куда мощней всех ютских смесей. «А что же тогда они нашими мухоморами не пользуются?» – помнится, спросил Нов. Учился он в то время в классе третьем или четвёртом. «Ты что, дурачок? – посмеялся собеседник. – Любому известно, что через двузракую паутину нельзя пронести ничего неживого!»
Секретные снадобья пробуждали в ютантах нечто вроде истинного зрения, с которым появлялась способность видеть суть сквозь наведённые личины и улавливать следы заклятий, а также ощущать ауру собеседника. Вещунами они не становились, но именно в это время чародеи из ОМО могли поддерживать с ними мысленную связь. В таком запредельном состоянии ша-маны и разгадывали одержимых. Выявленного врага убивали на месте. Ша-манов было немного, потому что обычный ют от грибного порошка синел и умирал в страшных корчах. Способных же справиться с ядом брали в контрразведку в элитный отдел «Смерть шпионам». Прочие юты их боялись (Ещё бы, ткнёт в тебя пальцем и скажет, что ты одержим, и оправдывайся потом, мол, это личные счёты, бабу мы не поделили!) и завидовали высокому положению и безнаказанности. Опровергнуть обвинение ша-мана мог только другой работник отдела, но, как известно, расправу учиняют мгновенно, не слушая оправданий.
Безнаказанность уничтожения своих обидчиков прельщала многих волчеухих, приток желающих добровольно пройти испытание на должность ша-мана никогда не ослабевал, но в элитную контрразведку попадали считанные единицы. На их малочисленность и рассчитывали ютры (сокращение от ют-роллей, тогда как «ют» означает обе расы ю-мира, но в разговорах под этим словом подразумевается ютант, коренной, по их утверждению, обитатель Ютландии), проводя окутанный мраком тайны магический ритуал одержания. Тем более что ша-маны входили в транс истинного зрения только после длительной подготовки, требующей, кроме употребления ядовитой настойки, изнурительного бега вокруг костра, сложенного непременно из кедровых поленьев, строго выдержанной последовательности прыжков и дёрганых телодвижений, да ещё и бесконечного выкрикивания заклинаний под сложнейший ритм барабанного боя. И не дай Батюшка что-нибудь перепутать – весь обряд пойдёт насмарку. Длится же транс, пока стоп-человек не начнёт сбиваться с ритма и путать порядок пляски либо вовсе рухнет, теряя сознание. А после такого нечеловеческого напряжения работник лежит ни жив ни мёртв пять суток. Об этих неприятных последствиях завистники почему-то никогда не вспоминали, стремясь к власти над жизнью и смертью соотечественников, невзирая на звания и титулы.
Когда в войну дневной и ночной рас вмешались отряды лесичей, лягухи (презрительная кличка ютров, данная за цвет кожи и вислое брюхо, напоминающие чародеям обитателей болот) практически прекратили внедрения. Какой смысл, когда каждый из принимающих стратегические решения имел душехранителя?
Одержимых Лес боялся – может быть, потому, что никогда не встречал да ещё с пацанов испытывал стыдную жалость к этим смертникам и предателям собственного тела. Сейчас по дороге в горы, в неизвестный Жемус, он допускал, что, пытаясь одновременно воздвигнуть магический щит и поймать настрой на создание руны «зет-оборотное», невольно воспроизвёл обряд одержания. В результате и внедрился в тело хана Гессера. Лес снял варежки и тщательно осмотрел ладони. Ему показалось, что изменились жизненные линии (хиромантию в ютшколе не проходили из-за недостатка ведунов в державе), а пальцы стали толще и короче. Чтобы убедиться в подозрении, надо бы поглядеться в зеркало, но где ж его взять на пустынной зимней дороге? Обращаться к спутникам было опасно: вдруг они опознают подмену? Что одержимого тут же пришьют, дюженник ничуть не сомневался. Привык к такому обращению с подменышами и сам уничтожил бы любого одержимого не задумываясь, как севшего на щёку комара.
Если подозрения верны, задумался он, тогда что же стало с моим телом? Лежит безумное, заливается недетским рёвом и просит сиську? Конечно, бойцы из ОМО не станут убивать соратника, но и возиться с горластым засранцем некому. Если это перенос сознания, решил Лес, то у меня в запасе несколько дней. Можно попробовать повторить настрой, мысли и действия перед залпом ютров, вдруг да удастся обратный перенос?
На попытки дюжинник отвёл себе пять дней, а пока решил вести себя как можно осмотрительней, чтобы спутники ни в коем случае не заподозрили подмены. Нужно держаться естественно, знать бы ещё, как вёл себя в тех или иных случаях хан. За раздумьями он перестал следить за дорогой и не заметил, как кавалькада достигла вершины перевала.
– Гессер! – окликнул его тот, которого прочие называли Дадага. – Мы, считай, на месте. Жемус.
Нов вернулся к действительности и тронул поводья золотого коня. Скакун обладал поразительно лёгкой поступью, правда чуть хромал на переднюю левую. Лес почему-то знал, что его зовут Огонёк. С седловины открывалась лесистая долина с неширокой речкой и мостиком. В лучах заходящего солнца начала груденя дюжинник разглядел десяток-другой домиков, сложенных из камня, и большое строение с высокой трубой. Из неё поднимались кольца дыма. Нов готов был поспорить, что там работает плавильная печь.
Пока спускались с перевала, солнце затерялось в горах, а когда достигли мостка, на небе проступили первые звёзды. Дадага, возглавляющий кавалькаду, уверенно направил коня к самому крупному дому.
– Мой собственный дом, – похвастался он, отпирая ворота и въезжая во двор. – Бывший отцовский, но я его расширил и перестроил. Заезжайте все, – распорядился он. – Хотя нет, в конюшне не хватит места на всех лошадей. Убон и трое младших, езжайте в дом Болдона. Когда разместите лошадей и зададите корм, возвращайтесь сюда. Сегодня поздно возиться в ваших домах, пока-то протопишь. Обогреем мой дом и в нём переночуем. Жундуй и Тундуп, займитесь дровами и печкой. А мы с ханом съездим навестить Хора. Нужно поздороваться. Поехали, хан?
Лес кивнул.
– Как думаешь, Гессер, – спросил Дадага по дороге к дому Хора, – твой дядя Сотон и впрямь решится напасть на Юртаун?
