Получившие новый импульс историки тщательно реконструируют (по имевшей всемирное распространение периодике, съездам и конференциям, задокументированной деятельности союзов и федераций) процесс создания пространств транснационального взаимодействия. Иногда транснационализация намеренно носила тактический характер, например в виде всемирной мобилизации, предпринятой в XIX веке объединениями вроде Женского христианского союза трезвости. Международные организации (например, Международный совет женщин) способствовали укреплению таких важных элементов глобального управления, как комитет Лиги Наций по правовому статусу женщин (1937). Во второй половине XX века левофеминистская Международная демократическая федерация женщин построила аналогичную систему агитации и мобильности. Позднее это помогло устроить важные всемирные конференции ООН, посвященные положению женщин, в Мехико (1975), Копенгагене (1980), Найроби (1985) и Пекине (1995){16}. Подход глобальной истории позволяет заметить и взаимное влияние известных во всем мире текстов, и взаимосвязи между местными интеллектуальными традициями и традициями активизма{17}. Так, значимая книга Джона Стюарта Милля «О подчинении женщины» вышла в Англии в 1869 году, когда автор, депутат парламента от Вестминстера, пытался провести законопроект о предоставлении женщинам избирательного права. Книгу быстро перевели на множество языков. Испанский перевод, выполненный в 1872 году Мартиной Баррос Боргоньо, напечатал чилийский журнал Revista de Santiago. Чилийское женское движение опиралось на тексты европейских авторов, однако сохраняло самобытность. В стране, где голосовать могли далеко не все мужчины, самым насущным вопросом было не предоставление женщинам избирательного права, а их защита от эксплуатации в промышленности, и это способствовало переосмыслению «порабощения» женщин по Миллю.
Феминизм стоит рассматривать не как систему заимствований, но как систему взаимовлияний, как диалог, причем ведущийся одновременно во многих регистрах. Собеседники находились в неравных условиях. Голоса одних звучали громче, другим не уделяли должного внимания{18}. Специалисты по глобальной истории с помощью концепции «переплетенной истории» демонстрируют, как идеи, индивиды и тексты преодолевают границы, порождая многочисленные «пересечения». Так, Кэтрин Глиддл предлагает взглянуть на феминистскую историю как на нелинейную ризомоподобную структуру с множеством неожиданных точек роста, тупиков и закономерностей влияния{19}. Беседа растянута во времени: феминистки и другие активистки продолжают критический диалог с текстами из прошлого и творчески трансформируют содержащиеся там идеи. Якобы само самой разумеющийся приоритет образованных белых американок и европеек оказался мифом{20}. Ниже я подчеркиваю особые, местные сочетания идей, способствовавших развитию и конкуренции феминистских проектов, идей и действий. Иногда следы влияния едва заметны, но с той же вероятностью возможно и отторжение, и новации. Вместо того чтобы искать истоки в Европе, я работала с более широкой концепцией «мозаичного феминизма», конструируемого из унаследованных элементов и предлагающего своеобразные паттерны и картины. Подобно взгляду на мозаику издали и вблизи, рассмотрение течений феминизма в разных перспективах может дать очень различный результат. Как и мозаика, феминистские коалиции составлялись из тех кусочков, которые оказывались доступны: из других движений, вовлеченных участников, поступков и идей. Одни мозаики оказались прочнее, прочие рассыпались, некоторые детали потерялись, а другие снова пошли в дело.
В этой картине Европа утратила привычное центральное положение, а мировая история подверглась «провинциализации» – посредством включения в нее иных сетей и мест. (Например, приютившая в начале XX века китайских диссидентов Япония оказалась площадкой интенсивного взаимообмена.) Мы познакомимся также с активистами международного масштаба и авторами, писавшими о проблемах борьбы за избирательное право, за мир и за трезвость, об антиколониализме. Эти авторы вытеснили тех, кто не вышел за рамки национального государства. Я буду чередовать широкие обзоры феминистских убеждений и кампаний с детальными очерками жизни отдельных женщин, которые боролись с гендерным неравенством. Таким образом я намереваюсь выявить возникавшие в истории важные способы толкования феминистских практик и идей. На меня повлияла концепция «политики в трещинах» Кимберли Спрингер, и я предлагаю рассматривать не только составляющие мозаику фрагменты, но и пространство между ними. В работе об организациях темнокожих феминисток (Альянсе женщин третьего мира и других) Спрингер описывает политику, творимую в «трещинах» – в свободное от работы и бытовых забот время. Мобилизация темнокожих женщин также располагается в пространстве между движением за гражданские права и женским движением и иногда творчески, а иногда просто странным образом демонстрирует пересечения классового, гендерного и расового характера{21}. «Трещинная» политика Спрингер привлекает наше внимание к заботам, которые едва принимаются в расчет существующей феминистской политикой, а также к возникающим вследствие этого перспективам и трудностям. Таким же образом можно задаться вопросом, что же делает мозаику прочной, а что ее разрушает. Или же выяснить, как мечты и кампании, пространство и среда, эмоции и песни выступают тем «цементом», который придает феминистской политике историческую форму; со временем его прочность слабеет, так что какие-то фрагменты мозаики могут выпасть – и составить новые рисунки.
Метафоры мозаики и беседы придают феминистским дискуссиям положительные коннотации. Но важно удерживать в поле зрения также и свойственные феминизму раздоры, жестокость и напряженность. По замечанию философа-феминистки белл хукс, «женщины могут участвовать и участвуют в политике доминирования – как субъекты и как жертвы»{22}. Примерно в тот же исторический период, когда на первый план вышли «женский вопрос» и феминизм, возникли некоторые основанные на насилии и подчинении глобальные системы – например, империализм, миссионерский и переселенческий колониализм, кабальный труд, национализм. Мир никогда не был местом свободного передвижения для всех. Теперь, в XXI веке, мы можем оценить прошлое феминизма в глобальной перспективе, однако сами герои и героини исторических событий такого преимущества не имели. Историк Мриналини Синха настаивает: глобальная история феминизма не только придает картине множественность – так, что мы начинаем видеть разные «феминизмы»{23}. Наш рассказ о разновидностях феминизма должен учитывать, как это сформулировал Синха, «несходные истории женских движений» – отмеченные соперничеством, конфликтами и борьбой за власть.
Теория, практика и применимость
Чему различные течения феминизма служили в прошлом? Какую пользу можно извлечь из них сегодня? Концепция «применимой истории» предлагает нам способ осмысления прошлого в диалоге с настоящим – такой истории, которая, демонстрируя, как в прошлом формулировались проблемы и организовывались различные кампании, может помочь прояснить актуальные вопросы феминистской стратегии и определить приоритеты в наши дни. Феминистская теория и практика повлияли на распределение домашнего труда, трансформацию воспитания детей и образования, на искусство и музыку, на категоризацию труда и систему вознаграждения за него, на функционирование правоохранительных органов. Мы не намерены утверждать, что история допускает прямые повторы, однако есть смысл в том, чтобы оглянуться на прошлое феминизма и поискать там истоки нынешних проблем. Мы можем задаться вопросом, кто в истории мог относиться к феминисткам, а кто нет. Что же феминизм изменил в положении отдельных людей, обществ и стран?