Жозефина задумчиво покачала головой:

– В жизни все так запутанно… Месье Ренуар тогда помог человеку, который потом стал важным человеком в Коммуне и погубил немало невинных душ, зато спас от неминуемой гибели самого месье Ренуара.

Неизвестно, слышал ли историю чудесного спасения Огюста Ренуара драматург Викторьен Сарду, однако в основу пятиактной драмы «La Tosca», которую он написал для великой Сары Бернар, лег похожий сюжет. Пьеса была впервые представлена публике в 1887 году в Париже. Правда, помимо революционера и его спасителя-художника, в ней есть еще прекрасная женщина и влюбленный в нее коварный начальник полиции. И заканчивается пьеса, как положено драме, смертью главных героев.

Редкий случай – реальная жизнь оказалась более милостивой, чем перо драматурга. После удивительного спасения от революционного террора судьба подарила Огюсту Ренуару еще почти полвека творчества, позволила стать одним из организаторов и участников первой выставки импрессионистов и, в отличие от многих художников своей эпохи, снискать успех и славу при жизни. Пускай и в самом ее конце.

Поистине мировую известность сюжет «La Tosca» приобрел благодаря одноименной опере Джакомо Пуччини, премьера которой состоялась в 1900 году в Риме. Опера «Тоска» сегодня остается одним из самых популярных произведений в репертуарах лучших театров мира.

У Алекса запершило в горле, он несколько раз кашлянул, прикрывая ладонью рот.

Жозефина заволновалась:

– Опять приступ?! Возьми!

Она сунула ему в руку большой полотняный платок. Не желая волновать ее еще больше, Алекс постарался изобразить самую бодрую из улыбок. Видимо, человек, в роли которого он выступал этой ночью, был не слишком крепок здоровьем.

– Ты поправишься, Николя! – убежденно сказала женщина. – Ты непременно поправишься! Когда доктор определил, что климат Парижа губителен для твоих легких, я сразу решила, что надо ехать на юг, к маме. Ты не смотри, что она сердитая. Она хорошая женщина, просто очень волнуется за меня и за малыша. Мама почему-то уверена, что родится девочка.

Жозефина снова с любовью погладила круглый живот.

Странная ситуация затягивала Алекса все глубже. Если ему снился сон, то потрясающе достоверный. На языке вертелось много вопросов, однако он опасался, что звук его голоса развеет иллюзию – Жозефина обнаружит подмену и со скандалом выставит его вон.

– Ты сегодня такой молчаливый, – сказала она, будто угадав его мысли. – Надоела моя болтовня? Будешь спать?

– Нет, не надоела, – осмелился произнести Алекс. – Мне нравится тебя слушать. Расскажи еще что-нибудь.

Полный любви взгляд Жозефины его успокоил – подмена осталась не раскрытой. Девушка снова повернулась на бок и положила ладонь на грудь Алекса.

– Что рассказать?

– Расскажи, как ты стала натурщицей.

– Ты не помнишь? – недоверчиво спросила она.

– Не в этом дело, – уклончиво ответил Алекс. – Ты просто рассказывай, а я буду слушать.

Тепло ее руки, звук голоса, прядь темных волос, щекотавшая шею, – казалось, все так и должно было быть. Даже беременность Жозефины больше его не пугала.

– Когда мне было шестнадцать, один художник снимал комнату в этом доме, у моей матери. Я тогда ничего не знала о живописи, но мне нравилось смотреть, как он работает, нравился запах красок. Он приехал к нам ради пейзажей, уходил куда-то каждое утро, а однажды предложил мне ему позировать.

Вспоминая, Жозефина улыбнулась:

– В нашем маленьком городке все равно не нашлось бы ни одной девушки, кроме меня, которая согласилась бы лежать обнаженной перед мужчиной. Мать дала мне пощечину, когда увидела. Но я показала ей деньги, которые заплатил художник, и она успокоилась. Она только взяла с него слово, что он никому об этом не скажет. Тем летом моя жизнь изменилась. Я уехала в Париж и стала натурщицей. Без работы никогда не сидела, вот только у художников не всегда были деньги, чтобы ее оплатить. Они частенько предлагали вместо денег свои холсты, но я соглашалась редко. Что мне было делать с картинами, которые они и сами продать не могли?

Жозефина пожала плечами.

– У некоторых я все же брала картины. Совсем редко. У месье Ренуара, например. В его работах столько света! В чулане лежат три эскиза, он писал их с меня. Помнишь?

Алекс кивнул как можно более убедительно.

– Конечно.

– Мне они нравятся, но все равно из того, что мы с тобой привезли из Парижа, больше всего я люблю твою акварель, – сказала Жозефина, подняв голову и глядя куда-то вверх. – Это я попросила тебя нарисовать нас вместе, помнишь? Ты сначала не соглашался. Говорил, что недостаточно хорош, чтобы рисовать себя рядом со мной. Глупый!

Она снова поцеловала его в плечо. Тело Алекса отозвалось на поцелуй теплой волной. Он не представлял, что любовь бывает такой. Какой именно, объяснить он не мог, только чувствовал, что ничего подобного в его жизни не было.

Жозефина продолжала разглядывать акварель над изголовьем кровати. Алекс тоже запрокинул голову. Работа была ему хорошо знакома – она висела в гостиной. Проводя экскурсию по дому для вновь прибывших гостей, его отец подводил их к акварели со словами: «Неизвестный художник, конец девятнадцатого века. Хороша? Я в нее влюбился с первого взгляда». После этого следовал юмористический рассказ об антикваре, у которого Никита купил гравюры и рисунки, украшавшие стены дома, а также огромный резной буфет.

«Все-таки это сон», – уныло подумал Алекс. Предмет из реальной жизни его отрезвил. «А чего ты ожидал? Что еще это могло быть?»

От неудобной позы или почему-то еще снова начался кашель. Жозефина смотрела с сочувствием. Алекс прижал ко рту полотняный платок.

– Жозефина, – задыхаясь, прошептал он. – Если меня не станет… продай перстень… что я подарил на свадьбу… тебе понадобятся деньги… для малыша…

О каком перстне он говорил, и откуда взялись мысли о смерти, Алекс представления не имел. Зато Жозефина прекрасно знала, что он имел в виду.

– Не говори так! – Она всхлипнула. – Мы сберегли перстень даже во время войны, когда голодали! Я ни за что его не продам! Ты поправишься! Скоро лето, доктор говорит, что тебе станет лучше!

На платке, который он сжимал в кулаке, алело пятно крови. Очередной приступ заставил его закрыть глаза. Последнее что он слышал, был тихий плач Жозефины.

Алекс проснулся от холода. За открытыми настежь круглыми окнами шумел дождь, который в этих местах часто проливался под утро. Алекс натянул на себя одеяло. Видения мелькали в голове, не давая заснуть. Больше всего он опасался забыть имя художника.

«Николай Воронецкий. Николай Воронецкий, – повторил он несколько раз. – Нет, потом точно не вспомню».

Он нашарил на полу телефон. Щурясь от света экрана, записал имя в заметках, и после этого вновь отключился.

Шарлиз!

О ней была первая мысль.

В шортах, с телефоном и чистой футболкой в руках Алекс выскочил из комнаты. Дверь напротив была открыта, кровать аккуратно застелена.

«Неужели уехала?!» – екнуло сердце.

Снизу послышался голос Эдварда, ему вторил девичий смех.

«Она здесь!»

Перескакивая через ступеньку, Алекс помчался на кухню.

– Доброе утро! – приветствовал его Эдвард. – Мы с Чарли ждем тебя! Рискованно оставлять такую красивую юную леди наедине с другим мужчиной, она может изменить свой выбор!

Довольный старик подмигнул Шарлотте и заметил, видимо, чтобы успокоить Алекса:

– Шутка!

– Доброе утро, – ответил Алекс, пытаясь оценить обстановку.

Шарлотта сидела за столом с чашкой кофе в руках. На лице не было и тени вчерашней злости, лишь утреннее умиротворение и полная гармония с внешним миром.