Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Аттина тяжело вздохнула. Караулить Барлоу в Замке можно было целую вечность. И он мог так и не заглянуть туда до самого Сопряжения.

– Но, мне кажется, я знаю, как его найти. Мне для этого нужен телефон, бумага и ручка, – неожиданно прибавил Амир.

Аттина встрепенулась.

– Зайдешь? Дома есть ручки, и даже бумага, – с легкой иронией сказала она.

Амир молча кивнул.

Они выбрались из машины, поднялись по ступеням крыльца. Аттина открыла дверь, торопливо путаясь в связке ключей.

В прихожей было темно, но где-то далеко, на кухне горел свет и звучали голоса четы Вейсмонт. Аттина невольно прислушалась, о чем так громко спорят родители.

– А что я могу?! – голос матери звучал возмущенно, словно продолжая разговор, начала которого они не застали. – Ты видел, что стало с Гатри-Эванс?!

Аттина в ужасе перевела взгляд на Амира, жалея, что вообще пригласила его зайти. Они замерли в тени коридора, не дойдя до кухни каких-то пару шагов.

– Она нарушила правила и лишилась Магии! Ей даже вторая форма теперь недоступна. Предлагаешь последовать ее примеру?! Марине нужно было просто подождать! Сопряжение открывает возможности нам недоступные. За один день она смогла бы сделать для семьи больше, чем все ее предки за двести лет!

– Стелла! Твоя дочь умерла! Ты хоть осознаешь, что произошло?! – отец был не просто рассержен, он был в ярости. – Как ты можешь говорить о семье, о Магии, когда Марина… Еще немного – и мы избавились бы от Твари навсегда! Как подумаю об этом…

– Если. Если бы избавились. Ванесса Гатри-Эванс безумна. Я бы не стала верить каждому ее слову. К тому же… не все ли равно? Марина могла бы возглавить Круг, у нее был характер, способности к Магии, а Аттина… очевидно же, это не для нее.

– К Альвам Круг! – окончательно взорвался отец. – Да ты просто… просто…

Отзываясь на сильные эмоции, вода в раковине вскипела, а где-то позади кухонных ящиков прорвало трубу. На белом кафеле неумолимо расползалась огромная лужа.

Аттина стояла в темном коридоре, с бешено стучащим сердцем. Она знала историю Амира. О таком не говорили вслух, не упоминали на людях, но общественное неодобрение уже двадцать пять лет, с самого рождения первенца, грозовым облаком висело над Гатри-Эвансами. Мать Амира что-то знала о Твари, имела возможность творить настоящую мощную Магию, но вряд ли сейчас кто-то был способен различить правду и вымысел в словах женщины, год за годом медленно лишающейся рассудка.

– О Боги, мне так жаль, – чуть слышно прошептала Аттина, то ли извиняясь за то, что Амир стал свидетелем неприглядной сцены, то ли сочувствуя ему самому.

Вместо ответа младший Гатри-Эванс молча прижал ее груди, словно бы без сил привалившись спиной к стене коридора. Аттина обняла его в ответ и, повинуясь странному порыву, приподнялась на цыпочки. Она целилась в щеку, но Амир в последнее мгновение повернул голову, и робкий поцелуй пришелся в губы.

Где-то совсем рядом чета Вейсмонт бурно обсуждала Магию и сантехнику, даже не догадываясь, что за стеной, в нише между шкафом и пузатой вазой их дочь отчаянно целуется с сыном Ванессы Гатри-Эванс, словно выплескивая горечь последних недель.

Глава 5. Магия слова

Его звали Томас Элиот. Наследник фамилии, гордость и опора семьи. Он все чаще проводил с нами время.

С искренним удивлением я наблюдала за трогательной привязанностью высокомерной принцессы и ее вспыльчивого младшего брата.

Подобная теплота была огромной редкостью в знатных семьях. Любимым развлечением скучающих аристократов были измены и злословие, порожденные искренней ненавистью друг к другу.

Но будущий хозяин Замка был не таким. Настоящий принц, галантный со мной, внимательный к сестре. Он сдержанно шутил, цитировал философов, любил поэзию. С ним не случалось удручающих в своей бессмысленности бесед о ценности сервиза.

И недели не прошло, как я поняла: случилось страшное.

Я влюбилась. Безнадежно, отчаянно, как наивная провинциалка, к которым прежде относилась с таким презрением.

Я понимала, что красива, и умела этим пользоваться. Иногда я проводила время с мужчинами по любви, реже, просто чтобы не умереть с голоду в огромном лондонском доме, облаченной в платье сто́ящее как месячное жалование десяти гувернанток.

Я могла бы пойти в услужение, но репутация моего отца, баронета Кальхома, была широко известна в обществе, и двери в любой приличный дом были для меня закрыты. А благородные джентльмены дарили дорогие подарки, заложив которые, при должной экономии, можно было частично погасить долг отца, который неизменно проигрывал в карты больше, чем мы могли себе позволить.

Я не торговала собой. Мне было приятно их внимание, но не более того. Они были знатными, красивыми. Им нравилось мое остроумие, мое лицо, покатые плечи в вырезе платья. Некоторым из них я даже отвечала взаимностью, понимая, что никто из них все равно не женится на мне, но никогда я еще не чувствовала такого изнуряющего, болезненного влечения, как теперь. Оно капля за каплей выпивало из меня жизнь.

***

Портрет в холле, изображающий трех мужчин и двух женщин, так поразивший своей неуместностью, исчез, словно его и не было. Странно, но проходя здесь каждый день, я не сразу заметила пустое место там, где прежде висело заинтересовавшее меня полотно. Возможно, дело было в том, что все мои мысли теперь занимал Томас Элиот.

Я поинтересовалась у принцессы за ужином, но на мой вопрос она только покачала головой. По ее словам, все портреты находились на жилом этаже, никто не стал бы вешать подобное в холле. К тому же она так и не смогла определить по моему весьма подробному описанию, что за картину, я видела. Складывалось впечатление, что портрет этот и вовсе существовал только в моем воображении.

Хозяин и хозяйка Замка стояли у подножия главной лестницы. Я поспешно присела в реверансе, в очередной раз поражаясь их неуловимой схожести. Белые волосы, ледяные светлые глаза, утонченный аристократический вкус с налетом зимней стужи в любую погоду. Отчужденные и холодные, они проводили время порознь. Мне было понятно, почему их дети тянулись друг к другу. Томас Элиот и его сестра-принцесса прятались от одиночества огромного Замка, ведь даже многочисленной прислуги не хватало, чтобы наполнить его шумом и светом. Да никто и не пытался.

Избегая привлекать к себе лишнее внимание, я поднялась по лестнице. Красота ее деревянных панелей и богатая резьба превосходили любую, виденную мной прежде, включая ту, на которой сам король Георг приветствовал подданных на балу в своей резиденции.

За длинной и широкой галереей располагались четыре больших спальни с изящными и прекрасно оборудованными гардеробными. Для удобства и красоты этих помещений не пожалели ни вкуса, ни денег. Одна из них принадлежала принцессе.

***

– Мне кажется, ты загрустила – принцесса отложила вышивку и посмотрела на меня.

– Ну что вы, я никогда не чувствовала себя такой счастливой – иронично возразила я. В этом заявлении была достаточная доля правды, чтобы не быть обманом.

Меня кормили не хуже, чем при дворе, не обременяли поручениями. Я каталась верхо́м, играла на рояле, вела ничего не значащие беседы на французском, развлекая принцессу, пока та позировала для портрета, у меня даже было несколько часов в день, в которые я была предоставлена сама себе. Это было много, много больше того, о чем я прежде осмеливалась мечтать.

– Мой брат просил передать тебе это, – принцесса осторожно выдвинула из-под корзины для рукоделия сложенный вчетверо лист бумаги.

– Он сказал, это перевод с греческого. Ты интересуешься историей? – вопрос прозвучал с таким надменным недоумением, словно я какая-нибудь деревенщина.

И все же временами она невыносима.

Сдержанно поблагодарив, я поспешно развернула послание.

10
{"b":"861579","o":1}