— Мы просто делаем свою работу, — в шестой, наверное, раз повторила исполнительница.

«Как можно так разожраться? — брезгливо подумала Мария. — Просто. Ляг. В медкапсулу, обжора, и подшей свой прожорливый желудок!»

— Начинать составлять протокол лично на вас? — спросила полицейская. — За препятствование органам правопорядка?

— Вы хотя бы понимаете последствия своих действий? — спросила соц опека.

Мария прекрасно понимала всё происходящее. И то, что бывший муж Светланы попросту мерзавец с деньгами и связями, как и то, что оставаться на отключенной станции совершенно невозможно с точки зрения обычной логики и безопасности. Светланой руководили злость, отчаяние, упрямство, а эмоции — не самый лучший помощник в таком вопросе. Ну что же, иногда нужно сделать шаг назад, чтобы разогнаться для шага вперёд. Главное не наделать ещё большей беды и глупостей. Со Светланы могло статься в отчаянии натравить на эту компанию своё ручное чудовище…

«Я их подвела, — подумала Мария. — И бедную мою бывшую студентку, и её дочку».

— Я пойду с вами, — сказала она сухо. — Дайте время собраться.

К счастью, Мария заблаговременно подготовилась. Ещё с прошлого раза, когда они с Грэгором пытались решить возникшие на станции проблемы деликатного свойства, в шкафу осталось пневматическое ружьё с транквилизатором и другое, для дистанционного обездвиживания сеткой с мелкими ячейками. Очень прочной и достаточно большой.

— Зачем вы это берёте? — подозрительно спросила соплячка с ментоловой жвачкой.

Марии не нравилось, как блестели её глаза. Примерно тот же неестественный блеск она порой наблюдала у студентов, принявших бодрящие капли. Потом студенты становились инертными и вялыми тряпками, не способными ни мыслить, ни функционировать адекватно. Сущие амёбы по словам Грэгора. Такими и оставались до новой порции глазных капель. К сожалению или счастью, эта дрянь легально продавалась в любой аптеке и уличном киоске-автомате, а то и вовсе покупалась с рук, в закоулке, нелицензированная, копеечной стоимости, вызывающая едва ли не мгновенное привыкание. Уж лучше бы курили святую присно блаженную марихуану, как было принято в их собственной с Грэгом молодости. К счастью, сама Мария даже в юном возрасте никакими допингами не баловалась. Любое изменённое состояние сознания она находила отвратительным, будь то сироп от кашля или баночка пива.

— Затем, что в районе объявлен карантин из-за новой опасной фауны, — терпеливо, как отстающему соискателю образования пояснила она.

— Для фауны у меня есть это, — соплячка похлопала по кобуре за поясом, — и это, — она показала на электрошокер.

— Я бы вам посоветовала, в какие биологические отверстия засунуть эти предметы при встрече с рогачом или саблезубом, да вы обидитесь, — не сдержалась Мария. — Идёмте, дамы. Шлюз нулевой точки в отделе техобслуживания.

— У вас… Э-э-э… — замялась исполнительница. — Найдётся переходной скафандр моего размера?

— Есть мешок для ксенобегемота, — Мария подмигнула и показала большой палец в знак одобрения позитивного отношения к собственному телу. — Как раз намедни детёныша для городского парка отлавливали.

К счастью, подходящий скафандр в инженерном отделе нашёлся. В молчании оделись и должным образом спрятали технику.

«Хоть бы всё нормально прошло», — думала Мария, стоя в шлюзовой камере, в ожидании нужного потока плазмы.

— Вот вы на нас сердитесь, — с обидой сказала представительница социальной службы, — и совершенно напрасно.

— Напрасно вы взятку у Павора Мусорщика брали, — отрезала Мария.

— Я никогда не беру взяток, — сквозь зубы процедила дама, одарив её негодующим взглядом. — А на прошлой неделе сказать вам, что взяла? Сказать?

— Ну, говорите, раз невтерпёж.

— Четыре литра кровавой каши я взяла. Мать, наркоманка, засунула ребёнка в бытовой измельчитель и нажала на пуск. Потому что у неё закончились глазные капли, а ребёнок кричал. Вы такого же хотите?

— Тут нечего сравнивать, — фыркнула Мария. — Светлана не какая-то наркоманка.

— Но ведёт себя так же неразумно!

— Глазные капли с треумоксом — не наркотик, — заметила полицейская. — А совершенно легальный медицинский препарат от сухости в глазах.

— Скажите это кашице в бытовом измельчителе для пищевых отходов!

— Девушки, мы так все переругаемся, ох, — с одышкой сказала судебная исполнительница. — Мы тут все на работе, собственно… Как вы в этом шлеме дышите… Я, кстати, впервые через нулевую иду. Это не вредно?

Слава Роберту Ирвину во веки веков, переругаться не успели — плазму наконец-то подали, и яркий, искрящийся крохотными синими молниями портал открылся.

Станция их встретила той мёртвой тишиной, которая не предвещала ничего хорошего. Едва поток иссяк и появилась возможность доставать из чехлов оборудование, Мария приготовила помпу с сетью. На всякий случай она пошла впереди, выискивая глазами малейшее движение.

— Светлана? Капитолина? — позвала она. — Есть кто?

Самого худшего — изуродованных трупов, к счастью не было. Но и пустая, как Войд Волопаса, станция означала только новый виток лишних проблем. Женщины обошли каждую комнату, заглянули в каждый шкаф и закуток — всё без толку. Открыли дверь во двор и тут же снова захлопнули её, потому что забор оказался отключенным, а ворота — распахнутыми настежь. По газону разгуливала огромная иссиня-чёрная ксенокорова с телёнком и объедала куст шиповника. При виде людей она опустила гигантскую лохматую голову и стала рыть землю копытом.

— Вы понимаете, что натворили? — ледяным тоном спросила социальная работница. — Ваша подопечная сбежала в опаснейшую карантинную зону. И вы ещё имели наглость утверждать, что с ней ребёнку безопасно? Вы не защитница прав, а преступница. Как хотите, а я вызываю ручейных рейнджеров.

И пошла в командный пункт.

— Она что у вас, пьющая? — крикнула полицейская из пищеблока.

Вне себя от беспокойства и волнения, Мария поспешила туда. На столе стояли ополовиненная бутылка текилы, две рюмки, чашка с розовым слоном на мячике, с остатками апельсинового сока внутри и початый прекраснейший торт из белково-ореховых коржей со сливочным кремом «Шарлотт».

— Пойду составлять протокол, — сказала полицейская.

Некоторое время Мария и судебная исполнительница рассматривали следы легкомысленного пиршества.

— Я возьму кусочек? — шёпотом спросила исполнительница.

Мария в полнейшем отчаянии пожала плечами. Потом взяла бутылку текилы и как следует приложилась прямо из горла.

Вы когда-нибудь лезли на стены от злости и беспомощности? Павор лез, причём в самом прямом смысле — вернувшись домой, в сердцах лупанул в стену кулаком, да так, что разбил костяшки и сбил икону святого Пантелеймона Целителя. Пришлось нести табуретку и с молитвой приколачивать новый гвоздик.

После того душевного подъёма и сердечного торжества, которые он испытал в суде, законно получив право растить собственного любимого ребёнка, эта тварь, эта проблядь опять сбежала из-под носа. И куда? В лес! Да чёрт бы с нею, право слово, но дочка, его золотая девочка, его кровинушка, похожая на покойную матушку? За что Светлана с нею так? Не дай бог что-то случится с Капитошкой, кому Павор оставит всё нажитое добро? Ради кого он всю жизнь работал, для государства старался, что ли?

Как поц и клоун Павор с самого утра торчал под забором Общества Задроченых Дыр Жопоедок и ждал, когда выведут Капитошку, а засевшие внутри проститутки с лесбиянками показывали на него пальцами из окон офиса. Ещё намедни он купил говорящую робокуклу с видом самой настоящей живой девочки и с ценой слегка подержанного авто, в добавок — игрушечного кота с дочку размером, но получил шиш. Господь отвернулся от Павора, словно он что-то сделал не так, словно не ел свой хлеб в поте лица своего.

От забора Общества, вдрызг разругавшись с бесполезной сукой из соц опеки, Павор помчался прямиком домой к Шульге. Дважды превысил скорость и даже штраф на выезде из города выхватил, так торопился.