В декабре 1945 года бибоп добрался до Голливуда, где состав Чарли Паркера получил ангажемент в ночном клубе. Группа вылетела в Нью-Йорк — кроме самого Птицы, который обменял свой билет обратно на наличные и остался в Калифорнии. Деньги ему были нужны на наркотики, и ради них же он записывался для Dial Records. Запись Чарли Паркера была для студийного персонала настоящим испытанием. До прихода в студию 29 июля 1946 года Птица выпил литр виски: в одной пьесе он пропустил большую часть своего квадрата, потом начал играть мимо микрофона; для записи следующей мелодии продюсер придерживал Паркера, чтобы тот не упал. Когда саксофонист в очередной раз замешкался во время своего соло, трубач в отчаянии крикнул ему Blow! («Дуй!»), и этот момент сохранился на пластинке. Несмотря на экстремальные условия (а может, и благодаря таковым), эти записи считаются непререкаемой джазовой классикой.

Этой же ночью Чарли Паркер выпивал в отеле. Несколько раз он выходил в фойе отеля голым и просил разрешения позвонить по телефону, в итоге менеджер запер его в комнате. Тот уснул с сигаретой в руке, поджег матрас и, почуяв дым, выбежал из отеля в одних носках. Все это привело к нервному срыву и госпитализации музыканта, но в апреле 1947 года посвежевший и вроде бы выздоровевший Птица снова был в Нью-Йорке. К этому времени радикальная музыка, которую он создал, звучала везде. Первые месяцы в Нью-Йорке были триумфом, и Паркер воспользовался славой, чтобы запросить большие гонорары и создать собственный квинтет, в который входил молодой трубач из Сент-Луиса Майлз Дэвис.

Пластинки Чарли Паркера расходились неплохо, на Пятьдесят второй улице даже открылся ночной клуб, названный в его честь Birdland, где он регулярно выступал. В 1949 году сбылась еще одна давняя мечта Птицы: с помощью продюсера Нормана Гранца он записал два альбома со струнной секцией, очень любимые самим саксофонистом, на которых он играл более мягко и экономно. Это был настоящий коммерческий успех, но сам Чарли Паркер снова был в поиске. Он попробовал латиноамериканские ритмы, заинтересовался сложными гармоническими построениями Игоря Стравинского, шумовыми экспериментами Эдгара Вареза и наработками Гюнтера Шуллера по скрещиванию классики и джаза. У Вареза он даже собирался брать уроки.

Выйти на новые музыкальные горизонты Птица так и не успел: огромные дозы героина и галлоны выпитого виски предъявили счет. Успехи как будто еще сильнее обострили отношения Чарли Паркера с окружающим миром. Он впадал в ярость, мог даже неожиданно уйти со сцены: в результате в клубы его пускали все реже, и с работой было туго. Деньги стремительно таяли, зато копились долги — Птица дважды пытался покончить жизнь самоубийством. Смерть от цирроза печени и язвы желудка (последствия пагубных привычек) настигла его в апартаментах именитой поклонницы, баронессы Панноники де Кенигсвартер, когда он смотрел телевизор. Доктор в морге счел, что ему под шестой десяток, хотя Чарли Паркеру было всего тридцать четыре. Сразу после смерти гения весь Нью-Йорк покрылся надписями на стенах, которые гласили: «Птица жив!»

Послушать

Charlie Parker. The Best Of The Complete Savoy & Dial Studio Recordings (2002)

Savoy Jazz

Два десятка классических пьес, записанных Чарли Паркером в Нью-Йорке, Голливуде и Детройте для лейблов Savoy и Dial во время его самого продуктивного периода, были выбраны из грандиозного многодискового собрания со всеми студийными фальстартами и дублями. Здесь — выжимка: короткие, плотные боевики бибопа, бесценная музыка 1944—1948 годов, которая показывает всю мощь подхода и харизмы «американского Моцарта» с саксофоном. Быстрые шедевры Ко-Ко и Moose The Mooche соседствуют с балладами вроде Embraceable You или знаменитой блюзовой импровизации Parker's Mood. Есть здесь и написанная после лечения в калифорнийской больнице Камарильо пьеса Relaxin’ At Camarillo, и Scrapple From The Apple (переделанная на боперский лад Honeysuckle Rose Фэтса Уоллера), и целый набор пьес с любимыми Чарли Паркером «птичьими» названиями — Bluebird, Yardbird Suite, Ornithology.

Диззи Гиллеспи: изогнутая труба

Этого трубача очень легко распознать по огромным, подобным двум апельсинам, надутым щекам во время игры и по особой, изогнутой трубе. А еще — по неизменной игривой улыбке и веселым глазам: Диззи Гиллеспи отличался живостью нрава, любил добрую шутку и к тому же, в отличие от множества коллег и друзей, не притрагивался к героину, а потому прожил долгую и плодотворную жизнь. Этот уникальный виртуоз является одним из величайших трубачей в истории (а кто-то скажет — и вовсе величайшим), но он успел озвучить несколько мультфильмов, сняться в кино и даже баллотировался на пост президента США!

Джон Биркс Гиллеспи родился 21 октября 1917 года самым младшим из девяти детей в городке Чероу, штат Северная Каролина. Его отец работал каменщиком, а в выходные дирижировал оркестром. В 12 лет мальчик начал самостоятельно осваивать тромбон, трубу и корнет. Однажды ночью он услышал по радио игру Роя Элдриджа и понял, что с этой минуты хочет стать лишь джазовым музыкантом. В 1932 году Гиллеспи поступил в институт Лоринберга в Северной Каролине, потому что вуз нуждался в трубаче: во время учебы он интенсивно занимался музыкой, но по-прежнему без формального руководства.

Молодой музыкант менял оркестры, перемещался по стране и выучивал наизусть соло своего кумира Роя Элдриджа. Уже тогда к нему прилипло прозвище Dizzy (Головокружительный) за экспрессию в игре и постоянные шуточки. Кстати, за это веселье его любили не все: например, Майлз Дэвис, при всем уважении к коллеге, не выносил подобного клоунского поведения, особенно на сцене. Но Диззи не мог быть другим; он буквально излучал почти детское жизнелюбие, и ужимки и смешные фразочки стали частью его сценического имиджа. Впрочем, когда Диззи подносил к губам трубу, ни у кого не оставалось сомнений в серьезности его музыкальных намерений: с такой техничностью, скоростью и свободой не играл никто.

В 1937 году Диззи Гиллеспи из Филадельфии переехал в Нью-Йорк и вступил в оркестр Тедди Хилла, где первым трубачом до него был сам Рой Элдридж. А через пару лет присоединился к оркестру Кэба Кэллоуэя — одному из самых высокооплачиваемых черных ансамблей в Нью-Йорке. Но тут возникли проблемы. Трубач начал играть по-своему, в духе нарождающегося бибопа, чем вызвал недовольство лидера оркестра, который называл его проделки «китайской музыкой». Во время одного из концертов кто-то из музыкантов кинул в спину поющему Кэбу Кэллоуэю бумажный шарик. Взбешенный лидер оркестра тут же обвинил Диззи — тот вроде как любил озорные выходки. Музыканты начали спорить, и дошло до того, что трубач достал нож. Инцидент положил конец его работе в оркестре Кэба Кэллоуэя.

После гастролей в составе певца Билли Экстайна (в Сент-Луисе он поразил воображение молодого Майлза Дэвиса) Диззи обосновался в нью-йоркском клубе Minton’s Playhouse, где проводились джемы с участием барабанщика Кенни Кларка, пианиста Телониуса Монка и других музыкантов. Его главным товарищем был саксофонист Чарли Паркер, с которым они познакомились во время тура Кэба Кэллоуэя 1940 года в Канзас-Сити. Молодые экспериментаторы — загадочный и непредсказуемый гений Чарли Паркер и беззаботный экстраверт Диззи в черной беретке и очках в роговой оправе — поразили музыкальную общественность Нью-Йорка новым стилем — бибопом. В то же время Диззи встретил женщину своей мечты: вместе с миссис Лоррейн Уиллис Гиллеспи он прожил до конца своих дней.

Музыканты бибопа записывались малыми составами, но Диззи мечтал о большом оркестре. Причем о таком, который играл бы бибоп! Со второй попытки он сумел объединить несоединимое. Биг-бенд Диззи Гиллеспи существовал четыре года: этот оркестр играл не только бибоп, но и любимую его лидером афрокубинскую музыку (его стиль даже прозвали кубопом — как соединение кубинской музыки и бибопа). Оркестр распался в 1950 году из-за финансовых проблем — удивительно было даже то, что он сумел продержаться так долго! Через шесть лет Диззи образовал новый биг-бенд, который ездил на гастроли в Иран, Ливан, Сирию, Пакистан, Турцию, Грецию, Югославию и Южную Америку в рамках американской культурной миссии.