А ведь мы почти что родные брат с сестрой. 16:29

Ладно я. Тебе перед теткой своей не стыдно? 16:29

Теперь чтоб ноги твоей не видела! 16:29

Когда мы с Арби вернулись с отборочной тренировки, я сразу же, спасаясь от жажды, завалился спать в своей комнате, надеясь доспать до ифтара, но сообщения моей двоюродной сестры Лианы разбудили меня.

Ну, все, началось. 16:33

Во-первых: прости, что не написал тебе. 16:33

Во-вторых: сегодня приеду к вам. 16:34

Буду у вас есть и пить. 16:35

На фиг не нужен. 16:36

Если приедешь – огребешь бейсбольной битой. 16:37

Во-первых: э-э-э, ты как общаешься? 16:37

Во-вторых: откуда у тебя бейсбольная бита? 16:38

Во-первых: почему ты пишешь «во-первых» и

«во-вторых»? Это такой новый каламбур? 16:39

Во-вторых: когда будет «в-третьих»? 16:39

Я увидел всплывающее уведомление из другого чата – с мамой.

Ты серьезно не поехал к Асе? 16:39

Ты меня опозорить хочешь? 16:40

Я никого об этом не спрашивала. Думала, что ты сам

сделаешь все, как надо! 16:41

Алелай, и это мой сын… 16:41

Я вновь открыл чат с Лианой.

В-третьих: ты позорная ябеда и сегодня

ты у меня получишь. 16:42

Арби выполнял работу по дому, вынося в коридор вещи, которые нужно было выбросить, и освобождая в своей комнате место для пылесоса, чтобы он не мешал в коридоре и гостиной. Он отказался от моей помощи, после чего я сказал ему, что на ифтар поеду к тете с сестрой.

– Ты можешь поехать со мной, – предложил я.

Дунув на свою взлохмаченную челку, он показал мне свои пыльные от старой тумбы руки.

– Я тут слегка занят.

– А я и не видел, что у тебя в комнате есть старая мебель.

– Ты не заглядывал в угол – за дверь. А еще ты не видел, что творится на балконе.

– Вы же недавно ремонт делали? – вопросительно воззрился я на груду из старых книг, разобранный деревянный стол и старую обувь.

– Да, – ответил он, перемещая с моей помощью тумбу в коридор. – Но сначала мы заняли квартиру мебелью, которая уже была у нас. Мама не решалась ее выбросить. А теперь… – он осекся, вытерев нос чистой стороной ладони. – В общем, теперь я это все вынесу.

– Я тебе помогу.

Мы по очереди вынесли разваливавшиеся части стола и тяжеленую угрюмую коричневую тумбу с облезлой позолотой на ручках. Мы не стали забрасывать все это в мусорный контейнер, решив оставить лежать рядом на случай, если кому-то это понадобится. Книги и одежду, сложенные в плотные пакеты, он оставил дома. Я сразу понял, что он хочет раздать их нуждающимся, и потому не стал расспрашивать.

– Где живут твои родственники? – спросил он из ванной под шум воды.

– Дом на РТС.

– Это напротив Ипподромной?

– Да… ты картошку жарить будешь? Или это для супа.

Я сидел на кухне и увидел пару неочищенных картофелин рядом с миской, где плавали уже очищенные. Арби мыл руки в ванной и отвечал оттуда:

– Я пожарить думал. Но мне без разницы. Если хочешь, сделаем суп.

– Мне тоже все равно, – я дочищал оставшиеся клубни, бросая кожуру в ведро.

Арби вышел из ванной, вытирая руки полотенцем, наблюдая мной.

– Ты это у дяди привык наделать дел по дому, чтобы потом выйти без чувства вины?

Я удивленно уставился на него, осторожно указывая на него пальцем.

– Не говори мне, что сам делаешь так же.

– Тогда откуда, по-твоему, я знаю про этот психологический ход?

– Обалдеть, – засмеялся я. – Это поразительно.

– Только я – не дядя, – он взял миску с картошкой и стал нарезать ее на доске. – Так что можешь спокойно идти по своим делам.

– Ну, раз ты так много знаешь, то должен знать еще кое-что, – я пожал плечами. – Привычка – дело такое. Приобрести ты ее можешь где угодно, с кем угодно, и под влиянием чего угодно. А оставаться она с тобой будет и в других условиях.

– Значит, надо формировать новые.

Предупредив свою тетю, что я скоро приеду, я сел в такси и добрался до нужного дома. Меня встретила недовольная Лиана, и я вдруг понял, как сильно я по ней скучал. Все детство мы провели вместе, и о том, что мы не родные брат с сестрой, мы узнали достаточно поздно. Наших матерей мы воспринимали как общих, и если свою я называл «мама», то ее мама была для меня «хаз-мама», что можно перевести как «красивая мама». Подобные прозвища не являлись чем-то необычным для чеченцев, а напротив – встречались повсеместно. К человеку до конца жизни может прицепиться прозвище, которое он получил в детстве; или же ребенок – будь то племянник, сын или внук – как-то по-своему называет кого-то из старших, неосознанно увековечивая свой детский лепет среди родственников.

Отец Лианы умер еще до ее рождения, и потому наша родня, сильно сочувствуя, всегда помогала им. Их было всего двое, Асет и Лиана, мать и дочь, но за их спиной всегда стояли и будем стоять мы – сотня родственников, готовых подставить плечо.

С Лианой мы являлись практически родными братом с сестрой и по Шариату, так как будучи грудными малышами имели двух общих кормилиц. Мы родились в военное, тягостное время, а жизнь шла своим чередом. Болезни и прочие трудности не ждут, пока ты не обретешь положения, в котором тебе было бы легче с ними справиться. Так происходило, что Асет нужно было отлучаться от крохотной Лианы, чтобы залечить свои проблемы с сердцем, а случалось и так, что моей матери нужно было срочно отъезжать с отцом в Чечню. Таким образом мы с Лианой были молочными братом и сестрой, что практически приравнивает наше родство к единоутробному, а также мы были счастливыми обладателями двух матерей. Я очень любил своих тетю с сестрой.

– О, вот и явился главный олух и засранец этого города! – дружелюбно поздоровалась Лиана.

– Это ранит, – ответил я, приобняв ее.

– Хаз вукх хьо29! – показалась из-за коридора Асет, с приукрашенным недовольством на меня взирая. – Вспомнил своих ненхой30, неужели!

– Я сейчас возьму, развернусь, и уйду!

Мы обнялись с тетей.

– Ладно, сейчас ведь Рамадан, не будем жестить, – сказала Асет, успокоившись.

Асет была учителем русского языка по образованию и именно этим и занималась до войны. После тяжелых военных лет, которые для нее прошли особенно трагично, она вернулась сюда и занималась мебельным магазином, достигнув при этом действительно больших успехов. Не без небольшой помощи родни, она сумела устроить себе и дочке комфортную жизнь. Дом, в котором они жили, был редким для чеченской женщины случаем самостоятельной покупки, а не наследного владения, и я был безмерно рад за них.

– Голодный? – спрашивала она, уходя в кухню в своем развевающемся домашнем платье.

– А ты как думаешь? – шел я следом.

– А мы о тебе вообще не думаем. Или ты считаешь, что это только ты нас забыл, а мы тут сидим и плачемся по тебе? – язвила Лиана.

Гастрономический талант чеченских женщин был чем-то столь обыденным, что даже не вызывал особенного восхищения. «Если чеченка готовит невыносимо вкусно и много – значит, с ней и ее генами все нормально». Лиана корила меня за эту шутку, которую я считал безобидной.