Закончив омовение, я выключил воду и вышел из ванной. Посмотрев через стекло в парадной двери, я увидел, что Амир стоял за открытыми воротами, прислонившись к машине и разговаривая с кем-то по телефону. Когда я открыл дверь, в лицо мне ударил солнечный свет, который в помещении был приглушен затемненным стеклом. Сильно сощурившись, я нацепил свои кроссовки и сбежал вниз по лестнице.
– Давай быстрей, – торопил Амир, садясь за руль.
Я трусцой добежал до машины и сел на переднее пассажирское место, и машинально начал натягивать на себя ремень.
Амир, заводя машину, заметил это краем глаза и коротко хохотнул.
– Ты это чего делаешь?
– Спасаю тебя от штрафа и ответственно отношусь к своей жизни, – я постучал по торпеде. – Твоя?
Амир копался в своем телефоне и, не отрываясь от экрана, ответил вопросом на вопрос.
– Кто?
– Машина, Амир, машина твоя?
– Да, отец купил. Я хотел сам накопить и взять себе какую-нибудь поскромнее, но, конечно, я очень доволен.
– А на чем ваша ездит?
– Одному его другу очень нужна была машина, он пока ее отдал.
– У него все та же «Тойота»?
– Ага, «Камри».
– Не стыдно тебе разъезжать на машине, которая гораздо круче машины твоего отца? – язвительно улыбнулся я.
– Так, все, поехали, – наигранно заторопился он, смеясь.
Мы выехали на городскую дорогу и довольно быстро поколесили в сторону центральной Мечети «Сердце Чечни». Улицы привлекали меня так, словно за окном были дикие животные, а мы – на сафари. Даже в простой забор из желтого кирпича я всматривался так пристально, будто пытался разобраться, что это такое.
– Рассказывай, что у тебя там…
– Нет, ты рассказывай, – перебил Амира я прежде, чем он завершил свой вопрос.
В моем тоне было хладнокровие, подкрепленное не столько равнодушием, сколько недовольством.
– Что рассказывать?
– Ты знаешь, – продолжал я в том же духе.
Амир тяжело вздохнул. Он вел руль одной рукой, но теперь поставил на нее и вторую.
– У меня мама умерла, Саид.
– Дал геч дойл цун.
Я смягчился. Немного, но смягчился. Амир на секунду взглянул на меня, потом еще раз вздохнул.
– Я рассказывал все Лиане, надеясь, что она расскажет это тебе.
– А с каких пор в нашем общении присутствуют посредники? – уже более резко сказал я. – Знаешь, я все пытался понять, в чем перед тобой провинился? Что сделал такого, что ты не стал со мной делиться?
– Да ни в чем ты не…
– А потом понял, что, наверное, тебе просто стыдно, ведь твою невесту должен был выводить я.
Когда за невестой приезжает свадебный кортеж жениха – или же просто кто-то приезжает ее забрать, – из родительского дома ее должен вывести родной брат или другой молодой ближайший родственник по отцу, если братьев нет. Среди всех двоюродных братьев Амира – я являюсь ему самым близким, потому и выбор тут должен был быть очевидным. Еще в детстве мы с ним, не засыпая ночами и обсуждая свои подростковые дела, представляли, как я вывожу его невесту, и я дразнил его тем, что мою невесту будет выводить Лорс, который тогда только-только появился на свет.
– Ты не можешь так говорить, – хмуро сказал Амир.
– А ты не можешь это отрицать.
До Мечети мы доехали в молчании. Я думал о том, не переборщил ли я, ведь он все-таки пережил горе. Но меня раздражал тот факт, что он будто бы воспользовался им в качестве оправдания. Добравшись до места, Амир рывком въехал на огромную стоянку, находящуюся в стороне напротив Мечети. Заполнена она не была, потому мы небрежно встали на первое попавшееся свободное пространство и вышли из машины. Перебежав через проезжую часть, пропускаемые понимающими водителями, мы направились в Мечеть. Вместе с нами было немало людей, которые тоже опаздывали на молитву. Мурашки прошлись по коже: как же долго я этого ждал. Это ощущение единства, сплоченности, родственного дружелюбия по отношению ко всем окружающим – от мала до велика. Глядя друг на друга, мы смущенно улыбались, стесняясь опозданию. Взбежав по ступеням, мы сбросили обувь у рамки металлодетектора, стоящей в дверях.
Вся мечеть была расстелена коврами для молитвы. Ее центральный зал был широким, просторным, высоким, с массивными квадратными колоннами. У дальней стены, справа от михраба тянулась узенькая лестница с перилами из белого мрамора, которая вела к минбару, откуда читают хутбу – проповедь, а посередине располагалось возвышение, где муэдзин всегда распевал призыв на молитву. Взглянув наверх, я увидел гигантскую люстру, каркас которой был золотым, а между ним рассыпались переливающиеся блестящие камни. Тело люстры окружало воссозданное черно-золотыми камнями изображение Каабы; выпуклый из-за одного купола и четырех полукуполов потолок был весь расписан голубыми, красными и синими орнаментами, а также аятами из Кур`ана, а цвет мраморных стен Мечети представлял собой бежевый градиент. Мы подбежали к уже молящимся мужчинам и присоединились к молитве. Имам, руководивший ею, читал шепотом – почти про себя, потому что громко и вслух проводятся утренняя, вечерняя и ночная молитвы. Приятное ощущение прохлады от кондиционеров обхватило меня, остужая тело после чудовищной грозненской жары, а ковер под ногами тесно объял мои плоские стопы. Окончив молитву, все остались сидеть на коленях и читали зикр – поминание Бога, которое всегда желательно совершать после молитвы. Амир одернул меня и показал на парня, сидящего в окружении почтенных мужчин на первом ковровом ряду за имамом. Обычно на этих местах сидят одни старики, ибо остальные мужчины выказывают свое признание, оставляя ближайшее к имаму место для них, и потому для меня стало интересной загадкой то, что делал среди них этот молодой человек, которому на вид было лет двадцать пять. Амир, окончив зикр, заговорил.
– Это очень хороший парень. Порядочный. Он часто дает тут уроки по религии, да и в целом очень много времени здесь проводит. Его почти все знают и любят. Он учит детей Кур`ану, раздает милостыню и…
– Ты к чему-то ведешь? – спросил я.
– Я о том, Саид, что ты должен быть осторожен в выборе друзей в Грозном. А вот такие люди, как он – вот с такими и стоит дружить парню вроде тебя.
– В смысле?
– В прямом. Наше с тобой поколение, можно сказать, отравлено. Грязи много, – он вздохнул. – Просто я переживаю за тебя. Ты будешь учиться тут, ты еще совсем молод. Не хочу, чтобы ты считал каждого встречного своим другом. Не дай Бог свяжешься с плохой компанией – потеряем тебя, – он печально улыбался.
В этот момент я сумел оценить всю глубину той дыры, которая образовалась между мной и Амиром. Можно сказать, что он совсем не понимал, каким человеком я теперь являюсь: наше особо тесное общение закончилось около двух лет назад (оно немного растворилось, и мы перестали делиться своими сокровенными тайнами, лишь справляясь о делах друг друга несколько раз в месяц), а за эти два года я претерпел многократные изменения в характере и устоях. Дошло до того, что я не признавал нужды в дружбе как таковой, а теперь он предупреждал меня о том, чтобы я не привязывался к первым встречным мне людям. Я особо никогда ни с кем и не дружил и к понятию «дружба» относился скептически. Для меня те, кто зовут себя друзьями – это люди, лишь на время связанные между собой чем-то общим, которые забудут о дружбе сразу после того, как обстоятельства разведут их подальше друг от друга.
– Я понял тебя, Амир. Прислушаюсь.
Имам вознес ладони и, произнеся последние молитвы, подул на свои руки и провел по лицу, и все повторили за ним.
Надев обувь, мы с Амиром сошли по лестнице и направились к машине.
– Пошли, сфотографируемся? – предложил он, когда мы перебежали дорогу.
– Где? – спросил я.
Он кивнул в сторону декорации, находящейся с краю от стоянки, которая состояла из английских слов «Я» и «Грозный», которые были налеплены поверх изображения трех зеленых кавказских гор с заснеженными верхушками, а окаймляла все это красная дуга, повторяющая форму «сердечка».
