«Странно… ведь вода тоже вкусная, – подумал я, вспоминая то, как впервые напился водой, свалившись в подземелье. – Такое впечатление, будто бы лишившись способности полноценно видеть, я обрёл чуть более восприимчивое чувство обоняния и более острое чувство вкуса, – подумал я и тут же вспомнил о девушке, что провела со мной почти весь день. – Наверное, те бескрайние поля и тот воздух для неё такие же невероятные, как пища и питье для меня здесь, – подумав об этом, я с досадой ухмыльнулся. – Паршивое… самое паршивое в том, что ко всему можно быстро привыкнуть, а после привыкания, через время, наступает мука… всегда надо быть осторожным в своих желаниях…»

Я шёл по улице в сторону ночлега и взвешивал свою жизнь офисного планктона, когда я сначала хотел, мечтал прекратить жить, потом желал потерять чувства, затем вновь нуждался в ощущениях… и невероятное сейчас, в котором я просто хочу жить.

«Надеюсь, это желание не войдёт в привычку», – подумал я, когда уже вернулся в своё временное прибежище, опуская голову на некое подобие подушки.

День сто четырнадцатый.

Ночь, прожитая под водой, показалась мне вечностью. Вязкой, тугой, расширяющейся вечностью. Чем больше я желал наступления утра, тем дальше, как мне казалось, оно было. Но есть одно «но», которое вносит свои поправки. Оно связано с тем, что я не видел ни заката, ни рассвета в этом месте. Рассвет я просто не застал, а закат пропустил, так как в этот миг был в ночлежке и оформлял разрешение на временное проживание в подобии гостинницы.

Рассвет под водой, преломленный тонкой пластиковой пленкой, оказался настолько красивым, что ради этого зрелища стоило пережить все то, что со мной случилось. Это зрелище стоило того, чтобы после него отправиться на небеса и там, сидя в кругу родственников и друзей, будучи в компании ангелов, рассказывать о том, насколько великолепен рассвет под водой. Я мог бы поделиться тем, как глубина принимает алые краски, рассекает их на спектр и приобретает разные цвета. О том, как вода играет светом и пульсирует холодным синим, изменяясь до тёплого красного. Я мог бы рассказать всем им о том, что такое тонкая экосистема подводного города диггеров и женщин с её кромешной тьмой и тусклыми фонариками, с её духотой и вялой дневной суетой, с её ежедневными моментами зарождения и угасания звезды по имени Солнце.

«А ведь она не видит в этом ничего особенного, – думал я, пока ждал заката. – Она настолько привыкла к этому, что не замечает этой Красоты!»

«Да…»

«Это плохо…»

«Это печально…»

«Нет ничего хуже, чем привыкнуть и не замечать красоты перед собой.»

Даже мой психоз поймал волну апатии и процедил часть моих мыслей сквозь зубы.

День сто пятнадцатый.

Я купил билет и теперь стоял на перроне вокзала. Раннее утро было подсвечено теми самыми, самыми яркими, самыми мягкими цветами из всех, что я когда бы то ни было видел. Впереди меня ждала длинная кишка тоннеля из-под воды в мир над землёй. Меня это и радовало, и разочаровывало одновременно. Я даже купил магнитик в сувенирной лавке, чтобы сохранить вечную память об этом городе. Ещё я сделал всё, что было в моих силах, чтобы не вникать во внутренние проблемы этого места. В какой-то миг я понял, что не хочу знакомиться с новыми видами морально-душевной сердечной недостаточности. Я понял, что мне хватит того, что я узнал от девушки, которая вечно будет гнаться за персональным раем, а тот вечно будет ускользать от неё просто потому, что она не относится к людям, охарактеризовать которых можно словосочетанием «человек-привычка». Ей всегда нужны новые, яркие, светлые впечатления… обыденность и привычки вгоняют её в апатию.

Я сел в электричку, и мы тронулись с места. В сторону города-завода. В центр производства всякой всячины. Мы тронулись с места, и я провалился в тяжёлый сон, сквозь который увидел бледно-голубые огоньки ламп и вспомнил о том, как встретил диггеров в этом подземелье. А потом эти источники света приняли очертание и словно начали приближаться. Они становились больше, чем просто точка где-то впереди. Затем, в самом центре, я смог рассмотреть маленькие чёрные точки. Они тоже становились больше и приближались ко мне. После я будто бы моргнул и потерял из поля зрения бледно-голубые огоньки, а когда нашёл, мне стало натурально больно. Я подавился собственными легкими… сердце поломало несколько рёбер, что защищают его… Перед собой, во сне, я увидел ту самую, что посылала мне шифры на языке цветов.

День сто шестнадцатый.

Стук колёс не прекращался очень долгое время. Сквозь кромешную тьму, подсвеченную глазами её цвета, меня несло вперёд. После крепкого сна я был наполнен мыслями, от которых хотелось избавиться. Не потому, что они были неприятными, а для того, чтобы не думать. Я хотел было заговорить с кем-нибудь из тех, кто вместе со мной сидел в одном вагоне, но так и не решился. Мне не хотелось заводить очередное краткое знакомство, не хотелось впускать в зону своего комфорта незнакомца, не хотелось общаться… а потом мы выехали с арены кромешного мрака.

Это была невероятно длинная прозрачная… труба… под водой. Я поднялся с места и начал ходить с одной стороны вагона в другую в попытках увидеть, впитать в свой мозг всю ту невероятную красоту, о которой я и помыслить не мог в пыльных районах города Грусти.

Мы двигались по рельсам, находясь в самом центре плотного цилиндра, а вокруг нас была вода. Космическое пространство на земной поверхности. Такое же невесомое, такое же плотное, такое же завораживающее, как само небо.

«Гравитация исчезла из моей жизни, – подумал я. – Словно покинул свой мир и проник в потайной… о котором жители города Грусти не догадываются.»

День сто семнадцатый.

«Запомни… заруби на носу… возьми на карандаш… и никогда не забывай о том, что любой космос имеет границу, за которой скрывается лишь пустота… подсвеченная огоньками цвета её глаз», – прошептало сознание после того, как плотный прозрачный цилиндр трубы вновь нырнул под землю, окунув в ту чёрную часть, где у бывших находится их сердце.

Электричка вновь очень долго преодолевала пространственно-временной интервал, приближая меня к новому городу, о котором я никогда раньше не слышал. Благодаря свободному времени в пути я смог нафантазировать себе высокотехнологичную базу, в которой работают и люди, и машины, и, может быть, даже киборги. Я представлял серо-голубые своды невероятно высоких потолков, под которыми перемещаются кран-балки и перемещают разнообразные грузы. Представлял небольшие грузовые автомобили, которые нужны только для того, чтобы работать. Я представлял, и мне страсть как хотелось увидеть свою фантазию наяву. Но всё рухнуло в тот миг, когда кишка тоннеля высвободила электричку в жёлто-красное, пылающее жерло, похожее на вулкан.

«Никогда… слышишь?… никогда не верь тому, о чем ты мечтаешь… – прозвучал мой рассудок. – Потому что тебя ждёт разочарование в девяти с половиной случаях из десяти».

День сто восемнадцатый.

«Ты помнишь ту шубу на «лухари ви-ай-пи мадам», от которой воняло уксусом? А помнишь аммиачный запах своего подъезда?… Ты помнишь крики соседей сверху? А о том, как громко стучит кирка, разбивая породу? Ты помнишь, как закладывает уши звон кромешной тоски в тесных квадратных метрах?!» – рассудок измывался надо мной и моим психозом… даже рассудок теперь смеётся надо мной.

«Ты помнишь приглушённый свет и тяжёлое дыхание от попыток обрести чувства?! А боль от столкновения лица с плотным полотном асфальта?! Ты помнишь того самовлюблённого засранца во главе скучного кружка зануд, наркоманов из высшего социального слоя и откровенных психов?… А тот дядька с тяжёлым взглядом понимания, что смазан анестезией многолетней депрессии?! Ты помнишь это?! – рассудок решил ездить мне по мозгам до победного. – А теперь взгляни на это место!»