Снова напишу тебе,

Снова песню сочиню.

Знать бы только где,

В каком краю тебя найду,

Чтобы песни подарить

Все, которые пою

О том, что без тебя не жить,

Как я везде тебя ищу.

Не забыть мне тебя, не забыть никогда.

Где бы ты ни была, я с тобой, верен я.

Нет милей, нет красивей, нет лучше тебя.

Да, создал ангела мечты, повстречал, потерял.

Безнадёжно глобус я кручу.

Знать бы, в каком ты краю.

Дать мне знак у Бога молю,

В первый раз хочу верить ему,

Что он есть, поможет, простит,

Что подарит сбыточность мечты

Отыскать то место, где есть ты,

Чтоб навек одну тебя любить.

Не забыть мне тебя, не забыть никогда.

Где бы ты ни была, я с тобой, верен я.

Нет милей, нет красивей, нет лучше тебя.

Да, создал ангела мечты, повстречал, потерял.

В который раз обнимая свою уже полугодовалую дочь, Софья стояла у окна. Она вспоминала каждый день, как счастлива была со своим любимым, с Алексеем; как повстречались,... как он боялся признаться в чувствах,... как пел, глядя лишь на неё, и никакие предрассудки света им обоим были не страшны...

Она вспоминала его песни, так запавшие в душу, которая рвалась к нему, погибшему и столь жестоко. Вновь видя перед глазами все события того злосчастного дня, Софья закрывала глаза и, целуя начинающую волноваться дочку, плакала.

Слёзы не покидали. Каждый день возвращались вновь, как и чувство вины перед погибшим возлюбленным... С момента осознания того, что беременна, и по сей день Софья молилась Богу, чтобы случилось хотя бы одно чудо: чтобы дочь, которую теперь трепетно бережёт, оказалась дочерью Алексея, а не ненавистного Мамонова, заполучившего её такой ценой в жёны.

Теперь Софья была его супругою, принадлежала всецело ему. Запуганная угрозами, что он лишит её и дочери, и близких людей, Софья молчала обо всём, что было истиной. Всем вокруг говорила, что предала Алексея добровольно, что является послушной супругой и живёт спокойно, пока Мамонов торжествующе пользуется её телом, время от времени приглашая и своих дружков насладиться ею вдоволь.

Софья не смела противиться, слыша нашёптывания супруга с напоминаниями о своих угрозах и её обещаниях быть покорной. Измученная, изрыдавшаяся втихаря ото всех, она вновь и вновь находила силы после всего этого подниматься и посвящать остальное время своей малютке.

...Алексей же с каждым днём заставлял себя верить в то, что однажды победит все раны и сможет стоять на ногах, как раньше. Ничего не знал он в подробностях о том, что происходит в доме Мамоновых, а только то, что тайком доносила служившая там бывшая крепостная статс-дамы, а вернее, дома Шуваловых.

Та всё, что видела, описывала Екатерине Петровне в письмах. Алексей заставлял отдавать себе письма, а, перечитывая их, всё больше ловил себя на мысли, что ярость от поступков Софьи превышает разум, который умолял не верить всему, как просила Екатерина Петровна Шувалова.

Она, умудрённая опытом, была уверена, что всё может оказаться совсем иначе, и порою Алексей успокаивался, продолжая ждать своего полнейшего выздоровления.

Оповестив ещё ранее, когда пришёл немного в себя после ранений, своих двух друзей о том, что жив, Алексей принял их в доме Шуваловых, где его в тайне от света спрятали и где за ним вёлся уход. Счастливые Николай и Антон не знали, как выразить радость в ту первую их встречу...

Понимая решение и друга, и семьи Шуваловых держать пока в тайне, что Алексей жив, друзья согласились не рассказывать о том даже самым близким. Однако часто наведываясь в гости, под предлогом того, что сдружились с сыновьями статс-дамы, Николай и Антон построили в комнате друга специальные деревянные устройства, чтобы тот, облокотившись руками на брусья, мог тренировать ноги и упражняться ходить.

Навещающий Алексея доктор с восторгом и интересом следил за выздоровлением пациента. Столько мотивации жить, ходить, столько упорства, которые приносили удивительный успех он редко встречал и был искренне рад, часто высказывая в адрес Алексея похвалы.

Видя результаты, хоть через боль и частые поражения, Алексей продолжал верить, что однажды будет стоять, а там и ходить. Тот небольшой круг поддерживающих его людей вдохновлял...

-Вот новый клуб открыли, - облокотившись на дверь, наблюдал Антон за упражнениями Алексея на сделанном ими деревянном станке. - Скоро отправимся туда втроём.

-Ты уже успел клуб присмотреть? - улыбался Николай.

Он сидел у окна, покуривая сигару, и радовался тому, как ловко Алексей уже двигался, перебирая ногами, пусть и поддерживал тело силой рук на брусьях. Почувствовав, что руки вновь трясутся от усталости, Алексей перебрался сидеть на кровати, которая стояла вплотную к станку. Он надел поверх рубахи вязаную кофту и строго стал смотреть на открытую за Антоном дверь:

-Нечего праздновать пока... Я жду письма от брата,... из Швеции,... и, как только смогу ходить без палок,...

Алексей резко замолчал. Оба друга знали его желание расправиться с Мамоновым и его сообщниками. Волновало только пока ещё неокрепшее тело Алексея и то количество поддерживающих общего врага людей, что надежды на скорую победу были слабы...

Новый день начинался для Алексея снова с тренировок. Перебирая ногами ловко, опираясь при этом для устойчивости на брусья специально сделанного для него станка, он опять пытался встать на ноги ровно. Они слушались его, но стоять получалось лишь короткое время, после чего боль и слабость овладевали всеми конечностями, спиной и приходилось сдаваться, чтобы отдохнуть...

Алексей и сейчас встал на ноги. Он медленно отпускал руки, чтобы пытаться стоять без поддержки брусьев, и чувствовал силу. Улыбаясь показавшейся на пороге с подносом еды служанке, Алексей с восторгом молвил:

-Я стою,... видишь? Я могу! Я стою дольше, чем обычно!

Эта миловидная служанка, молодая и с добрыми глазами улыбалась в ответ и кивала. Она уже давно приносила ему еды и с восхищением наблюдала, как он тренируется, желая поскорее вернуть способность ходить.

Отставив скорее поднос на столик у окна, она поспешила встать перед Алексеем для страховки, если понадобится вновь поддержать или помочь пересесть на кровать...

-Ульяна, я верю, сегодня справлюсь сам, - улыбался он, на что та с умилением покачала головой:

-Ваши слова так радуют, Алексей Петрович, так радуют!

Наполнившись счастьем за него, Ульяна не удержалась. Она обхватила его руками вокруг талии и прильнула к его не ожидавшим того губам с поцелуем. Не ответив на сей порыв той же лаской, Алексей схватился за брусья, но оставался прямо стоять.

-Я знаю, - прислонившись лбом к его лбу, прошептала Ульяна. - Вы не можете забыть её... Ваше сердце ранено ещё сильнее, чем ноги, но я... Я люблю Вас...

-Ульяна, - прошептал Алексей, чуть отступив, и взглянул в её прослезившиеся грустные глаза. - Прости,... я не смогу... ответить на твою любовь.

-Вы всё ещё любите её? - смотрела она в ответ, на что Алексей с глубоким вздохом опустил взгляд:

-Мне не до женщин сейчас... Благодарю за завтрак, а теперь, прошу,... оставь меня одного.

Ульяна послушно ушла, напоследок оглянувшись, но Алексей так и смотрел в пол, оставаясь стоять прямо, хоть и опирался на руки. Простояв так ещё некоторое время, Алексей продолжал передвигать ногами. Он ходил вперёд и назад с опорой на брусья, а душа наполнялась радостью всё больше за то, что возможная победа над недугом не за горами.

Одно мешало ему теперь — случившийся поцелуй Ульяны заставлял сильнее возвращаться к воспоминаниям о Софье, забыть которую и так не мог, а боль от того, что она в руках врага и согласна принадлежать тому добровольно, разрывала душу дальше.