– Дождь идет.

– Это разве дождь.

– Давай на экспрессе.

Они направились к проспекту Арекипа. Альберто снова закурил.

– Ты же только что затушил одну, – заметила Тереса. – Много куришь?

– Нет, только в увольнении.

– В училище вам не позволяют курить?

– Запрещено. Но тайком мы все равно курим.

Чем ближе оказывался проспект, тем выше становились дома, шире – улицы. Попадались группки прохожих. Какие-то парни без пиджаков что-то прокричали Тересе. Альберто сделал движение им навстречу, но Тереса ухватила его за рукав.

– Брось, – сказала она, – они вечно несут всякие глупости.

– Нельзя беспокоить девушку, если она идет с молодым человеком, – возразил Альберто. – Это верх наглости.

– Вы, из Леонсио Прадо, такие вспыльчивые.

Альберто вспыхнул от удовольствия. А Вальяно-то не дурак: кадеты и вправду производят на девушек впечатление – пусть не в Мирафлоресе, зато в Линсе. И он пустился рассказывать про училище, про соперничество между курсами, про полевые занятия, про викунью и про собаку Недокормленную. Тереса слушала внимательно и смеялась его историям. Сказала, что работает в одной конторе в центре, а раньше изучала стенографию и машинопись на курсах. Они сели в экспресс на остановке у школы Раймонди и вышли на площади Сан-Мартин. Под сводами галереи околачивались Плуто и Тико. Они смерили парочку взглядами. Тико улыбнулся Альберто и подмигнул.

– Вы разве не в кино собирались?

– Нас продинамили, – сказал Плуто.

Попрощались. Альберто услышал, как они шушукаются у него за спиной. И ему показалось, что косые взгляды всего квартала впиваются в него, словно колющий дождь.

– Какой фильм хочешь посмотреть?

– Не знаю. Любой.

Альберто купил газету и клоунским голосом зачитал киноанонсы. Тереса смеялась, и прохожие в галерее оборачивались на них. Выбрали кинотеатр «Метро». Альберто взял два билета в партер. «Знал бы Арана, на что он мне деньги одолжил, – думал он, – к Златоножке пойти уже не получится». Улыбнулся Тересе, она улыбнулась в ответ. Было совсем рано, и кинотеатр стоял почти пустой. Альберто блистал остроумием – оттачивал на немного пугавшей его девушке находчивые фразочки, подколы и шутки, которые столько раз слышал у себя в квартале.

– Красивый кинотеатр, – сказала Тереса, – очень элегантный.

– Ты тут ни разу не была?

– Нет, я вообще редко бываю в кино в центре. Поздно заканчиваю работать, в половине седьмого.

– Не любишь кино?

– Очень люблю. Хожу каждое воскресенье. Но рядом с домом.

Фильм оказался цветной, с танцевальными номерами. Главный герой совмещал амплуа танцора и комика – путал имена, спотыкался, корчил гримасы, косил глазами. «За километр видно – пидор», – думал Альберто и поглядывал на Тересу: та была поглощена происходившим на экране: приоткрытый рот, горящие глаза. Когда они вышли из зала, она заговорила о фильме так, будто Альберто его не видел. Красочно описывала костюмы и украшения персонажей, а вспоминая забавные эпизоды, заливалась чистым смехом.

– У тебя хорошая память, – сказал Альберто. – Как ты все это запомнила?

– Очень люблю кино – я же говорила. Когда смотрю картину, обо всем забываю, как будто переношусь в другой мир.

– Да, – подтвердил Альберто, – ты была прямо как загипнотизированная.

В экспрессе они сели рядышком. На площади Сан-Мартин прогуливались под фонарями люди, недавно вышедшие с премьер в ближайших кинотеатрах. Все пространство по краям центрального прямоугольника площади было запружено автомобилями. Перед школой Раймонди Альберто позвонил в автобусный звонок, давая водителю понять, что они выходят.

– Можешь меня не провожать, – сказала Тереса, – я и одна дойду. И так уже отняла у тебя много времени.

Альберто не согласился. Улица, ведущая в сердце района Линсе, утопала во мраке. Одни парочки проходили мимо, другие, застывшие в темных уголках, переставали при виде их шушукаться или целоваться.

– У тебя правда не было никаких планов? – спросила Тереса.

– Никаких, честное слово.

– Не верю.

– Почему? Я правду говорю.

Она поколебалась, потом все-таки отважилась:

– У тебя разве нет девушки?

– Нет. Нету.

– Врешь ведь. Ну, по крайней мере, у тебя их было много.

– Не много. Так, парочка. А у тебя было много поклонников?

– У меня? Ни одного.

«А что, если прямо сейчас предложить ей встречаться?» – подумал Альберто.

– Что-то не верится. Наверное, куча целая была.

– Не верится? Если хочешь знать, меня первый раз в жизни в кино позвали.

Проспект Арекипа с нескончаемой двойной вереницей машин остался далеко позади; улица становилась все уже, мрак сгущался. С деревьев катились на тротуар невесомые капельки, осевшие на листьях и ветках еще днем, когда моросило.

– Так ты сама, наверное, не хотела.

– Чего не хотела?

– Заводить поклонников, – он секунду помедлил и добавил: – У всех красивых девушек от поклонников отбою нет.

– О, – сказала Тереса, – так то – у красивых. Думаешь, я не понимаю, что я не красавица?

Альберто энергично замотал головой и с жаром сказал: «Я мало девушек видел красивее тебя». Тереса повернулась к нему.

– Издеваешься? – пробормотала она.

«Вот я дурак», – подумал Альберто. Он ощущал ее мелкие шаги, по два – на каждый его шаг, и боковым зрением видел, как она идет: голова слегка склонена, руки скрещены на груди, губы сжаты. Голубая лента казалась теперь черной, сливалась с волосами и вспыхивала, только когда Тереса проходила под фонарем, а потом вновь погружалась в темноту. В молчании они дошли до дома.

– Спасибо за все, – сказала Тереса, – большое спасибо.

Они пожали друг другу руки.

– До скорого.

Альберто развернулся, но, сделав пару шагов, передумал.

– Тереса.

Она уже собиралась постучать в дверь. Удивленно обернулась.

– У тебя на завтра есть планы? – спросил Альберто.

– На завтра?

– Да. Хочешь в кино?

– Нет, у меня нет планов. Большое спасибо.

– Я зайду в пять.

Прежде чем постучаться, Тереса подождала, пока Альберто скроется из виду.

Мама открыла дверь, и Альберто начал извиняться, даже не поздоровавшись. Она смотрела с упреком и вздыхала. Сели в гостиной. Мама молчала и только награждала его обиженными взглядами. На Альберто навалилась невыразимая скука.

– Ну, прости меня, – повторил он, – не сердись, мам. Я тебе клянусь, что всеми силами старался уйти пораньше, но мне не дали. Я немножко устал. Можно я пойду спать?

Никакого ответа, только горькая обида в глазах. «Когда уже начнется?» – задавался вопросом Альберто. Началось довольно скоро: вдруг она закрыла лицо руками и залилась тихим сладким плачем. Альберто погладил ее по волосам. Она спросила, за что он подвергает ее страданиям. Он поклялся, что любит ее больше всего на свете, а она в ответ назвала его циником, который пошел весь в отца. Причитания и обрывки молитв мешались с рассказом о печенье и пирожных, выбранных с такой любовью в лавке по соседству, о чае, остывшем на столе, об одиночестве и горе, которое ниспослал ей Господь, дабы испытать ее силу духа и самоотверженность. Альберто гладил ее по голове, время от времени целовал в лоб и думал: «Вот и еще неделя прошла, а я так и не добрался до Златоножки». Мама постепенно успокоилась и потребовала, чтобы он немедленно попробовал то, что она собственноручно ему приготовила. Альберто покорно хлебал фасолевый суп, а мама обнимала его и приговаривала: «Ты моя единственная опора в этом мире». Отец, по ее словам, просидел у них больше часа, осыпая ее разными предложениями: поездка за границу, видимость примирения, развод, дружеское соглашение, – и она, не раздумывая, отвергла их все.

Потом снова перешли в гостиную; Альберто попросил разрешения закурить. Мама разрешила, но при виде его с зажженной сигаретой опять расплакалась, потому что время идет, мальчики становятся мужчинами, а жизнь мимолетна. Вспомнила детство, поездки в Европу, школьных подружек, безмятежную юность, своих поклонников, блестящих женихов, которым она отказала ради мужчины, который теперь упорно пытается разрушить ее жизнь. И, понизив голос и сделав трагическое лицо, переключилась на последнего. Она непрерывно твердила: «В молодости он был совсем другим человеком», упоминала его спортивный дух, теннисные победы, элегантность, их свадебное путешествие в Бразилию и полуночные прогулки рука об руку по пляжу Ипанема. «Это дружки его сгубили! – восклицала она. – Лима – самый порочный город в мире. Но моими молитвами он будет спасен!» Альберто помалкивал и думал про Златоножку, которой ему и в эту субботу не видать, про то, что скажет Раб, когда узнает, что он ходил в кино с Тересой, про Плуто и Элену, про училище, про квартал, в котором не бывал три года. Наконец мама зевнула. Он поднялся и пожелал ей спокойной ночи. В спальне, начав раздеваться, обнаружил на тумбочке конверт со своим именем, выведенным печатными буквами. Внутри оказалась купюра в пятьдесят солей.