Нет и еще раз нет. Все эти государства, да и вообще все теократические структуры (а речь идет в данном случае именно о них), наиболее заметной из которых в позднем Средневековье можно считать тибетское государство далай-ламы, сохранившее свой традиционный облик и после включения его в империю Цин, принципиально отличались от остальных разве что тем, что чиновниками в них были священники, а функции политической администрации выполняла религиозная организация. Во всем же остальном это были не только типичные восточные государства с их претензией на абсолютную власть, но и в некотором смысле государства в квадрате, ибо верхи в рамках этих государств претендовали не только на светскую, но еще и на духовную абсолютную власть над низами. И если роль палки, функции аппарата насилия, выполняло духовное давление, суть не менялась. Общество в рамках такого рода теократического государства могло быть только еще более приниженным, невежественным и отставшим в своем развитии, чем в обычном восточном государстве.

Вернемся к исходному тезису: традиционный восточный социум полностью соответствовал своему государству и, более того, был заинтересован в сохранении этого соответствия, то есть в дальнейшем пребывании под давлением со стороны государства. Любое ослабление давления, связанное с ослаблением государства, вело к критическим явлениям и вызывало нарушения, которые болезненно сказывались на социуме. Неудивительно поэтому, что социум был в не меньшей мере, нежели государство, заинтересован в сохранении устойчивой консервативной стабильности. Но если так, то как обстоит дело с потенциями средневекового восточного социума? Вопрос можно поставить и еще конкретнее: как выглядели и в чем проявлялись эти потенции — если они все же были — на средневековом Востоке, особенно накануне или в условиях уже начавшейся колонизации?

О крестьянстве как важнейшем базовом элементе традиционного восточного общества уже много говорилось. И хотя средневековое крестьянство социально не безлико, а в его среде всегда была пусть небольшая, но влиятельная прослойка людей богатых и связанных с рынком, с частной собственностью, в целом интересы крестьян сводились к сохранению статус-кво, нарушение которого было чревато непредсказуемыми последствиями и в силу этого нежелательно как для всей крестьянской массы, так и для ее верхнего богатого слоя. Поэтому мы вправе говорить, что крестьянство не демонстрировало, да и не имело необходимых потенций для изменения структуры. Да оно и не желало перемен, опасалось их.

Но сводится ли общество и его потенции только к крестьянству? Вполне очевидно, что нет. И это особенно характерно для средневекового восточного общества с его большими городами, развитыми ремеслами и торговлей. Как же обстояло дело с городами и городским населением?

Социально городское население представляло собой весьма пестрое собрание лиц различных занятий и очень разного статуса — от правящих верхов до изгоев. В городах жили чиновники и жрецы, ремесленники и торговцы, военные, множество обслуги, включая рабов, немалое количество учащихся и грамотеев, лица так называемых свободных профессий — гадатели, актеры, врачеватели и т. д., вплоть до нищих и проституток. Чем все они могли быть довольны или недовольны, к чему стремились, какова была их социальная сила?

Следует сразу же заметить, что традиционный восточный город в целом был точно так же строго ориентирован на стабильное существование и сохранение статус-кво, как и все общество, как и государство в целом. Каждый из перечисленных его слоев был по-своему приспособлен к существованию в рамках занятой им ниши. Это не значит, что никто не стремился к лучшему и не поменял бы свое место при случае на более престижное и выгодное. Но, если не считать кастовых ограничений в Индии, обычно никому это и не возбранялось. Дерзай, если можешь и хочешь. Социальная мобильность на традиционном Востоке, кроме кастовой Индии, весьма заметна, ее не сравнить с сословной замкнутостью в феодальной Европе. Вчерашний раб нередко становился всесильным эмиром, бедняк — высокопоставленным чиновником-интеллектуалом в системе правящей китайской бюрократии и т. д. Но это касалось только взаимозаменяемости в пределах, если можно так выразиться, личного состава того или иного социального слоя. Сам же слой от такого рода перемен в индивидуальных судьбах своего статуса не менял и оставался в пределах своей традиционной ниши. Поэтому индивидуальные потенции человека реализовывались сравнительно беспрепятственно (даже в кастовой Индии не все двери были закрыты для способных и настойчивых). А вот что касается потенций социальных и социально-экономических, то с ними сложнее.

Ремесла и тем более торговля, да и весь городской быт тесно связаны с рынком. Именно здесь широкий простор для инициативы, предприимчивости, деловой энергии. Вспомним, что китайцы в Юго-Восточной Азии, оказавшись вне пределов всесильного китайского государства, в условиях сравнительно слабых государственных образований, довольно быстро забирали в свои руки чуть ли не весь местный рынок. Это значит, что о возможностях по крайней мере какой-то части городского населения можно говорить с немалой долей уверенности. Но, во-первых, государство прочно закрывало выход за пределы дозволенной и строго контролируемой нормы (просто пределы этой нормы, скажем, в Китае и в Юго-Восточной Азии были разными). Во-вторых, столкнувшись с реальностью и смирившись с нею (плетью обуха не перешибешь!), городские слои привычно гасили свои стремления и традиционно вписывались в статус-кво.

Как бы подводя итоги восточному Средневековью, следует заметить, что колониализм в XVI–XVIII веках немало сделал для решительной ломки традиционного Востока. Вторгаясь на восточные рынки, навязывая собственные взгляды и принципы социального и этического поведения, властно диктуя закон прибыли, он кое-чего добился. Но даже те восточные государства, которые оказались его жертвами, отнюдь не спешили подстроиться под его стандарты, принять его требования и изменить привычной норме.

Это не значит, что ничего не менялось, — особенно там, где колонизаторы были хозяевами, как в Индии или Индонезии. Но изменения были во многом внешними и несущественными. Показательно, что, даже лишившись традиционного восточного государства, своего гаранта консервативной стабильности (его место в той же Индии заняли англичане с их в принципе построенной на совершенно иных основах администрацией), восточный социум упорно стремился сохранить привычные формы существования — настолько, насколько это возможно. Именно на это самосохранение и были мобилизованы все его немалые потенции.

Словом, вплоть до середины XIX века Восток в сердцевине своей оставался таким же, каким был на протяжении предшествующих веков.

INFO

Васильев Л.

В19 Средневековый Восток / Леонид Васильев. — М.: Ломоносовъ. — 2019. — 232 с. — (История. География. Этнография).

ISBN 978-5-91678-511-1

УДК 94(5)

ББК 63.3(5)

Книга изготовлена в соответствии с Федеральным законом от 29 декабря 2010 г. № 436-ФЗ, ст. 1, п. 2, пп. 3.

Возрастных ограничений нет

История. География. Этнография

Леонид Васильев

Средневековый Восток

Редактор Я. Левин

Верстка А. Петровой

Корректор Н. Хромова

Подписано в печать 24.01.2019.

Формат 60х90/16. Усл. печ. л. 16,5. Тираж 800 экз.

ООО «Издательство «Ломоносовъ»

119034 Москва, Малый Левшинский пер., д. 3

Тел.(495) 637-49-20,637-43-19