– Не боись, Лайчонок. Не пропадёшь! Жизнь только начинается.

А он смотрит глазками-бусинками и зубами стучит.

Бывало, человеки приезжали. По кругу ходят, в клетки заглядывают, ищут. Мимо меня, конечно… кому нужен старый зубоскал? А вот однажды тётка с красным хохолком увидела маленького Гавкалку и:

– Ох, Мишаня, гляди-ка, наш! Забираем!

– Ну, – думаю, – в ошейнике родился. Повезло! Будет в квартирах корма жевать да на газоны мочиться.

Эта тётка с хозяйкой приюта снюхалась, частенько наведывалась. Чё-та вечно там привозила-отвозила. Вот я и разнюхал, где обитает мой дружок. Через год повадился к ним во двор приходить и умирающим прикидываться. Весь квадрат меня кормил. И эта с хохолком тоже. Важная такая! Как-то раз вывела Гавкалку, и закрыла его на детской площадке под замок. Кинула ему туда мячик, – пущай развлекается.

Глянул я на него – дело дрянь! Кобель здоровый вымахал, а яиц-то нет.

Тётка бабкам жалится:

– Мой Тайсочка неделю назад не то что-то скушал, облевался. Пришлось к ветеринару вести. Теперь вот уколы ему колем для профилактики. А ещё мы третью прививку сделали, и таблетку за тыщу рублей ему купила. Съест раз в год, – и все блохи, глисты сразу сдохнут, и ни один клещ не прилепится.

«Ой, – думаю, – беда! Что тут скажешь? Люди! Никаких мозгов у них не разумеется. Что за собака без блох? Загубили пса! На корню загубили.»

Убёг я подальше, чтобы не видеть, как малец мой не живёт, а мается.

Никак им не понять, что собака у человека свободу крадёт, а человек у собаки волю. И попадают оба в рабство. Псине расплата – вечная верность, а человеку – украденное время. Оба друг дружку выпьют и останутся ни с чем.

– Как это, дедушка Цыган? Разве найти себе хозяина – не счастье для собаки?

– Да какое ж это счастье?.. Самообман!

Помнится, в одну зиму загрустил чавой-то. Будку вспомнил, Сашку-электрика. Детей евоных, что в дом меня мальцом таскали на диванах тиливизеры смотреть. А зима в тот год холодная, ох, какая жгучая! Аж жалко себя стало. Всё, думаю, остепениться пора. Хозяин мне нужен. Пущай заботится!

И жизнь исполнила желание! Попался я одной такой в сезон разбитой любви. Грустила по кому-то. Что она во мне нашла? Говорит, на Барона её похож из детства, который от чумки издох.

Притащила меня в дом и давай уваживать. Мыть, сушить, блох долой, ошейник кожаный: всё, как у породистых! Утром-вечером – стул по расписанию. Днём кукуй, жди её с работы. Потом ублажай: сидеть, лежать, лапу. Старался я, и она старалась оскала моего не пугаться. Подруги-други звали в гости, – нельзя! Барон один дома. Ей бы жить и жить, а она не может! Расписание не позволяет. Ведь у неё две заботы: коробочка да я.

– Какая, дед, коробочка?

– Да, телефон – эбонитовый друг. Люди смотрят в него днём и ночью, как заворожённые, теряют себя. Вот и я для неё вроде той коробочки стал.

Дни напролёт маялась, проваливаясь то в телефон, то в обязанности накормить, вычесать, выгулять.

– Ну, думаю! Спасать девку надо! Воруем время друг у друга, а жизнь-то мимо… Хорошая была страдалица, заботливая страсть какая! Не мог я и дальше использовать её, да и убёг, куда ветер понёс.

Вот с тех пор я и один.

– Ты не один, Цыган! Ты с нами…

– С вами, с вами… Эх, братва! Счастливый я пёс! Ни о чём не жалею…

А тебе, Жук, так скажу:

– Беги, куда тянет. Не бойся жизни! Не прячься от неё.

Знаете, что, ребята? Не хочу я подыхать, маясь животом. Негоже это! Пойду-ка поиграю с костлявой в последний раз… Бывайте!..

Вылез Цыган из теплотрассы и поплёлся к ближайшему шоссе.

Ночь. Луна. Иней на деревьях блестит. Зрачки сверкают. Тело дрожит. Полон страха и благоговения. Вот на холме показались яркие огни смерти. Собрал пёс остаток сил и пустился навстречу. Ослепила смерть фарами, размозжила колесом, и «покатились глаза собачьи золотыми звёздами в снег…».1

Ламми Данибур

Обложка была создана при использовании ИИ Dream и Adobe Photoshop.

– Эй, пионеры… тили-тили тесто! Идите чай пить. Самса готова… – тётя Зина вышла во двор и громко позвала нас: – Бегом, пока всё горячее!

– Сейчас, мам! Дина, ко мне!..

Мускулистая широкотелая собака породы боксёр чуть не сбила Кольку с ног, а потом прыгнула в мои объятия.

– Фу, Дина, я весь мокрый от твоих слюней!

– Дин, всё! Хватит скакать!

Мы оба возмутились, отряхиваясь.

У неё были купированы и уши, и хвост, но мощный зад, как мог, компенсировал – плясал от радости то влево, то вправо, а то взлетал и падал, и когти вонзались в землю, поднимая клубы пыли. Дина прыгала на нас, поочерёдно лобызая. Слюни летели в разные стороны.

Но мы смирились. На это весёлое, бойкое и совершенно неугомонное существо невозможно было смотреть без умиления и любви. Руки так и тянулись потискать, помять, погладить, посмотреть в её преданные глаза. И так втроём мы добежали до самого дома. Тётя Зина в цветастом переднике уже накрыла на стол и как раз разливала чай по пиалушкам.

– Динка, на место! – прикрикнула она, и собака мгновенно подчинилась. – Мойте руки!

Запах свежеиспечённой самсы вызвал бурный аппетит. Мы с Колькой молча уминали.

– Набегались?.. Проголодались?

– Угу… Ой, как вкусно!

– Жуйте-жуйте! С утра гоняете. У Динки вон язык на плечо, умаялась.

При упоминании слова «Динка», рыжая боксёрша вскочила, как будто на ринге ударили в гонг, тут же подбежала к Кольке, и её зад опять заштормило.

– Иди-иди на место! Дай им спокойно поесть.

– Тёть Зин, нам задали сочинение про любимое домашнее животное, – тут же вспомнила я, – напишу про Читку. Колька, наверное, если бы в моём классе учился, рассказал про Динку?

– Нет, я попросил бы тебя навыдумывать про Динку вместо меня.

– Это точно! – мы рассмеялись.

И действительно. Колька и сочинение – два совершенно несовместимых слова.

– Мам, а у тебя в детстве была собака?

– Собака?.. во дворе… в будке жили наши жучки.

– Жучки? Их так звали?

– Да нет, клички их не помню. Мы раньше особо не привязывались к животным.

– Почему? – спросила я с полным ртом.

– Да самим есть было нечего. И работы разной полно. Время другое было.

– Другое? И что, совсем-совсем никогда не заводили? Ни хомяков, ни рыбок?

– Ой, нет! Даже на ум не приходило. Не принято было. Разве что Машка…

– Какая Машка?.. Кошка?

– Нет! Один раз мы с сестрой украли поросёнка. Ма-аленький такой, розовый… И в дом принесли.

– Как украли?.. Где?..

– Да с мясокомбината утащили… он случайно за забор вылез. В общем, спасли. Выкормили. Умная такая оказалась. Машкой назвали. Соображала лучше всякой собаки. Чистоплотная. Не то что наша Динка!

Я и Колька раскрыли рты.

– …вот это ничего себе! Ты мне не говорила.

– Да забыла про эту историю совсем. Вот только сейчас вспомнила. Она нам с тёть Верой, как родная была, хоть папа и ругался сначала. Но потом, её все в доме полюбили! Уж до того понятливая. И команды знала…

– Ух-ты! И что?.. Что с ней стало?

– А сколько лет она у вас прожила?

– Пока не выросла.

– А потом?

Тётя Зина молчала. Казалось, она собиралась с духом: сказать – не сказать?

– Свинья – не собака! Да и голод был.

– И что? – мы с Колькой насторожились, предчувствуя беду.

– Отец решил: надо!.. зарезали – и съели…

– Как?..

У нас всё внутри опустилось после таких слов.

– Большую часть продали, конечно. Остальное съели. Но я так и не смогла, – отказалась. Сидела и рыдала. Это же наша, – любимая Машка! Такая умница!

Все стихли. Аппетит куда-то исчез. Мы поблагодарили тётю Зину за самсу и вышли из дома. Минут пять молча слонялись по двору, до того сильно нас тряхнула эта история. Потом Колька сказал: