ПАДЧЕРИЦА. Есть здесь кто?

ХУДОЖНИК. Видишь, что ты наделала. Разбудила мою падчерицу. В эту ночь покоя мне не будет. Спрячься скорее, пока она тебя не увидела.

СФИНКС (спокойно курит). Спрятаться? Ты хочешь, чтобы я спряталась? Я не прячусь от падчериц.

ПАДЧЕРИЦА (появляется, красивая молодая женщина в ночной рубашке). Что ты делаешь? Опять бродишь по дому ночью в темноте? Ты хуже кошки.

ХУДОЖНИК. Это мой дом. Я могу бродить по нему ночью, если возникает такое желание.

ПАДЧЕРИЦА. Да, мы все знаем, чей этот дом. А это кто?

ХУДОЖНИК. Я никого не вижу.

ПАДЧЕРИЦА. Это Лидия?

ХУДОЖНИК. Лидия?

СФИНКС. Лидия?

ХУДОЖНИК. Да. Это моя модель, Лидия. А теперь – марш в постель.

ПАДЧЕРИЦА. Извините, Лидия. В одежде я вас не узнала.

СФИНКС. Никто не узнает.

ПАДЧЕРИЦА. Это Лилия, так?

ХУДОЖНИК. Разумеется, Лидия. Кто еще это может быть?

ПАДЧЕРИЦА. Да, выглядит она, как Лидия, но не совсем, и что она здесь делает глубокой ночью?

ХУДОЖНИК. Я могу рисовать и глубокой ночью, если того захочу.

ПАДЧЕРИЦА. Ты можешь делать все, что захочешь. Мне тебя не остановить. Здесь я никакого веса не имею.

ХУДОЖНИК. Только не начинай снова. Час поздний.

ПАДЧЕРИЦА. Но правда в том, что я понимаю твою работу, как никто. Бешеная погоня. Бледные, призрачные фигуры. Русалка на яблоне. Мне так близка твоя безумная символика. Ты думаешь, никто не может понять тебя, но я понимаю, прекрасно понимаю, потому что я – твоя падчерица. Не твоя плоть. Плоть другого мужчины. Здесь я – незваная гостья. Вот почему я понимаю.

ХУДОЖНИК. Никто не считает тебя незваной гостьей. Тебе здесь всегда рады, и ты это знаешь. А теперь уходи, чтобы я смог поработать.

ПАДЧЕРИЦА. Да, всегда одно и то же. Тебе рады, но уходи. Это мое наказание за то, что я – ребенок другого мужчины, и мое место – снаружи. Меня терпят, но не любят.

ХУДОЖНИК. Что за глупости. Когда я тебя не любил?

ПАДЧЕРИЦА. Когда ты говоришь, что любишь меня, это звучит, как оскорбление. Словно ты делаешь мне большущее одолжение, говоря то, что я, по твоему разумению, хочу услышать. Не нужны мне твои одолжения.

ХУДОЖНИК. А что тебе нужно?

ПАДЧЕРИЦА. Мне нужно, чтобы ты смотрел на меня.

ХУДОЖНИК. Я смотрю на тебя.

ПАДЧЕРИЦА. Но я хочу, чтобы ты видел меня.

ХУДОЖНИК. Я тебя вижу.

ПАДЧЕРИЦА. Ты меня не видишь. Ты слишком занят тем, что смотришь.

ХУДОЖНИК. Твои слова лишены смысла.

СФИНКС. А вот мне все совершенно ясно.

ХУДОЖНИК. Ты в это не лезь.

СФИНКС. Хорошо.

ПАДЧЕРИЦА. Мне снилось, как я танцую, словно Саломея на твоей картине, и у меня на блюде лежала чья-то голова. Я танцевала, чтобы доставить тебе удовольствие, но, посмотрев на голову, увидела, что она – твоя.

ХУДОЖНИК. Что ж, иди спать. Может тебе приснится что-нибудь получше.

ПАДЧЕРИЦА. В другом моем сне над головой кружились вороны. Рыцарь думает, что нашел Святой Грааль, но когда пьет из этой чаши, в ней яд. А в последнюю ночь мне приснилось, что у меня между ног змея.

СФИНКС. Мой любимый сон.

ПАДЧЕРИЦА. Все мои кошмары связаны с твоими картинами. Я завидую вам, Лидия. Вы ему нужны. Вы – его модель. А Мари – его дочь. А моя мать – его жена. У всех вас есть здесь свое место. У всех, кроме меня.

ХУДОЖНИК. Нет ли у нас возможности перенести эту плаксивую демонстрацию жалости к себе и обвинений на другое время? Предпочтительно, после моей смерти.

ПАДЧЕРИЦА. Ты эгоистичный и жестокий. Когда я вижу, как ты пускаешь слюни на мою мать, меня тошнит.

СФИНКС. Да. Меня тоже.

ПАДЧЕРИЦА. А как ты трясешься над своей драгоценной дочерью Мари. Она такая хорошая девочка. Такая нежная, такая верная, так терпеливо тебе позирует. Как естественно она крала у меня мать, пока я не осталась ни с чем.

ХУДОЖНИК. У тебя есть все. У тебя всегда было все.

СФИНКС. Он действительно ужасный тип, так?

ПАДЧЕРИЦА. Он – чудовище.

ХУДОЖНИК. Я – не чудовище. Я просто хочу делать свою работу. Почему бы тебе не уйти к себе и позволить мне работать?

ПАДЧЕРИЦА. Я бы с радостью ушла спать, да только твои картины, словно ящерицы, вползают в мои сны. На одной ты сражаешься с дьяволом за благосклонность обнаженной русалки, которая я. Или сражались кентавры? Так жестоко. Словно женщина, на которую они сражались, значения не имела. Только само сражение. Ты рисуешь маму, как богиню, а кто я? Почему ты никогда не рисуешь меня?

ХУДОЖНИК. Я рисую тебя постоянно. Я нарисовал тебя флорентийской дамой.

ПАДЧЕРИЦА. Там другое. Картины реальны только в моих снах. Почему я не могу изгнать твои картины из моих снов? Две лесные нимфы качаются на доске-качалке, положенной поперек ствола дерева, как ведьмы на помеле. Одна – голая. Вторая – босиком, в красном платье, с сосками наружу. Та нимфа, что внизу, на корточках, яростно краснеет. У нее оргазм. А что у меня?

СФИНКС. Определенно не это.

ХУДОЖНИК. Я не хочу говорить об оргазмах.

ДОЧЬ (голос за сценой). Папа? Это ты?

ХУДОЖНИК. Теперь вы разбудили Мари. Скоро весь Мюнхен будет здесь, сводя меня с ума.

ПАДЧЕРИЦА. О, мы не должны будить нашу дорогую маленькую Мари. Как и положено красотке, Мари должна высыпаться. Мари ничего не снится. Она слишком глупа, чтобы видеть сны.

ДОЧЬ (появляется в дверях, милая девушка, в белой ночной рубашке). Папа? Почему ты и Ольга не спите в столь поздний час?

СФИНКС. Мы обсуждали оргазмы.

ХУДОЖНИК. Ольга уже идет спать.

ПАДЧЕРИЦА. Нет, не идет.

ДОЧЬ. И Лидия. Как поживаете, Лидия? Я так давно вас не видела.

ХУДОЖНИК. Нам без разницы, как поживает Лидия. Ольга, отведи свою сводную сестру в ее спальню.

ПАДЧЕРИЦА. Отведи ее сам. Я тебе не служанка.

ДОЧЬ. Папа, ты в порядке?

ХУДОЖНИК. Разумеется, я в порядке. Когда я был не в порядке?

ДОЧЬ. В последнее время ты такой раздраженный. И почему ты здесь, внизу, глубокой ночью, и так громко говоришь с двумя женщинами?

ХУДОЖНИК. Все потому, что надвигается гроза. Мои руки чувствуют ее приближение. Они болят, и меня это будит. Ничего особенного. Иди спать.

ДОЧЬ. Ты из-за чего-то тревожишься?

ХУДОЖНИК. Я не тревожусь. Я рисую. Создаю. Ем. Сплю.

ПАДЧЕРИЦА. Ты прелюбодействуешь с моей матерью.

ДОЧЬ. Я знаю, что-то тебя тревожит, папа, потому что ты постоянно о чем-то думаешь.

ХУДОЖНИК. Чушь. Я никогда не думаю. Для художника вредно слишком много думать. Художник должен думать только своей кистью.

СФИНКС. На твоем месте я бы не давала ему сесть на любимого конька.

ХУДОЖНИК. Эти молодые умники, с их напыщенными манифестами и глупыми правилами. Они говорят, как паршивые политиканы. Они так заняты раздуванием собственной важности за счет других, что у них не остается энергии на работу, а когда им удается написать картину, она, как блевотина учителя геометрии. Извините. Я разглагольствую. Обычное дело для стариков. Почему ты не спишь?

ДОЧЬ. У меня проблемы со сном.

СФИНКС. Очевидно, и с оргазмами тоже.

ПАДЧЕРИЦА. Моя мать оргазмы получает. Ее крики слышны и в Штутгарте. Можно подумать, кто-то убивает ее большущей сосиской.

ХУДОЖНИК. Может, перестанете говорить об оргазмах в присутствии моей дочери?

ДОЧЬ. Все нормально, папа. Об оргазмах я знаю.

ХУДОЖНИК. Ничего ты об оргазмах не знаешь.

ДОЧЬ. Знаю. Ольга все мне о них рассказала.

ХУДОЖНИК. Ольга, ты прекратишь забивать голову моей дочери оргазмами?

ПАДЧЕРИЦА. Я не забиваю голову твоей дочери оргазмами. В ее голове ничего нет. Там пустота, как в теннисном мяче.

ДОЧЬ. В том, что я не сплю, вины Ольги нет, папа. Просто я кое о чем думала, и меня это тревожит.

ХУДОЖНИК. Видишь? Теперь она о чем-то думает. И от кого она этому научилась, как не от тебя?