– Пытаться остановить воинов, опьяненных боем? Это самоубийство.

– Разве моя жизнь значит больше, чем жизни убитых нами?

– Я не знаю ответа, – призналась она, снова подходя к нему ближе. Лью был прав. Раны в душе Джордана не зажили. Они все еще истекали кровью, даже смердели. – Зато я знаю, что аббатиса считает вас человеком чести.

– И вы ей верите?

Да он просто в ярости! Изабелла была поражена. Джордан редко позволял чувствам вырваться наружу. Поэтому каждый раз, когда это все-таки случалось, она удивлялась вдвойне.

– Не мое дело подвергать сомнению слова аббатисы. Если она извинится, это может разозлить его еще больше.

– Значит, не расскажи она обо мне, вы бы не поверили, когда я поклялся, что помогу вам?

– Зачем задавать такие бессмысленные вопросы?

– Потому, что вы, кажется, решили, что в бою насмерть есть что-то почетное, и лишь оттого, что таким образом вы держите клятву. – Он закусил губу, а потом прорычал: – Искать смерть на турнире тоже почетно?

– При чем тут смерть? Турнир – это развлечение, игра. Он скрестил руки на груди и уставился в небо, и ветерок развевал полы его плаща.

– Кажется, вы совсем ничего не знаете о турнирах.

– Знаю лишь, что их любят молодые рыцари. Так они оттачивают воинское мастерство.

Он взглянул на Изабеллу:

– Видели хоть один турнир?

– Нет.

– Это свалка, не хуже, чем в настоящем бою. Всадники сшибаются друг с другом, и начинается драка.

– Но ведь они сражаются затупленными мечами и тупыми ножами, не так ли?

– Нет. Ибо как доказать свое воинское искусство, если не прольешь кровь?

Изабелла схватилась за живот, борясь с приступом тошноты.

– Тогда это варварство!

– Большее варварство, чем вы можете себе вообразить. Иногда битва понарошку не вмещается в пределы отведенного для нее поля, и рыцари влетают в деревню или на ферму. Живущие там оказываются в большой опасности.

– Шутите! Рыцарь не может убить невинного просто из желания доказать, что он великий воин. Это же соревнование, игра!

Джордан намотал на палец прядь ее волос, притянув к себе ее лицо.

– Моя дорогая Изабелла, милая невинная Изабелла, вы и понятия не имеете о том, на что пойдет мужчина, чтобы доказать свою силу на поле боя или за его пределами.

– Но убивать людей, которые не совершили никакого преступления, просто оказались на пути.

– Это уже достаточное преступление.

Она уставилась на него в надежде уловить на его лице улыбку. Должно быть, он просто морочит ей голову, чтобы проверить, насколько она легковерна, и вот-вот зальется смехом. Но он был совершенно серьезен.

– Варварство! – повторила она шепотом.

– Теперь вы понимаете, почему мне хочется вам помочь?

– Но сумеем ли мы положить конец бессмысленным убийствам? Да, мы, может быть, остановим войну между королем и его сыновьями. Но когда воцарится мир, будут проводить больше турниров.

– Не все же сразу, моя дорогая Изабелла.

Она высвободила волосы.

– Вы не должны обращаться ко мне так.

– Вы бы предпочли именоваться «леди Изабелла»?

– Это более уместно.

– Уместно? – Он невесело рассмеялся. – Если говорить о том, что уместно, не лучше ли называть вас «сестра Изабелла»?

Она отшатнулась.

– Откуда вы знаете? Вы знали все время?

– Я ничего не знал наверняка до сего момента. Вы ведь сказали, что вы не монахиня.

– Я не монахиня, но в аббатстве меня называют «сестра».

Изабелла закрыла глаза и вздохнула. Что она делает?

Именно от этого и предостерегала ее аббатиса. Открыв глаза, она спросила:

– Как же именно я себя выдала?

– Вы отлично скрывали правду. Уиртон заронил сомнения в мою голову, когда сказал, что никто ничего не слышал о дочери де Монфоров с тех пор, как погиб ваш батюшка, а мать заключили в монастырь вскоре после смерти лорда де Монфора.

– Вы не должны повторять другим то, что узнали от меня.

– А зачем? Кто поверит, что монашка способна на такое? – Он погладил плетеную рукоять ее кнута. – Вы одна такая в аббатстве Святого Иуды или тетя ведает очень странным монастырем?

– Вы задаете вопросы, на которые мне нельзя отвечать.

– Кто же запрещает? Моя тетка? – Его темные брови поползли вверх. – Или королева?

– Говорю вам, мне нельзя отвечать на такие вопросы. Прошу, не спрашивайте больше.

– Не я один задаюсь такими вопросами. – Джордан поднял лицо к небу. – Вы пропустили очень интересный ужин. Уиртон весьма интересовался вами и тем, как вы попали в Кенвикский приорат, если направлялись в Линкольн.

– И что вы ему сказали?

– Что женщины редко открывают правду до конца, пока им это на руку. Глупцы те мужчины, что позволяют сбить себя с толку в напрасной надежде узнать эту самую правду. Слишком часто погоня заводит их в трясину, а следовало бы ее избежать! Ведь вы, женщины, в свою очередь, заблуждаетесь тоже, когда думаете, что мы испытываем к вам нечто большее, чем просто похоть…

Его слова вонзились ей в сердце, как острое лезвие.

– Казалось, вы прекрасно знали, что делаете, когда целовали меня в спальне. Можете отрицать что угодно, но вы испытывали тогда ко мне не только похоть. Будь это всего лишь вожделение, вы бы не остановились.

– Вот тут вы ошибаетесь, Изабелла! Я не чувствую ровным счетом ничего – ни к вам, ни к любой другой.

Она схватила его левую руку и пребольно ущипнула. Он ахнул, вырывая руку.

– Итак, вы все-таки способны что-то чувствовать.

Потирая руку, он прорычал:

– Сколько еще чепухи мне придется от вас выслушивать?

– А каково мне слышать, если вы заявляете, что не чувствовали ко мне ровным счетом ничего, когда целовали?

– Если вдруг там и было что-то, кроме похоти, тогда это вышло по ошибке.

– Очень мило с вашей стороны признаться в этом именно сейчас. Но я не верю.

– Нет?

Его рот прижался к ее губам, когда он рывком притянул ее к себе. От него веяло ледяным отчаянием. Прижав ее к стене, Джордан обхватил ее талию, а затем накрыл ладонями ее грудь. Ей бы оттолкнуть его прочь. Сказать, что она хочет большего, нежели простое вожделение. Но она вдруг застонала, и его язык скользнул в полуоткрытые губы. Вцепившись в рукава его туники, она принялась ласкать его язык своим.

Восхитительный вкус, и она поняла, что жаждет большего! Ее губы ласкали грубую кожу его щек и шею, царапающую отросшей задень щетиной.

Его дыхание обожгло ей волосы, когда она взяла губами мочку его уха и принялась ее нежно покусывать. Изабелла слышала, как ее дыхание сделалось судорожным, когда он большими пальцами начал ласкать ее соски сквозь ткань платья. Затем он развязал шнурки корсажа, и она ощутила его горячие ладони на своей коже. Рука зацепилась за ключ, и проворные пальцы отбросили его ей на плечо. Другой рукой Джордан сгреб подол платья и поднял его к талии, прижимаясь к ней все теснее. Она оказалась намертво зажатой между неподатливыми камнями и его телом, крепким, словно скала.

Губы шевельнулись в безмолвном протесте, когда Джордан убрал руку с ее груди. Тогда он заставил ее замолчать, снова впившись в нее поцелуем. Схватил подол ее платья с другого боку и задрал вверх, пока она не почувствовала холод ночи обнаженной кожей там, где заканчивались чулки.

Теперь он ласкал ее обнаженные бедра. Большие пальцы скользили по внутренней поверхности бедер, медленно раздвигая ей ноги. Она извивалась, прижимаясь к Джордану, не в силах больше сдерживаться. Под напором его искусных ласк она мало-помалу сдавалась, готовая уступить сокровище, которого он домогался.

Затем руки Джордана двинулись вверх по ее ногам, погладили бедра и легли ей на ягодицы. Изабелла почувствовала, что отрывается от земли, и обвила Джордана ногами, просунув между ними подол платья. Твердость его напряженной плоти ощущалась даже сквозь толстую ткань. И пусть это было просто вожделение, и ничего больше. Она хотела его не меньше.

– Лорд ле Куртене!