Почему его здесь нет?

— Может быть, он вернется домой позже, — сказала она, возвращаясь в гостиную и ставя свою сумку на пол.

Винсент посмотрел на нее с сочувствием.

— Я уверен, что он так и сделает. Почему бы тебе не присесть, и я приготовлю тебе что-нибудь поесть?

Она покачала головой.

— Мы только что поели. Я не голо..

Он остановил ее, сняв пиджак и галстук, затем расстегнул верхние пуговицы.

— Ты ни хрена не ела, потому что боялась прикоснуться к его гребаной драгоценной еде. А теперь сядь, блядь, пока ты не потеряла сознание

Ее рот открылся, прежде чем она закрыла его, затем юркнула на кухню и села за скрипучий стол. Она наблюдала, как Винсент осматривает несколько шкафов и холодильник, задаваясь вопросом, знает ли он вообще, что это такое. Она не думала, что он проводит много времени на кухне.

— Хлопья подойдут? — спросил он, доставая молоко из холодильника.

Она сморщила нос.

— Эм, они просроченные.

Винсент проверил дату, чтобы убедиться, что она была права, а затем выбросил ее в маленькую мусорную корзину. Он схватил маленький пакетик рамена, который был практически единственным, что осталось, и оглядел упаковку в поисках даты.

— Я не думаю, что рамен может испортиться, — сказала она ему.

— Действительно? — Он посмотрел на нее так, словно не верил ей.

— Я имею в виду, что они изготавливают его для студентов колледжей и бедных людей, которые стараются экономить на еде, поэтому это не портится.

Винсент сжал переносицу.

— Иисус, блядь, Христос… — пробормотал он себе под нос.

Что? Это печально, но это правда.

Найдя маленькую кастрюлю на чистой стороне раковины, он наполнил ее водой и поставил на плиту. Затем он схватил пакет с хлебом и вытащил два последних ломтика, которые были краями буханки.

— Конечно, — сказал он, бросая их обратно в пакет, чтобы выбросить.

— Вау, это похоже на лучшую часть! Я только что сказала, что мыэкономин на еде. Мой отец убил бы тебя за то, что ты выбросил это.

Он вообще слушает что-нибудь, что я говорю?

Винсент уставился на нее, как будто она была из космоса.

— Это буквально корка, та часть, которую вы отрезаете от бутерброда. Никто не ест эту часть.

— Может быть, там, откуда ты родом, но здесь срезать корку — преступление. Если никто ее не ест, зачем им вообще класть эти два ломтика? Или почему они не продают хлеб без корки, если все ее отрезают? — Лейк подняла брови, ожидая ответа.

Я просто снесла ему крышу.

— Почему, черт возьми, все, что ты говоришь, правда? Что еще хуже, я не знаю, должен ли я злиться или грустить из-за этого. — Он пошел размазывать последний кусочек арахисового масла, который она намазала на корж. — Я имею в виду, как, черт возьми, два ломтика цельной корочки могут быть лучшей частью?

— Не выбивай его, пока не попробуешь. Это удивительно вкусно.

Винсент даже слегка улыбнулся последней части, когда слизывал с пальца каплю арахисового масла.

Лейк обнаружила, что испытывает благоговейный трепет перед тем, как он готовит ей еду. Ей действительно нравилось наблюдать за ним, потому что казалось, что он был человеком. Она всегда воспринимала его как бога. Конечно, он по — прежнему выглядел так на ее кухне, но на этот раз он делал что-то нормальное.

Она начала улыбаться тому факту, что он действительно знал, что делает, и делал это для нее. Это было мило. Что действительно чертовски странно.

Она убрала почту и счета в сторону, когда он подошел, чтобы поставить ее тарелку на стол. Взяв свой хрустящий бутерброд с арахисовым маслом, она начала есть.

Он заглянул в холодильник в поисках чего-нибудь выпить.

— У тебя нет чего — нибудь выпить?

— В том шкафчике есть стаканы, а из раковины течет вода. — Она попыталась не подавиться бутербродом, когда рассмеялась над последней частью.

— Я даже не знаю, зачем я спросил.

Когда он поставил на стол два стакана воды, она подняла свой сэндвич и улыбнулась ему.

— Это действительно вкусно.

Винсент обхватил рукой ее запястье и откусил от него большой кусок.

— Это удивительно вкусно. — Ему удалось откусить еще один маленький кусочек, прежде чем она отдернула руку.

— Я же говорила тебе, — рассмеялась она над ним.

Когда он сел, улыбаясь ей, ее желудок сделал сальто от счастья. Она была уверена, что ей это должно было понравиться, но вместо этого это напугало ее. Лейк не хотела, чтобы он ей нравился; он был сумасшедшим и ужасным человеком. Верно? Она никогда не думала, что скажет это, но на самом деле она предпочитала злого Винсента. Когда он был злым, она, черт возьми, не хотела его целовать.

— Почему ты такой милый? — Возможно, это вышло резче, чем она намеревалась.

— Значит, ты злишься на меня за то, что я злой, а теперь, когда я хороший, тебе это не нравится? — огрызнулся он на нее.

Нет, нет. Мне больше нравится тот, что по-хорошему.

— Прости, я не хотела, чтобы это прозвучало так. Я просто не привыкла к этому. — Ей стало стыдно за то, что она это сказала. — Спасибо за сэндвич.

— Не за что.

Она была благодарна, что этот славный парень вернулся.

Она была шокирована, когда на самом деле съела всю свою еду, не зная, когда в последний раз ела полноценно и наслаждалась каждым кусочком. С другой стороны, ее тело практически изголодалось. В тот момент все, что угодно, кроме китайской кухни Джона, было бы вкусным.

Когда Лейк допила остатки воды, Винсент поставил ее посуду в раковину.

— Хорошо. Теперь мы можем, блядь, поговорить.

О, Боже. Она знала, что с Милым Винсентом наконец-то покончено. Ничего хорошего из разговора, который он хотел завести, не выйдет.

— Почему мы не могли поговорить, пока я ела? Таким образом, ты мог бы уже оставить меня в покое.

Винсент выпятил челюсть.

— Потому что ты не ешь, когда расстроена, и ты бы съела всего несколько кусочков. Ты хоть помнишь, когда в последний раз нормально ела?

Черт, кто-нибудь, просто спаси меня…

ГЛАВА 35

Тебе не нужно беспокоиться; я бы не стал трахать тебя в доме твоего отца…то есть этого психопата

— Я только что поела, не так ли?

Винсент покачал головой.

— Ты бы этого не сделала, если бы я тебя не заставил.

Лейк кивнула ему в ответ.

Он был близок к тому, чтобы сойти с ума.

— Почему с тобой все должно быть так сложно? В один прекрасный день, — он поднимает палец вверх, — я узнаю о том, что ты работаешь на Данте, потому что мне пришлось наблюдать, как ты, блядь, там работаешь. — Еще один палец поднимается вверх. — Сколько раз ты подвергала себя опасности в течение недели. — Еще один палец. — Затем, в довершение всего этого, я иду к твоей маме, чтобы узнать, что она кусок дерьма, который позволяет еще большему куску дерьма причинять тебе боль. Так что, если ты, блядь, не возражаешь, не могла бы ты, пожалуйста, просто поставить себя на мое место в данный момент и перестать быть такой чертовски трудной?

Она глубоко вздохнула, понимая, что он был немного прав.

— Он никогда не причинял мне вреда.

— Что?

Лейк приходилось отводить глаза вниз, к столу, пока она говорила.

— Он никогда не причинял мне вреда, потому что был слишком напуган. Он знал, что перешел бы черту, если бы прикоснулся ко мне. Если бы остался след, то мой отец убил бы его.

— Лейк, можно причинять людям боль, не поднимая на них руки. Не сиди тут и не говори мне, что он никогда не причинял тебе вреда. — Его голос был спокойным и сильным. — Что он с тобой сделал?

Выхода нет.

Ковыряя краску на столе, она прикусила губу. Она действительно не хотела говорить ему, но была уверена, что он почти во всем разобрался и хотел услышать это только от нее.

— С тех пор, как он встретил меня, я знала, что я ему не нравлюсь. Он всегда игнорировал меня или бросал на меня непристойные взгляды за спиной моей мамы, поэтому я начала проводить больше дней с папой и меньше с мамой. Я помню, как она была подавлена и плакала до того, как встретила его, и наконец она казалась по-настоящему счастливой, так что я была счастлива. Я не думала, что не важно, нравлюсь я Джону или нет, потому что я видела его только по выходным, и он в основном игнорировал меня, пока моя мама не ушла. Это было так, как будто он ждал этого дня. Наконец-то он был волен называть меня так, как ему хотелось, и заставлять меня делать то, что он хотел. Он посылал маму делать что-то еще и еще, в то время как я оставалась там, чтобы убирать, готовить и прислуживать ему по рукам и ногам. Я делала все, что он приказывал, и никогда ничего не говорила отцу, потому что Джон сказал мне, что, если я это сделаю, папа убьет не только его и Эшли, но и мою маму. Я была достаточно молода и напугана, чтобы не послушать его, но в то же время достаточно взрослой, чтобы понимать, чем зарабатывал на жизнь мой отец. Чем больше я убиралась и слышала, как он обзывал меня, тем больше я понимала, что Джон был прав; он бы убил их.