— Что, обосрался урод?! — от восторга и пережитого стресса Чугунов хохотал, забыв о боли, приплясывал на месте, показывая хищнику фиги и "факи". Каждый новый возмущённый вопль твари вызывал идиотский смех на грани истерики. Ящер сам положил этому конец, когда от его топота сверху начали скатываться камни. Первый валун, тяжело подпрыгивая, рухнул вниз и с треском вломившись в кусты прокатился совсем рядом.
Мигом протрезвев, попаданец прекратил истерику и повернувшись медленно побрёл. Стресс сменился откатом и временным безразличием. Север снова нашёлся, но идти пришлось вверх вдоль небольшой речки, механически переставляя ноги, пока не вышел к каменному мосту. Он поднялся, продираясь сквозь кусты, по крутому откосу и выбрался на какую-то дорогу с твёрдым покрытием. Она была выложена желтовато-серой плиткой, похожей на песчаник, и довольно широка, примерно на четыре полосы. Вот только шла с запада на восток (или обратно?) поперёк рекомендуемого направления. Впрочем, любая дорога — верный признак цивилизации, что обнадёживало. И должна же она куда-то вести? Желательно к людям, а не к динозавровым сапиенсам.
Перейдя мост, он двинулся на запад, так как в обратную сторону вернулся бы к ареалу обитания лесной страхолюдины. Справа виднелось массивное каменное здание, по виду — типичный форт, какие он видел, когда ездил по обмену опытом в Калининград. Вдали, с левой стороны, метрах в пятистах, тёмным исполином возвышался какой-то старинный замок. Со рвом, подъёмным мостом перед высокими и мощными въездными воротами и узкими бойницами, выглядевший давным-давно заброшенным. Может именно его Абрамович купил, чтобы перед кентами бахвалиться? Проходя мимо, Федя почувствовал какой-то иррациональный страх. Хотелось отвернуться и в то же время трудно было оторвать взгляд от этих тёмных башен. Вздохнуть с облегчением довелось лишь, когда замок остался позади.
Зато само шоссе почему-то вызывало странное чувство защищённости. Признав собственные выводы вполне логичными и обнадёживающими (за неимением и нежеланием сделать другие), младший научный сотрудник Чугунов бодро зашагал по трассе, держась строго середины. Если тут и есть какие-нибудь правила дорожного движения, то и хрен с ними. Навряд ли местные гаишники где-нибудь прячутся — уж больно замусорен местечковый автобан. То, что к обочине лучше не приближаться, Фёдор чувствовал, можно сказать, всеми фибрами души. Хотя, рассуждая логически, где гарантия, что и здесь он не нарвётся на такого же озабоченного ящера? Прааативный!
Минут через пятнадцать ходу даже нормальная деревня появилась. Дома имели, как и положено, небольшие лоскуты обработанных огородов с довольно чахлой растительностью и выглядели настолько знакомо обыденными и унылыми, что пришлось задуматься. Если бы не одномоментная смена лиственного леса на хвойный, а пасмурного вечера на яркое солнечное утро, то всё было бы в норме. Да и встреча с непонятной тварью в лесу — что-то про таких любителей малины он раньше не слышал. Враз захотелось есть и пить, но неудобно было попрошайничать. Млеко, яйки?
Конечно, если бы окружающая среда была знакомой (например, то же Бородино), он давно бы постучался. Хотя в "знакомой местности" можно тупо сесть на автобус и вернуться в Москву. А здесь Фёдор реально стеснялся к кому-нибудь обратиться, по-хорошему он был даже рад, что на улице никого не видно. Всё-таки, надежда на саморассасывание проблемы действительно умирает последней. Порой, вместе с самим траблмейкером. Правда, когда в одном из домов хлопнула дверь, и вышла пожилая женщина с корзиной мокрого белья, Федюня расслабился. И улыбнулся возникшей аналогии: "девушка с веслом" — "женщина с бельём". Он уже намылился подойти к ней, чтобы поспрашивать, когда послышался мерный перестук копыт. Сзади, догоняя его, катилась большая крытая повозка. Лошадь, запряжённая в неё, мирно пофыркивала и лупоглазила на незнакомого пришельца.
Глава 2
Решившись наконец пообщаться Федя направился к вознице. Любой выход всё-таки лучше никакого и он был рад, что заставил себя покончить с сомнениями. Ездок, натянув вожжи, остановил свою колымагу, похожую больше всего на цыганскую кибитку или повозку первых поселенцев Америки. Крепко держа кнут, мужик лет пятидесяти насторожённо смотрел на молодого путника. Не доходя до повозки, Чугунов остановился, миролюбиво показывая открытые ладони (как в фильмах и книгах полагается).
— Здравствуйте! Как до города добраться, подскажите, пожалуйста?
Тот, вытаращив глаза, ответил что-то. Видя, что странный прохожий озадаченно смотрит на него, водитель повозки повторил вопрос на другом языке. И Федя, как ни странно, понял. Его отец, пока дослужился до полковника, сменил не одну часть и не один гарнизон. Жили они и на Камчатке, и в Средней Азии, и на Урале. И иностранные языки Феде тоже пришлось изучать разные. То немецкий, то французский. Даже английский две четверти учил в Сыктывкаре, где англичанка ему крови знатно попила. Но с французским сложилось наиболее удачно, по той простой причине, что бабушка Людмила Францевна была преподавателем французского языка, хотя и на пенсии. Так что, воспользовалась тем, что внук оказался единственным и вдолбила знания по полной.
Возница оказывается интересовался: откуда он такой взялся? Да, собственно, любой бы на его месте спросил то же самое — деревня находилась на самой окраине обширной империи (хотя мы пока этого не ведаем).
— Честно говоря, я заблудился и не совсем понимаю, куда попал.
— Смарагди? — вдруг удивлённо поднял брови мужчина, разглядывая Федину одежду.
Странно, при чём тут изумруд? Вроде джинсовая куртка, да и сами джинсы синего цвета, а майка вообще белая, с чёрной надпечаткой. Видя его недоумение, возничий ткнул его пальцем в грудь.
— Ты — изумруд. Я — апельсин.
Сумасшедший? Или просто шутник? Оранж? Апельсин? Или цвет? И почему его назвали "изумрудным"? Дальтоник, что ли? Или это местная разновидность заслуженных маразматиков?
— Ты изумрудный? — видя, что Федя ничего не может понять, помотал головой сокрушённо, мол, ну ты и дуб, и повторил, сделав широкий жест рукой вокруг себя, — это оранжевый мир (или всё-таки апельсиновый?).
Видя, что его не понимают, селянин махнул рукой и снова ткнув себя в грудь сказал:
— Я Пьер Ламер, здешний бортник.
— А я Фёдор Чугунов, — надо бы добавить, чтобы сответствующе получилось, мол, "местный федя".
Замялся, вспоминая, как по-французски "учёный". О, вспомнил — савант.
— Я учёный.
— О-о, очень хорошо!
Пьер предложил Феде сесть рядом на облучок и продолжил движение, не прекращая беседы. Если он правильно понял рассказ Пьера, то наткнулся, выйдя из леса, на Мерль — самую крайнюю деревню некой Империи, эдакий юго-восточный край местной географии. Действительно, селение было каким-то полузапущенным, а часть домов — явно заброшенными. Даже их дворы и огороды заросли непонятно чем. Через некоторое время, как ни странно, оба объяснялись довольно свободно. Способности к языкам у Фёдора всегда были отменные, да и жестикуляция, что ни говори, значительно упрощает дело. Постепенно после бурного махания руками и бесконечных уточнений, Федя понял, что действительно оказался "не дома", но попал не в прошлое, а в параллельный мир.
Мир, из которого он сюда так нежданно угодил, здесь называют Изумрудным, а людей из него — изумрудниками. Ну, а расстилавшийся вокруг звался Оранжевым. Именно это пытался втолковать ему селянин, когда Чугунов ошибочно решил, что тот представляется ему апельсином. Правда так и не понял — привнесённые это обозначения или самоназвания. Зверь, который гонялся за попаданцем, называется "дронг". Выяснилось, что этот ящер не хищник, а вполне травоядный и просто не любит, когда заходят на его территорию и нагло объедают его малину.
— И часто здесь появляются изумрудники?
