Здесь, в этом спертом и неподвижном воздухе, в сырых стенах, в попискивании крыс, разбегавшихся перед ними в разные стороны, как нигде ощущалось присутствие смерти. А он зодчий, создавший это царство забвения, пыток и тайн. Еще один эпитет, которым он сам себя и наградил. Неожиданно Рогволод подумал, что все его… достижения, вся жизнь — это череда разрушений. Он ничего не создал. Бог, созданный пастухом, — бог, в которого он, если честно, никогда не верил, — говорил пастве, что каждый мужчина обязан построить дом, вырастить сына и посадить дерево. Тот бог, камиллом которого он до сих пор, по неведомой прихоти толпы являлся, — бог уродливый, предлагавший взамен жизни, полной страданий и боли, спасительное ничто, — позволил потокам крови осквернить Источник. Одного не существовало. Другой, затаившись в паутине под потолком, злобно хохотал, сверкая бездонными синими очами. Рогволод досадливо поморщился. В последнее время часто приходят подобные размышления, но ничего, кроме раздражения, не вызывают. Тогда почему же он думает об этом?

И надо не забыть напомнить Псу убить паука. А то больно вольготно устроился в его покоях.

— Пришли, господин, — вывел его из задумчивости Пес.

Они оказались в просторном круглом зале, освещенном дюжиной факелов.

— Позови Жевра.

Смотритель казематов Жевра, — горбун со шрамом на лице — приковылял к носилкам, опираясь на клюку, и неуклюже поклонился.

— Чего вам, архонт? — спросил Жевра неприятным гнусавым голосом. Рогволод едва взглянув на него, отвернулся. Крайне неприятный тип с отталкивающей физиономией, причем таковой вид бедолага приобрел после пыток, которым подвергся по его же приказу. Был ли Жевра-разбойник, известный в своё время убийца и насильник предан ему? Что за душа скрывалась за этой внешностью?

Только Рогволод так поступал: мучил, истязал, а потом заставлял служить себе. И неважно, кем становились его жертвы — такие вот монстры, как Жевра, или несправедливо осужденные граждане.

Жевра почтительно молчал, ожидая, когда иерарх соизволит обратить на него внимание.

— Значит, вот что, — сказал Рогволод. — Я хотел бы побеседовать, — тут он понизил голос, — с ним.

Смотритель поклонился и произнес:

— Я понял, господин.

— Как он себя чувствует?

— А что с ним случится? Это ж тварь та еще…

Рогволод махнул рукой и Жевра поспешно отошел.

— Пес!

— Да, господин!

— Возьми меня на руки и следуй за горбуном.

Они еще минут десять плутали по коридорам, спускались по узким винтовым лестницам, покуда не остановились перед массивной металлической дверью в глубокой нише. Жевра вынул и нагрудного кармана связку ключей, вставил в замок.

Дверь со скрипом отворилась.

— Прошу, — сказал Жевра поклонившись.

Пес усадил камилла в кресло у входа, вынул из кольца в коридоре факел.

— Вставай, — сказал Жевра, пнув лежащего на тонкой гнилой соломенной подстилке.

— Освети-ка его получше, — откашлявшись, попросил Рогволод.

Закованный в цепи поднялся и выпрямился. При взгляде на него Рогволод невольно начинал считать себя сморчком, настолько высок был узник. Он имел тонкое и изящное телосложение, в котором однако ощущалась немалая сила, и острые, может даже хищные черты лица. Цвет кожи в сумрачном свете факела казался болотным.

— Приветствую тебя, Иенаа́ль.

Иенааль смерил камилла взглядом, полным безграничного презрения. Он был имером — чистокровным древним, и считал ниже собственного достоинства разговаривать с людьми — существами низшими, едва-едва отличавшимися от животных. Пять лет, проведенных в этом подземелье, не изменили его мнение и не сломили волю.

Рогволод понимал это. Он прекрасно видел, какие муки испытывает это гордое создание. Бывает, камилл называл его бадром — имеры воспринимали это слово, как оскорбление. А иногда, когда хотелось особенно сильно досадить Иенаалю, Рогволод именовал его человеком. Всё равно, что человека обозвать дерьмом. Хуже не придумаешь.

Тем не менее, Иенааль не сдавался. Упорно молчал, лишь изредка отвечая краткими репликами, полными высокомерия. Но сейчас Рогволод не собирался начинать игру в «кто кого могущественней».

Он наконец-то придумал, что ему сказать.

— Надеюсь, Иенааль, что ты выслушаешь меня, — начал Рогволод, еще раз откашлявшись. — Это в твоих интересах. Ты слышишь меня?

Иенааль оставался непроницаем. Даже по колено в грязи и дерьме имеры могли сохранять величественный и неприступный вид. Рогволод всегда сам себе казался вошью, оскверняющей идеальное творение. И пусть! Гадить так приятно! Если задуматься, он занимался этим всю жизнь.

— Неважно, — не дождавшись ответа, сказал камилл. — Сначала повторим то, что я всегда тебе говорил. Сейчас, и, кажется навеки вечные ты — лишь бадра. Смердящий дикарь, которого чураются даже люди. Ты хуже человека, Иенааль. Вот, посмотри на Жевра! Кто он? Кусок говна — извини, приятель, но так и есть, — Жевра усмехнулся, показав редкие гнилые зубы. — А ты хуже него, мой дорогой. И это не оскорбление. Что стоят оскорбления таких говнюков, как мы с Жевра? Так считают твои соплеменники. Соплеменники ведь не примут тебя, так? Ты будешь моим рабом всегда, останешься им и после моей смерти. И позор твоему клану. Твой клан уже низвергнут. Они наверняка отправлены в пустоши. Потому что ты не свершил… как это у вас зовется-то? Ритуальное самоубийство с помощью чунта — ножа освященного в молоке… опять забыл… впрочем, не важно. Видишь? Я много чего знаю! Когда ты попался, уж мы позаботились, и твой ножичек изъяли. И вот, ты сидишь тут уже пять лет, а твой клан мерзнет в пустошах. Покаяние и смирение! Пока ты не умрешь, как подобает воину, не умрут и они, искупив кровью запятнанную честь.

Рогволод рассматривал имера, стремясь выловить хоть малейший признак эмоции. Ничего. Традиционно холодные, привыкшие искоренять всё суетное чистокровные, как называли себя имеры, никогда не поддавались чувствам. За пять лет Иенааль только закостенел в этом.

— Но… — продолжил Рогволод. — Я никогда ведь не начинал с этого? Вот ответь мне, дружочек, хорошо ли ты читал «Мистерии»? Что может спасти тебя и твой клан? А?

Иенааль, дышавший тихо и незаметно, согласно чии, все же на миг затаил дыхание. И это не укрылось от проницательного старика.

— Подловил? Вот так! Хоть я и моложе тебя, мой ненаглядный, но тоже пожил, и уму-разуму научился. Спасти тебя и твой клан может только спасение нации. Великая цель!

— Я не верю тебе, туша. Что ты можешь знать о великой цели?

— Пусть проклянет меня Кру! Что тут знать-то? Погасить Источник — вот великая и единственная цель. Цель похода Ассадхи, благословленного Неведомыми. Благословенного предками. Воина, давшего обет одиночества, воина, смирившего плоть и разум. Ассадха снизошел до людей, если можно, конечно, так назвать дикарей севера, и стал избранным. Дать великую жертву, низвергнувшись в бездну, проклясть себя и чрез боль, отринув гордость, семью и достоинство, достичь великой цели — избавить мир от проклятия Источника. Когда-то это попытался сделать Беркут. Ныне дамнат, осужденный и проклятый вовеки. И людьми и имерами, что примечательно. Всё согласно букве и духу учения кудха. С каких это пор у вас проклятое искусство, за что так порицали и преследовали Беркута, стало главенствующим? А? Времена меняются, не так ли? Только вот что я тебе скажу, бесценный мой. Вы не сможете этого сделать. Ни Ассадха, ни кто-либо другой. Сказать почему?

Иенааль промолчал, не подавая вида, но Рогволодуже понял — внутри имера бушует ураган.

— Если ты попросишь, я скажу почему. Снизойди же, Иенааль, Волк пустошей.

— Ты знаешь мое сакральное имя? — не шелохнувшись, едва слышно произнес Иенааль. — Теперь я тоже дамнат.

— Считай, что оно явилось мне во сне.

Воцарилось молчание.

— Говори, — наконец, сказал чистокровный.

— Ваша безмерная гордыня стоила вам родины. Арут, Анната, Кальвент — как все это раньше звалось? Мидиарахна, так кажется. О, еще Батхос. Это ведь бывшая цитадель Неведомых? Я угадал? Не удивляйтесь, это всего лишь предположение. Ткнул пальцем и вот, видите, как оно? Попал. Впрочем, тут и гадать-то нечего. И так понятно, что это бывшая тайная обитель. У нас достаточно ученых мужей, способных перевести вашу вязь на стенах, видите ли.