Я думаю, что Эбигейл будет признана виновной в убийстве Кевина, в попытке убить Робин и меня, и я думаю, что ее и Рини приговорят за убийство Дайю.

— У Эбигейл, должно быть, серьезные проблемы с психикой, — сказал сочувствующий сэр Колин. — Наверное, у нее было ужасное детство.

— У многих людей было ужасное детство, но они не стали бы душить маленьких детей, — сказал непримиримый Страйк под согласные кивки Денниса и Пат.

Во время разговора Страйк думал о Люси. Предыдущий день он провел с сестрой, сопровождая ее на осмотр двух домов престарелых для их дяди. После этого они вместе выпили кофе в кафе, и Страйк рассказал сестре о том, как Мазу пыталась убить Робин в храме Руперт-Корт.

— Эта злобная сука, — сказала в ужасе Люси.

— Да, но мы ее взяли, Люс, — сказал Страйк, — и ребенок вернулся к матери.

Страйк ожидал новых слез, но, к его удивлению, Люси улыбнулась ему.

— Я знаю, что я тебя достаю, Стик, — сказала она. — Я знаю, но пока ты счастлив, мне все равно, если ты не счастлив, понимаешь. Женат, дети, и все такое. Ты делаешь замечательные вещи. Ты помогаешь людям. Ты помог мне, взяв это дело, посадив эту женщину за решетку. И то, что ты сказал о Леде… Ты действительно помог мне, Стик.

Растроганный, Страйк протянул руку, чтобы сжать ее ладонь.

— Я полагаю, что ты просто не создан для того, чтобы жить с одной женщиной, и это нормально, — сказала Люси, теперь улыбаясь немного плаксиво. — Я обещаю, что больше не буду об этом говорить.

Глава 135

…Если человек намерен сохранить ясность ума, то и эта печаль принесет ему удачу. Ведь здесь мы имеем дело не с мимолетным настроением, как в девятке в третьем месте, а с реальной переменой в душе.

И-Цзин или Книга Перемен

Через неделю после визита к Эденсорам Страйк с тяжелым сердцем, но чувством долга согласился встретиться с Амелией Кричтон, сестрой Шарлотты, у нее на работе.

Он спрашивал себя, действительно ли он обязан это сделать. Дело ВГЦ милосердно отодвинуло самоубийство Шарлотты на задворки его сознания, но теперь, когда все закончилось — когда подсчитывались разбитые жизни и самоубийства, а буря, настигшая этих людей, прошла, оставив их сломленными в незнакомой местности, — у него остался свой личный долг перед мертвыми, который он не особенно хотел отдавать. Он мог представить, как оптимистично настроенные души говорят ему, что, подобно Люси в случае с Ледой и общиной Эйлмертон, он найдет какое-то разрешение в этой встрече с сестрой Шарлотты, но он не надеялся на это.

Нет, подумал он, облачаясь в строгий костюм, — ведь военные привычки уважительного отношения к погибшим и умершим трудно преодолеть, и как бы мало ему ни нравилась Амелия и перспектива этой встречи, он был обязан ей хотя бы этим, — гораздо вероятнее, что именно сестра Шарлотты добьется сегодня разрешения. Что ж, очень хорошо: он даст Амелии удовлетворение и тем самым предоставит Шарлотте еще один шанс нанести чистый удар через ее доверенное лицо, прежде чем с ними будет окончательно покончено.

БМВ Страйка, из которого полиция выковыряла пулю, остался в ремонтной мастерской, и он на такси поехал на Элизабет-стрит в Белгравии. Здесь он обнаружил одноименный магазин Амелии, в котором были представлены дорогие портьерные ткани, изысканная керамика и настольные лампы в стиле шинуазри.

Услышав звонок в дверь, она вышла из подсобки. Темноволосая, как Шарлотта, с похожими зелеными глазами с ореховым отливом, но на этом сходство заканчивалось. Амелия была тонкогубой, с патрицианским профилем, унаследованным от отца.

— Я заказала для нас столик в отеле Томас Кьюбитт, — сказала она ему вместо приветствия.

Так они прошли небольшое расстояние до ресторана, который находился всего в нескольких шагах от магазина. Усевшись за столик, покрытый белой скатертью, Амелия попросила принести два меню и бокал вина, а Страйк заказал пиво.

Амелия подождала, пока принесут напитки и официант снова исчезнет, после чего глубоко вздохнула и сказала:

— Итак: Я попросила тебя встретиться со мной, потому что Шарлотта оставила записку. Она хотела, чтобы я показала ее тебе.

Конечно, блядь, так и было.

Амелия сделала большой глоток Пино Нуар, а Страйк — такой же большой глоток своего пива.

— Но я не собираюсь, — сказала Амелия, опуская бокал. — Я думала, что должна это сделать, сразу после того, как… что бы там ни было написано. Но у меня было много времени, чтобы все обдумать, пока я была в деревне, и я не думаю… Может быть, ты будешь сердиться, — сказала Амелия, сделав глубокий вдох, — но когда полиция закончила с этим… я сожгла ее.

— Я не сержусь, — сказал Страйк.

Она выглядела озадаченной.

— Я… Я все еще могу рассказать тебе, в общих чертах, что она сказала. Во всяком случае, твою часть. Она была длинной. Несколько страниц. Никого не пощадила.

— Мне жаль.

— Из-за чего? — сказала она с язвительностью, которую он помнил по их предыдущему знакомству.

— Жаль, что твоя сестра покончила с собой, — сказал Страйк. — Жаль, что она оставила письмо, которое тебе, вероятно, трудно забыть.

В отличие от сэра Колина Эденсора, который родился в рабочем классе, и в отличие от Люси, чье детство не поддавалось классификации, Амелия Крихтон не плакала на людях. Однако она поджимала тонкие губы и довольно быстро моргала.

— Это было… ужасно видеть все это, написанное ее почерком, — сказала она тихим голосом. — Зная, что она собиралась сделать… Но, как я уже сказала, если ты хочешь, чтобы я рассказала тебе, что она говорила о тебе, я могу, и тогда я выполню ее просьбу — более или менее.

— Я почти уверен, что знаю, — сказал Страйк. — Она сказала, что если бы я взял трубку, то все было бы по-другому. Что после всей той боли и издевательств, которые я ей причинил, она все равно меня любит. Она знает, что у меня сейчас роман с моим партнером-детективом, который начался через несколько дней после того, как я ушел от нее, что доказывает, как мало я ценил наши отношения. Что я влюбился в Робин, потому что она покладистая, не терпящая возражений и героически преклоняющаяся передо мной, чего и добиваются такие мужчины, как я, в то время как Шарлотта противостояла мне, что и было корнем всех наших проблем. Когда-нибудь мне надоест Робин, и я пойму, что потерял, но будет уже поздно, потому что я причинил Шарлотте такую боль, что она рассталась с жизнью.

По выражению лица Амелии он понял, насколько точно он угадал содержание записки Шарлотты.

— Это был не только ты, — сказала Амелия, теперь с более мягким и печальным выражением лица, чем он когда-либо видел на ее лице. — Она обвиняла всех. Всех. И только одна строчка о Джеймсе и Мэри: “Покажи им это, когда они станут достаточно взрослыми, чтобы понять” …Это главная причина, по которой я сожгла ее, я не могла… не могла позволить…

— Ты поступила правильно.

— Руарид так не думает, — жалобно сказала Амелия. Страйк лишь смутно помнил ее мужа типа Николаса Делоне, но бывшего представителем конной гвардии. — Он сказал, что она хотела сохранить ее, и я обязана…

— Она была под воздействием алкоголя и наркотиков, когда писала это письмо, а у тебя есть долг перед живыми, — сказал Страйк. — Прежде всего, перед ее детьми. В свои лучшие моменты — а они у нее были, как мы оба знаем, — она всегда сожалела о том, что делала под кайфом или в гневе. Если что-то останется за кадром, она поймет, что ей не следовало бы писать то, что она написала.

Официант вернулся, чтобы принять заказ на еду. Страйк сомневался, что Амелия хотела есть больше, чем он, но, согласно общественным традициям, они оба заказали по одному блюду. Когда они снова остались одни, Амелия сказала:

— Она всегда была такой… несчастной.

— Да, — сказал Страйк. Я знаю.

— Но она никогда не стала… В ней была… тьма.

— Да, — сказал Страйк, — и она была влюблена в это. Опасно делать культ из собственного несчастья. Трудно выбраться, если долго там находишься. Забываешь, как это делается.