— Поздно уже. Идём, покажу, где ночевать будешь. Завтра поговорим. Я в царский терем утром схожу, с Василисой поговорю, сама видишь, дело какое. От Кощея запросто не отделаешься. Зря государь эдак-то с посланцем его, не к добру это…

Я открыла рот, но, осмотревшись, поняла — действительно стемнело. Интересно, и когда хозяйка успела зажечь лампу?

Ночь оказалась сущим кошмаром. Я долго ворочалась на кровати, стараясь поудобнее расположить свои несчастные бока, которые ну никак не хотели смириться с предложенной поверхностью.

Кровать оказалась устроена просто — между двумя спинками уложены доски, на которых располагался соломенный тюфяк, покрытый душной периной. Тюфяк подозрительно быстро слежался в блин, перина же, напротив — из-под меня пух разбежался, перина расползлась по бокам, готовая погрести меня в своих недрах. Короче — снизу жестко, по бокам пышно и душно.

Ворочалась я, стараясь не скрипеть досками, чтобы не тревожить Еремеевну. Наконец отключилась. Сквозь сон чувствовала, как тело норовит поудобнее пристроиться, но мозг отказывался на это реагировать. Зато он отлично среагировал, разбудив меня посреди ночи, когда кто-то осторожно прикоснулся к щеке. Инстинктивно проведя по ней рукой, проснулась от собственного безумного визга.

Бабка скатилась с тёплой лежанки и в пару ударов зажгла свечной огарок, который я заметила на столе ещё вечером.

Мама родная! Проклятые пруссаки, как называла их моя бабушка, так и шарахнулись по сторонам от света! Могу поклясться — отчётливо расслышала стук их лапок по дощатому полу.

— Что стряслось? — едва переведя дух, недоумённо осмотрелась Еремеевна.

А что я могла сказать, когда от ужаса язык отнялся? После первого пронзительного вопля не могла выдавить ни звука, и только тыкала пальцем в сторону разбежавшейся нечисти.

Бабка раздражённо рыкнула, и хотела, кажется, сплюнуть, но пожалела чистый пол…

— И из-за каких-то тараканов, такой тарарам?!

— Я н-н-не мог-г-гу, — наконец прорезался голос.

— Ну, и что я должна сделать? — грозно нахмурила брови бабка. — Куда я их дену? Да и чем тебе божьи твари помешали? Они не комары, не кусаются.

Меня передёрнуло настолько явно, что бабку проняло. Хозяйка осмотрелась, прикидывая, что же делать. Выхода, как видно, не нашлось. Я вспомнила, что моя бабушка рассказывала только о двух способах борьбы с тараканьим воинством — мороз и кипяток. Оба на данный момент недосягаемы…

— Бабуля, вы ложитесь, только свечку оставьте хотя бы.

— Только не вопи так больше. Эвон — всех собак в округе перебаламутила…

Я прислушалась. И точно — из-за закрытых ставнями окон доносился собачий лай. Похоже, перестаралась с воплем. Интересно, как к нему отнеслись соседи?

Остаток ночи провела сидя на кровати, забравшись на неё с ногами, и подсвечивая время от времени на норовившее приблизиться «войско». С рассветом ряды наступавших поредели, свеча догорела, и я не заметила, как обессилено опустила голову на пышную подушку.

Проснулась ближе к полудню от голода.

С трудом раскрыв глаза села, расправляя затёкшее тело, потянулась. И как только Еремеевна умудрилась собрать на стол так, что я даже не слышала? Посмотрела в распахнутое окно… И обалдела — на толстой ветке яблони, свесившейся едва ли не в комнату, пристроился… Оранжевый кот.

— Ми… Мирлис?!

— Я. Ты давай, спящая красавица, поднимайся. Тебя ждут. И сильна же ты спать!…

— Кто ждёт? Где? И потом, тебя, насколько я помню, Павел уволок к учителю. Как ты здесь оказался, и почему всё в том же виде?

— Ну, ты вопросов набрала! Всё узнаешь. Иди сейчас на базар, там к тебе Павел подойдёт, поговорить надо. Я здесь с утра болтаюсь, жду, когда ты глазки продерёшь…

— Парниша, не хами! Мне время надо себя в порядок привести, да и есть хочу. Кстати, ты мою хозяйку не видел?

— Она в царский терем ушла. За ней девчонка прибежала, что-то сказала, я не слышал, окно было закрыто, бабка собралась и чуть не бегом убежала. Ладно, не отвлекайся. Давай быстрее, Павел с ума сойдет, тебя дожидаясь.

— Попробую, если разберусь, что к чему, — с сомнением осмотрелась по сторонам. — Ты иди, предупреди его, что мне время нужно.

— Рукомойник за занавеской, — кивнул кот в сторону запечного угла, и соскользнул с ветки.

Нашла всё, кроме мыла. Вода в рукомойнике была, кажется, волшебная — кожа стала розовая и бархатная на ощупь. Быстро натянув оставленное хозяйкой на лавке чистое зеленовато-голубое платье свободного покроя — именно такой был излюбленным по моим вчерашним впечатлениям у здешних модниц — расчесала волосы лежавшим на подоконнике гребнем, заплела недлинную косу.

Завтракала быстро. Можно сказать, покидала в себя еду, не задумываясь о вкусе и виде, и вылетела на улицу. Притормозив на крыльце, осмотрелась. Надо бы дом запереть, а как это сделать?

— Под порогом ключ, — Мирлис успел вернуться. — Замок, наверное, в сенях.

С трудом навесила тяжеленное сооружение на дверь, и положила ключ на место. Цирк! От кого, интересно, заперта дверь, если ключ, практически, на виду?

— Не бойся, в дом просто так, без разрешения хозяйки никто не войдёт, — пояснил крутившийся под ногами Мирлис. — Пошли быстрее.

Неслась по улице, привлекая взгляды прохожих, словно на пожар. То и дело мелькавший впереди оранжевый хвост служил отличным ориентиром. Улица за улицей пролетали мимо, и я уже задавалась вопросом, как же буду искать дорогу обратно, когда впереди, послышался шум. Ага, вот и моя цель. Действительно, повернув за угол, мы оказались на улице, заполненной мелкими лавками, которая и вывела к базару.

Ничего привычного мне. Торговали прямо с телег или с расстеленных на земле рогож, кое-кто носил мелкий товар на досках, державшихся ремнём, перекинутым через плечо. Вокруг площади расположились небольшие магазинчики, под завязку забитые разным товаром, изливавшимся на улицу красочным потоком. Продавцы, как чёртики из табакерки, возникали прямо перед носом, стоило чуть притормозить возле особо красочного развала. Они не позволяли себе хватать прохожих за полу, но расхваливали свой товар так, что становилось страшно — и как только бедняги расстанутся хоть с чем-то столь дорогим сердцу… И орали… Орали так, что у меня уши закладывало. Со всех сторон неслись вопли. Расхваливали всё! Один пытался доказать что его пуговицы — самые пуговичистые в мире, другой нахваливал ткани, привезённые из Англии, третий вопил что-то про кашемир, самый кашемиристый, что ни на есть, причём только у него, невзирая на то, что через три шага ещё один торговец шалями пытался доказать покупательнице тоже самое… У обоих шали настолько яркие, что особой разницы я не заметила — в глазах рябило одинаково. Вот справа, словно резаный, завопил продавец восточных сладостей. Его издалека перебил торговец пирожками. Куда там тонкому восточному человеку переорать лужёную глотку нашего торгаша. Несчастный дядечка в полосатом халате смущенно примолк, но быстро оправился, едва заметил, что голос пирожника начал удаляться…

Господи, читала, что самым шумным является восточный базар, куда там! Продавцы нахваливали товар так, словно от этого зависела их жизнь. У маленьких лавчонок удалые молодцы в ярких рубахах разворачивали перед прохожими ткани и уборы. Ругались бабы, не поделив или место торговли, или покупателей. Короче шум стоял такой, что можно говорить во весь голос, не опасаясь, что тебя подслушают! Захотят — не смогут.

С трудом следила за мелькавшим между людских ног ярким пятном, пока на что-то не налетела. Подняла глаза — в тёмно-синей рубахе и серых штанах, заправленных в мягкие сапожки, Павел был неузнаваем. Он сверкнул улыбкой, и, ухватив меня за локоть, развернул.

— Иди по базару, рассматривай товар, и делай вид, что меня не знаешь…

— К чему такая конспирация? — хотела обернуться я.

Павел твердой рукой удержал и подтолкнул вперед.