— Вы можете вспомнить что-нибудь еще, что Папервайт говорила о своей жизни или о том, где она жила?

— Нет. Я только знаю, что все мужчины, кажется, любят ее? Но ей нравится — больше всего ей нравился Морхауз.

— Как вы думаете, сколько людей видели эту частично обнаженную фотографию?

— Все мужчины, вероятно? Вилепечора сказала мне, что она собиралась послать ее Морхаузу, но по ошибке отправила Аноми? Вилепечора, вероятно, показал всем остальным мужчинам…

— Хорошо, — сказал Страйк, делая пометку. — Теперь дайте мне адрес электронной почты Аноми.

После секундного колебания она взяла мобильный, который положила на подлокотник кресла, открыла свой электронный почтовый ящик и сказала,

— Это [email protected]. Все строчные буквы. Номер — цифры.

— Спасибо, — сказал Страйк. — Четырнадцать… как Правило 14?

Ясмин, которая была занята тем, что снова вытирала лицо рукавом, кивнула.

— Из интереса, каковы остальные тринадцать правил? — спросил Страйк.

— Их нет, — сказала она охрипшым голосом. — Есть только это правило.

— Почему же оно называется “четырнадцать”?

— Это любимое число Аноми.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Хорошо, — сказал Страйк, закрывая блокнот и доставая бумажник. — Вы мне очень помогли, Ясмин. Если вы последуете моему совету, вы свяжешься с этим человеком, — он открыл бумажник, достал карточку Райана Мерфи и протянул ей, — и расскажете ему все, что только что рассказали мне. Все. А потом я бы посоветовал навсегда исключить себя из этой игры.

— Я не могу, — сказала Ясмин, побелев.

— Почему?

— Потому что Аноми сказал — если я сделаю…

Она вдруг издала невеселый, немного истеричный смех.

— Он сказал, что расскажет полиции, что я помогала террористам? Но я полагаю… если я сама расскажу полиции… и, по крайней мере, мне не придется держать…

Ее голос прервался.

— По крайней мере, вам не придется держать…

Ясмин снова вытерла глаза, затем жалобно сказала,

— Аноми… как бы шантажирует меня?

— Чтобы сделать что?

— Чтобы… он заставлял меня быть им, в игре?

— Что вы имеете в виду? — сказал Страйк, когда его охватило ужасное подозрение.

— Он заставлял меня притворяться им? В игре, в определенное время? Он дал мне свои данные для входа в систему и сказал, когда я должна это сделать, иначе он расскажет полиции о досье?

— Как давно вы это делаете? — спросил Страйк, мысленно перебирая всех подозреваемых, которых они устранили на основании того, что они были без устройств, пока Аноми находился в игре.

— Я не знаю, — ответила Ясмин с очередным всхлипом. — С тех пор как… Это было после того, как я сказала Аноми, что встретила вашего партнера? На Комик-Коне?

— Господи Иисусе, — сказал Страйк. Стараясь не показать ярость, которая теперь поглощала его, он сказал: — Вам не показалась странной эта просьба?

— Ну, вроде того… Я спросила его, почему он хочет, чтобы я это сделала, а он просто сказал, что я должна это сделать.

— Можете ли вы вспомнить, когда именно вы “были” Аноми? Вели ли вы записи?

— Нет, — жалобно сказала Ясмин. — Это случалось много раз, я не могу вспомнить их все… Почему это важно?

— Потому что, — сказал Страйк, который больше не боялся напугать такую опасно тупую женщину, — вы помогали Аноми создавать алиби. На вашем месте я бы постарался вспомнить, выдавали ли вы себя за Аноми в ту ночь, когда Викасу Бхардваджу перерезали горло. Думаю, полиция будет весьма заинтересована в этой информации.

Он снова поднялся на ноги, так разозлившись на нее, что ушел, не сказав больше ни слова.

Когда Страйк открыл дверь, родители Ясмин с шумом пронеслись по коридору в гостиную, и последнее, что он услышал, прежде чем захлопнуть ее за собой, были их встревоженные голоса, расспрашивающие дочь, и ответный крик Ясмин.

Глава 92

Ночью снова белый коврик луны

Растянулся по полу общежития.

А снаружи, как злая кошка

Пион рыщет по темному коридору,

Планируя, я знаю, наброситься на меня, назло.

На то, что прошлой ночью мне разрешили переночевать в городе.

Шарлотта Мью

Праздник

Поначалу Робин была рада оказаться дома на Блэкхорс-роуд. Было немного странно оказаться вдруг одной — без Страйка, с которым можно все обсудить или посидеть в дружеской тишине в машине, — но легкое чувство неустроенности можно было игнорировать, загружая грязную одежду в стиральную машину, убирая туалетные принадлежности, поливая филодендрон и совершая поездку в супермаркет, чтобы пополнить запасы в холодильнике.

Однако по мере того, как день проходил, ей становилось все труднее делать вид, что ее нервы не расшатаны, что она чувствует себя в полной безопасности. Образы, которые она не могла забыть — перерезанная шея Викаса Бхардваджа, гротескные латексные маски, использованные террористами, молодой человек с татуировкой 88, фотографирующий ее квартиру, — заставляли ее пораньше задернуть шторы и еще раз проверить, установила ли она сигнализацию.

Она только что села есть яичницу с тостами, когда незнакомый звонок телефона, лежащего в сумке, заставил ее подпрыгнуть. Достав мобильный, она увидела сообщение от Пеза Пирса.

— Ты не поверишь, какой у меня был день.

Робин несколько секунд обдумывала ответ, прежде чем отправить сообщение:

— А что, что случилось?

Ответ Пеза последовал почти сразу.

— Ко мне приехала гребаная полиция. Какой-то мудак сказал им, что я тот парень, который троллил Эди. Теперь они говорят, что мне нужно скрываться. Какие-то ультраправые психи охотятся за троллем. Те же парни, что и во всех новостях.

— ОМГ, — ответила Робин. — Ты серьезно?

У нее было сильное предчувствие, что сейчас ее попросят одолжить Пезу свой диван, и, конечно, так оно и было:

— Я не могу прийти и переночевать у тебя, да?

— Мне очень жаль, — ответила Робин, — у нас остановились двое.

— Да, у многих моих приятелей есть “постояльцы”, а у меня есть террористы после меня.

— Извини, — ответила Робин, — это правда. Дай мне знать, где ты остановился? Я могла бы прийти и подбодрить тебя.

У нее не было ни малейшего желания идти на встречу с Пезом, но она не могла придумать другого способа убедить его сообщить ей свое местонахождение, чтобы они могли следить за ним. Однако, вероятно, раздраженный тем, что она не предложила ему убежище, он ничего не ответил. В каком-то смысле Робин почувствовала облегчение: она не была уверена, что ее нервы выдержат вечер текстового флирта с Пезом Пирсом, который, как считал Страйк, мог оказаться человеком, перерезавшим горло молодому гению в Кембридже и оставившим его захлебываться собственной кровью.

Ее сосед сверху снова включил громкую музыку, и впервые гулкие басы обеспокоили Робин: она хотела иметь возможность слышать необычные звуки. Закончив ужин и помыв посуду, она попыталась устроиться поудобнее, чтобы изучить аккаунт “Ученика Лепина” в Twitter, но ей было трудно сосредоточиться. Когда позвонил Страйк, она с облегчением схватила трубку.

— Привет, — сказала она. — Как все прошло с…?

— Ты, блядь, не поверишь, — сказал Страйк.

— Что случилось?

— После Комик-Кона Ясмин несколько раз подряд притворялась Аноми, но она не записывала, когда именно она это делала. Она догадалась, что женщина, которая брала у нее интервью, — это ты, после того как увидела твою фотографию в газете, сказала Аноми, что ее допрашивал детектив под прикрытием, и Аноми шантажом заставил ее выдать себя за него в игре.

— Что?

— Значит, все гребаные подозреваемые, которых мы исключили после Комик-Кона, снова в деле.

— Но это…

— Почти все, кого мы подозревали с самого начала, за исключением Себа Монтгомери. Мне придется сесть и все продумать, но, Господи Иисусе, нам это было не нужно. Я думал, у нас осталось два человека. А что касается Папервайт…