— Алло? — сказал голос Зои, прозвучавший через переговорное устройство.

— Зои, привет, — сказала Робин, снова усилив свой йоркширский акцент. — Это Джессика, из Норт-Гроув? Я просто проходила мимо по дороге домой и хотела узнать, все ли у тебя в порядке. Мне сказали, что ты заболела.

— О, — сказала Зои. Да, я в порядке. Просто… просто расстройство желудка.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Я… нет. Спасибо большое, — сказала Зои.

— Хорошо, надеюсь, тебе скоро станет лучше, — сказала Робин.

— Да. Спасибо, — сказала Зои.

Робин перешел на противоположный тротуар, не сводя глаз с окна Зои. За тонкой розовой занавеской показался силуэт человека. Он выглядел слишком большим, чтобы принадлежать Зои. Оглянувшись, чтобы убедиться, что за ней не наблюдают, Робин аккуратно сняла парик брюнетки и положила его в сумку, затем достала свои карие контактные линзы. Теперь, если бы кто-нибудь посмотрел вниз на темную улицу, то увидел бы только светловолосую женщину, которая, очевидно, ждала лифт.

Прошел целый час. Никто не входил и не выходил из здания. Робин все еще ждала.

Без десяти полночь молодой чернокожий мужчина подошел к двери и отпер ее. Робин перебежала дорогу.

— Извините, вы не против, если я войду? Я оставила ключи от входной двери у своей подруги, а она не отвечает на звонок.

Молодой человек не возражал.

В коридоре было грязно, а бетонные ступени без коврового покрытия были замусорены окурками и обертками от еды. На лестничной клетке пахло так, как будто по крайней мере один человек использовал ее в качестве писсуара.

Робин поднялась по узкой лестнице вслед за жильцом, который исчез через дверь на лестничной площадке первого этажа, оставив Робин подниматься на второй этаж одну, переведя на ходу мобильный телефон на беззвучный режим.

Поднявшись на верхнюю площадку, Робин увидела в свете единственной незатененной лампочки, висящей под потолком, две двери: одну закрытую, другую приоткрытую. За последней виднелась ванная комната размером со шкаф, стены которой были покрыты грязной, потрескавшейся плиткой, а над унитазом болталась душевая лейка. Робин сомневалась, что перепланировка была законной.

Закрытая дверь выглядела так, словно ее можно было открыть одним хорошим пинком. Прекрасно понимая, на какой риск она идет, Робин подкралась к ней и приложила ухо к щели между дешевой деревянной дверью и рамой.

Она услышала мужской голос. Голос звучал сердито, но говоривший, возможно, зная, как далеко распространяется звук внутри этого некачественно построенного здания, не повышал голос достаточно громко, чтобы Робин могла уловить больше нескольких слов.

— ... игра… свобода выбора… давление на меня…

Робин снова проверила свой телефон. Было уже за полночь. Возможно, гость Зои и собирался остаться на ночь, но его тон был далек от любовного. Робин осталась на месте, прижав ухо к щели в двери.

— ... делает мне больно…

Теперь зазвучал голос Зои, высокий и плаксивый, его было гораздо легче услышать, чем голос мужчины.

— Я никогда не хотела причинить тебе боль, никогда!

— Говори тише, черт возьми!

Зои подчинилась, но по тому, как повышался и понижался ее голос, Робин понял, что она умоляла, но слова были неразличимы.

Затем Робин услышала шаги изнутри комнаты: похоже, они приближались к двери.

Она спустилась по бетонной лестнице как можно тише и успела дойти до площадки первого этажа, как услышала, что дверь Зои открылась.

— Нет, пожалуйста, — услышала она слова девушки. Пожалуйста, не уходи…

— Отстань от меня. Отстань. Ты начинаешь угрожать…

— Я не угрожала, я не угрожала, я только…

— Кто это начал?

— Я, я, я, я знаю…

— Я же говорил тебе тогда, что это я, блядь, рискую…

Робин продолжала спускаться, стараясь производить как можно меньше шума, пока не достигла первого этажа, где прижалась к стене так, чтобы ее не было видно, если Зои или ее спутник посмотрят вниз на лестничную клетку.

— Пожалуйста, останься, пожалуйста, я не хотела, я просто…

— Уже поздно. Мне нужно идти. Мне нужно многое обдумать.

— Нет, — завопила Зои, и ее голос эхом отразился от мрачных стен.

— Я сказал, не шуми, мать твою!

Раздался звук шарканья. Скрываясь от шума, Робин тихо открыла дверь на улицу и стояла, прислушиваясь, готовая к бегству.

— Отвали от меня. Ты поставила меня в чертовски трудное положение, а теперь шантажируешь…

— Я не шантажирую, — причитала Зои.

По лестнице спускались тяжелые шаги. Робин выскользнула из двери, сняла куртку, которую Джессика Робинс надевала во время каждой поездки в Норт-Гроув, поспешила занять позицию в десяти ярдах от дома и склонила голову, делая вид, что смотрит в телефон.

Сквозь волосы, скрывающие ее лицо, Робин наблюдала, как Тим Эшкрофт вышел из здания и направился к припаркованному Фиату. Через несколько секунд за ним последовала рыдающая Зои. Она попыталась помешать Эшкрофту войти в машину, но он с легкостью отбросил ее и, захлопнув перед ее лицом дверцу, уехал, но не раньше, чем Робин успела сфотографировать его машину.

Зои стояла на дороге, дрожа и плача, пока машина не скрылась из виду, ее истощенный силуэт напоминал силуэт двенадцатилетней девочки. Робин быстро склонила голову, когда Зои снова вошла в здание, не удостоив блондинку ни единым взглядом.

Как только дверь закрылась, Робин достала блокнот и ручку, присела на корточки, положила блокнот на колено и набросала все, что смогла вспомнить из того небольшого отрывка спора, который ей удалось услышать. Шантаж… кто это начал?... ты поставила меня в чертовски трудное положение… это я рисковал…

Она снова поднялась на ноги и проверила время на телефоне. Она хотела бы немедленно позвонить Страйку, но было уже поздно: он наверняка спит.

Как ни странно, предположение Робин оказалось ошибочным. В этот момент ее напарник, покинувший “Кембридж” час назад, не спал и сидел, покуривая, за своим маленьким кухонным столом. Перед ним лежали его мобильный и блокнот, последний был открыт на двойной странице, которую он только что заполнил вопросами и замечаниями по поводу записи интервью Робин с Пезом, которую ее телефон достаточно хорошо ловил, учитывая фоновый шум паба.

Пока Робин вызывала такси, чтобы оно отвезло ее обратно в Уолтемстоу, Страйк слегка хмурился, многократно воспроизводя запись, ища в ней те моменты, которые его особенно интересовали.

Наступило долгое молчание, после чего Пез сказал хриплым голосом,

— Ты чертовски великолепна.

— Я всего лишь пыталась прочитать твою татуировку, — сказала Робин, ее голос слегка дрогнул.

Страйк перемотал вперед.

— Ты добрый. Приличный. Я думала, ты… не знаю… художник-плейбой.

— Почему? Из-за того, что я снял свою экипировку для художественного класса?

— О, я была не против, — сказала Робин. Пез засмеялась. Страйк снова перемотал вперед.

— Не встречался ни с кем нормально больше года. Хотя со мной все в порядке.

— Не сомневаюсь, — сказала Робин со смехом в голосе.

Снова долгое молчание, за которым последовало что-то похожее на стон Пеза. Затем Робин прошептала что-то, чего Страйк не смог уловить. Он трижды воспроизвел запись и наконец решил, что Робин сказала следующее:

— Обычно я не занимаюсь подобными вещами при свете дня.

Это позволило понять реплику Пеза:

— Нет проблем. Скоро стемнеет.

Он снова перемотал вперед.

— Я уже говорил, что ты чертовски великолепна?

Еще одна долгая пауза. Затем Робин сказала:

— Может быть, тебе поможет разговор об этом.

Страйк снова перемотал вперед.

— Ну, у меня нет лицензии, но, с другой стороны, я предлагаю услуги, которые нельзя получить в службе здравоохранения.

Он никогда не слышал, чтобы Робин так разговаривала, не представлял, что она может так хорошо флиртовать. Он думал… что? Что она была невинной школьницей?

Страйк говорил себе, что есть веские причины, по которым она могла запаниковать из-за его неосмотрительного подхода возле “Ритца”, но теперь он узнал, что она вполне готова принять сексуальную увертюру, если это продвинет дело… или, возможно, если ее сделает мускулистый молодой художник, которого, очевидно, она уже видела обнаженным.