— Да просто кто-то любился со свиньями, — хохотнул Филин.
— Тоже вероятно.
— К нам в постоялый двор, — задумчиво проговорил Бай, — однажды прибыл принц из дальней страны. Кожа у него была чёрная-чёрная.
— Мамка спала с пантерой, — равнодушно проговорил Филин.
— И губы такие же крупные, как у меня.
— А бабка — с жабой. Дбалин, что со второй причиной? Или, как бы ты выразился, secundo.
— С ней всё просто. Фей не существует. Это деревенские байки, оправдание нерадивых матерей тому, что не смогли нормально воспитать ребёнка. Не было ещё ни одного подтверждённого случая, чтобы мистическая фея на глазах у свидетелей меняла младенца. Да и как бы у неё, малышки в томик in quarto ростом, это получилось? В общем, небылица. Как и то, что на севере ходят волосатые слоны.
Послышался топот копыт. Навстречу путникам рысью бежал конь с Амарилль в седле. Эльфийка поравнялась, коротко отрапортовала:
— Впереди никого. Проверю, кто позади нас.
— Эй-эй, красавица, — остановил её Филин. — Ты так своего мерина загонишь, он уже почти пеной плюётся. Целый день рейды то туды, то сюды. Успокойся, езжай с нами, не сторонись. Ты с Баем так почти и не общалась, а он прекраснейший собеседник.
— Сомневаюсь.
Филин тяжко выдохнул, Бай лишь смущённо улыбнулся.
— Не сомневайся. Хотя бы во имя мерина, попридержи пыл.
— Хватит называть его мерином, мой конь не кастрат!
— Ты тоже ребёнок, но «детка» так и просится на язык.
Амарилль, чем удивила братьев и тролля, совершила невозможное — проигнорировала издёвку Филина и, скрежетнув зубами, присоединилась. Хотя в разговор принципиально не влезала. Тролль притих, в присутствии эльфийки как будто разучился разговаривать.
— Бай, а ты насчёт причины, чтобы к нам присоединиться, серьёзен? А то вдруг переиграл, а мы и в ус не дуем, — спросил Филин.
— Нет, не шутил. Хочу приключений.
Амарилль фыркнула.
— И всё-таки наивно, — заметил Дбалин. — Даже инфантильно. Но в то же время благородно, романтично. У нас троих цели попрозаичнее будут. Деньги.
— А на что? — спросил тролль.
Дбалин улыбнулся брату:
— Начнёшь ты?
— А почему бы и нет! С самого начала, прям с нашего детства?
— Умоляю… — Эльфийка закатила глаза.
— Не стони. Раз с начала, так с начала. Заранее извиняюсь за театральность, но в своё время я прослыл самым известным актёром местных балаганов.
— И самым переигрывающим.
— Молчать, ушастая, раз не сечёшь в искусстве выражения. Я не переигрываю, а показываю ярко, чтоб видели все. Обещаю не затягивать. Начало будет грустное, посему готовьте платки. Жили-были два прекрасных оборванца, и случилось, что их батьку-лесоруба прибило деревом, а мамку-шалаву хворь съела. Ночью как-то нос провалился, а через пару месяцев на теле язвы открылись, что прежде огромными прыщами наливались.
— Дурная болезнь, — пояснил Дбалин.
— Пожалел братьев-оборванцев жрец храма тамошнего, что был богу посвящён ныне, так сказать, востребованному в народе. Трёхликому. Есть он батько, сын и мамка в сути единой. Я ведь дельно заумной риторикой распыляюсь, братишка?
— Не совсем. Хотя бы потому, что «руах», «мамка» то бишь, на самом деле переводится как «женщина-дух» либо «женщина-призрак». Можно сказать, что просто «дух».
— Ну и к чёрту, — отмахнулся Филин. — Как ты видишь, Бай, прилежным монахом был только один из братьев. Тот, что худосочный, очкастый и с рождения зазнайка. Второй же, сильный, ловкий, неудержимый, искренне клал на так называемые свободные науки и познавал прелести настоящей свободы.
— Пока я учился грамматике, риторике, диалектике, арифметике и остальным необходимым для каждого уважающего себя человека наукам, Филин валял дурака.
— Враньё!
— Регулярно сбегал из храма, шастал с менестрелями, акробатами и прочими мошенниками, увязался в банду раубриттеров, которой руководил какой-то, простите меня за грубость, идиот, любивший зелёные капюшоны.
— Они шли ему, — пожал плечами Филин.
— Но идиотом он был не из-за этого? — спросил Бай.
— Нет, — ответил Дбалин. — Из-за того, что грабил богатых и отдавал награбленное бедным. Позже ограбленные богатые били подвластных им разбогатевших бедных, отбирали золото и повышали подати. Видимо, идиот в зелёном капюшоне не подозревал о существовании такого понятия как последствие.
— Как бы то ни было, — продолжил Филин, — знакомство с лесной шайкой принесло близнецу только пользу.
— Его кинули в яму вместе с остальными. Если бы не прихоть фортуны в виде разъярённых крестьян, то примерил бы петлю.
— Но не примерил же. Вместо того благополучно вернулся в храм и осознал, что разбой, веселье, пьянки — ну, не его. Только веселье и пьянки — вполне его. А если ещё добавить баб сочных, чтоб прям как наша Амарилль, то вообще будет прелестно! И как думаете, что впоследствии он сделал? А он предложил худосочному братишке открыть бордель.
Молчали все, даже кони перестали хрипеть. Эльфийка, хоть и слышавшаяй историю не в первый раз, всё равно заинтересованно смотрела на Дбалина, ожидая продолжения.
— И братишка согласился, — сказал тот, скромно улыбнувшись. — Не обещаю вещать так же увлекательно, как Филин, однако постараюсь не ударить в грязь лицом. В то время у меня назрел план о незаконной… библиотеке. Знания — это прекрасно, но ещё невероятно цензурно. Пока Филин портил девок, парней и репутацию, я изучал трактаты, доступные в нашем храме, ходил в храмы других божеств и везде встречал запреты. Те или иные тексты, считающиеся еретическими, просто уничтожали. Во многом из-за того, что наиболее востребованные религиозные течения имеют власть над, извиняюсь за каламбур, власть имущими, в результате чего мы получаем официальный закон со списком «вредных» книг, который пополняется регулярно. Куда не обратись, везде хоть одна книга да будет запрещена. И как поступить в таком случае? Смириться? Ну уж нет. Бороться? Определённо. Только для борьбы нужны деньги. Многочисленные подкупы торговцам-путешественникам, переводчикам-толмачам, переписчикам да хотя бы постоянные траты на качественную бумагу, чернила, переплёты. И, возвращаясь к предложению брата, неплохо бы иметь хорошее прикрытие. Хотя, согласитесь, это абсурд за гранью понимания, что книги запрещают, а бордели — нет.
— Но, чёрт их подери, с борделями тоже сплошные траты! — подхватил Филин. — Аренда крупного здания, покупка крепких дубовых кроватей, взятки сеньорам, полиции, судьям. Плата охранникам, поварам, мессалинам с жирными бёдрами, гиацинтам с внушительными… достоинствами. Ещё б неплохо заиметь музыкантов. Деньги-деньги-деньги! И в самом начале, что будет нам к чести, мы с братом пошли путём не преступным. То есть в банки. Но, боже, эти засратые бумажки, бланки с неправильными номерами и безбожные проценты просто невозможно пережить и остаться в трезвом уме! Вспомнить хотя бы гнусавые голоса банкирш: «Вам надо было расписаться на третьей и седьмой страницах, а в одиннадцатой зачеркнуть неподходящие условия, переписывайте! Копию возьмите у четвёртого окна, очередь по талону. Заодно возьмите у третьего окна форму номер семь, очередь живая. И только после этого, но перед оформлением, подпишите документы у первого окна. Очереди нет, принимают по записи». Сукины дети! Уж лучше грабить!
— К счастью, до последнего не дошло. Почти, — продолжил Дбалин. — Был запасной вариант. В храме я часто переводил деловые документы и старые хроники. Попался мне один любопытный текст, датируемый две тысячи девятьсот сорок первым годом Третьей эпохи, что повествовал о бегстве гномов из подземного города Кхазадума, в котором обосновался дракон. Откуда там дракон — непонятно, но факт исторический, к тому же подтверждённый другими документами, в которых упоминается великое переселение гномов, что захватили северо-восточные земли дикарей, где ныне и обитают. Главное же отличие моего текста от остальных в том, что он указывает точное место подземного города (с учётом смены климата и топонимов), а ещё говорит об оставленном сокровище. Описание скудное, буквально одно лишь слово «сокровище», однако, если верить более ранним письменам, разочаровать нас оно не должно. Им могут быть драгоценные камни, золото, мистическая амброзия, святой Грааль, возможно, даже утерянный секрет легендарной гномской стали, что до сих пор не могут воссоздать величайшие кузнецы современности. Но вернёмся к рассказу. Признаться, совершил я одну большую ошибку, да чего уж — вселенскую, поведав о сокровище нашему приёмному отцу, тому самому доброму монаху, что, как оказалось, был-то не особо добрым и не по-родственному лицемерным. И теперь мы в бегах. Конец истории печальный.
