Я улыбнулся. В принципе, делать на корабле нам было нечего, могли бы и с пристани парадом любоваться. Просто хотелось в самый распоследний раз еще раз всё проверить, убедиться, что настройки не сбились и сегодняшние испытания пройдут штатно.

А парад удался. Народищу… Все набережные рябили от голов и воздушных шариков. «В общем доступе» показалась «Москва», первый крейсер типа «Атлант». И два эсминца прошлись по Севастопольской бухте, тоже самые первые, только-только принятые — «Современный» и «Отчаянный». По сути — легкие крейсера. А вот тяжелый атомный «Фрунзе», второй из «Орланов», в это самое время огибал Европу.

Проход «Новороссийска» на параде удался вдвойне, став наиболее эффектным — два «Яка», на виду у всех, взлетели над палубой, воспарили — и прочертили круг над Севастополем. С пристаней неистово замахали флажками…

— Я вас… э-э… приветствую, — послышался негромкий голос.

Пока я поворачивал голову и, жмурясь, приподнимал темные очки, Володька вскочил, вытягиваясь во фрунт, и грянул:

— Здравия желаю, товарищ адмирал флота Советского Союза!

Главком Горшков, посмеиваясь, махнул рукой:

— Вольно! — опасаясь за китель, он присел на газетку, угодливо подстеленную Корнеевым. — Как настрой?

— Боевой, товарищ адмирал… — зарявкал Киврин, но главком поднял руки, тормозя служаку.

— Сергей Георгиевич, этого достаточно.

— Думаю, всё пройдет штатно, Сергей Георгиевич, — зажурчал я, незаметно грозя Володьке кулаком. — Отстреляемся, и можно будет наладить «учебку» для БЧ-2.

Горшков вывернул шею, чтобы оглянуться на инверсионную «пушку».

— А стреляет ваша установка мгновенно? Я имею в виду, сразу поражает цель?

— Быстрее скорости света! — похвастался я. — Тут главное, для тех же артиллеристов, забыть про всякие упреждения и сносы — надо нацеливать в упор. Скоренько регулировать мощность импульса и самой энергосферы, чтобы не расходовать без толку заряд накопителей…

— Не палить из пушки по воробьям, — перевел Горшков, кивая, и прищурился. — К-хм… А поприсутствовать можно?

— Так точно! — рявкнул Киврин.

— Уймись, — попенял я Володьке. — Только там тесно, Сергей Георгиевич. Хорошо еще, Ромуальдыч догадался кондиционер поставить…

— Вайткус? — оживился Горшков. — Он тоже здесь?

— А что в Советском Союзе происходит без Арсения Ромуальдовича? — развел я руками.

— Это верно! — фыркнул главком. — Ну, тогда забейте мне место.

— Есть, товарищ адмирал флота Советского Союза!

Я лишь вздохнул, с укором глядя на Киврина. Неисправим.

Пункт управления и впрямь вышел тесным — стальная коробка с нависающим подволоком. По переборкам расползаются вязки кабелей и проводов, за белыми решетками шелестит вентиляция, нагнетая прохладу, а половину места занимает пульт с экранами, да пара шкафов с электронной начинкой — «Коминтерн-5», суперкомпьютер от товарища Юдицкого.

Мы с Володькой устроились за пультом, а во втором ряду кое-как примостились Горшков, Черных и каптри Башан, командир БЧ-2.

— Контрольная проверка установки, — начал я мужественным голосом, думая следом, что и у физиков есть свои «уставные» фразочки.

— Всё работает штатно, — важно подхватил Киврин.

— Эмиссия.

— Запущена.

— Энергия.

— Есть выход на полную энергию! — бойко ответил Володька. — Есть включение баланса энергии!

— Стабилизация канала.

— Канал стабильный. Тахионный пучок локализован! — отрапортовал наш аналитик. — Конфигурация поля близка к расчетной, мелкие флуктуации в пределах нормы.

— Готовность!

— Есть готовность!

Инвертор наверху… Я почти чувствовал его. Тахионное поле бушует в ускорительной секции, снуя в магнитных ловушках. Оно будто ждет, когда же я выпущу его на волю — и укажу жертву.

— Внимание! — гаркнул Киврин. — Цель воздушная, групповая! Предполагаю атаку!

— Параметры целей? — включился я в игру.

— Высота четыре восемьсот, скорость девятьсот, пеленг сорок пять на корабль, не меняется!

— Взять на сопровождение. Приготовиться к отражению воздушной атаки!

Хорошая оптика выдала на экран картинку, пусть и дрожащую — встречным курсом летели два беспилотных «МиГ-21», управляемых по радио.

— Цель? — обронил я.

— На постоянном сопровождении, — забубнил Володька. — Ведем… Данные выработаны.

— Пуск!

Волнующее зрелище! Будто спецэффект из кино о будущем! Четкий силуэт налетающего «мигаря» замерцал, угодив в бледно-фиолетовый пузырь энергосферы, и — пф-ф-т! — рассеялся в радужных сполохах. В воду полетели оплавленные ошметки.

— Пуск!

Ведомый «МиГ-21» отвернул, ложась на крыло — и полыхнул. Из фюзеляжа будто ударили во все стороны конусы лилового света, а в море закувыркался дырявый, ломающийся… каркас? Самолет будто обглодали до костяка.

— Цель поражена! — Киврин замер, вглядываясь в показания приборов, и затараторил по новой: — Цель воздушная, групповая, высотная, скоростная! Пеленг сто десять, дистанция сто восемьдесят, расчетное подлетное время — десять минут!

Это летели мишени М-141. Инвертор над нами плавно развернулся, чуть приспуская «ствол».

— Пуск!

Над горизонтом трижды полыхнуло, донося горсти гамма-квантов, и товарищ Горшков захлопал в ладоши у меня за спиной. Я расслабленно откинулся на неудобную спинку.

— Враг будет разбит, — ухмыльнулся Киврин, — победа будет за нами!

Суббота, 16 мая. Вечер

Ялта, набережная им. Ленина

Славно, что Ялта невелика. Чем ближе к ночи, тем на улицах делалось тише, как во всяком провинциальном городишке. Зато какие краски гуляли на закате! Красные тона — от разбавленного алого до густого кармина, желтые — от лимонного до прозрачного беж. И все это играло, слоясь и перемешиваясь, отражаясь в волнах.

А дачку четы Вайткусов я бы так не обзывал. Домище! Лет ему за сотню, наверное. Кто-то с любовью сложил стены из ракушечника, покрыв частые стропила черепицей. Пара кипарисов дополняла живописную картинку.

«Дачку» огораживал каменный забор, а от калитки к веранде вела короткая аллея с шелестящим «навесом» из виноградных лоз.

«Красотень!» — определила Рита, и как тут не согласишься?

Я стоял на обширном балконе, и любовался темнеющим морем. Из-за приоткрытой двери доносился говор — приятно возбужденный мамин голос сливался с рокочущим баритоном Староса. «Дядя Филя», как звала его Настя, наконец-то вырвался из беличьего колеса забот.

На кухне царствовала тетя Марта, перекликаясь с Ритой, а Юлька дрыхла в самой большой спальне.

В эти плавно текущие моменты бытия я не искал одиночества, но и к родне меня не тянуло. Так хорошо просто облокотиться о толстенный парапет, и бездумно пялиться в сумеречную синь, что сквозила над берегом, пряча город у моря, придавая Ялте романтичный и таинственный облик Зурбагана.

Отдаленные голоса, женский смех и шум прибоя одинаково ясно разносились в потемках, наполняя душу безмятежностью.

Звякнула балконная дверь, но внутренняя моя гладь не сморщилась досадливой рябью. Выступил хозяин, а за ним выкатился Старос, всё сильнее напоминающий колобка.

«Раскормила его мама…» — подумал я благодушно.

— Етта… — Вайткус раздвинул губы в горделивой улыбке. — Как тебе моя недвижимость?

— Зачет! — ухмыльнулся я.

— Первая линия! — со вкусом сказал Филипп Георгиевич. — Wow…

— Да-а… — залучился Ромуальдыч, и спохватился: — Как дела хоть? На поприще микроэлектроники?

— Дела идут, и жизнь легка! — хохотнул Старос, и тут же построжел, чуть виновато взглядывая на меня. — Буквально позавчера открыли мемориальную доску в Научном центре — с именем твоего отца, Майкл.

— Спасибо, — серьезно сказал я. — Надо, чтобы помнили.

— Самый большой памятник Питеру — это НПО «Совинтель», его детище… — негромко проговорил Фил. — А мы сейчас переходим на техпроцесс в полтора микрона. Да-а! Объем ОЗУ довели до шестнадцати мегабайт, а число транзисторов — до ста тридцати четырех тысяч! Really! — он оглянулся на дверь, и тихонько спросил у меня: — Мне показалось или Лида… твоя мама… сильно нервничает?