Отсчитав пятьдесят верстовых столбов от Рупара, Гурбакш Сингх въехал в город Нангал. Горный кряж Наина Деви, обрамлявший далекий горизонт, вырастал на глазах. Река Сатледж прорезает в нем ущелье. Здесь идет строительство одной из высочайших плотин. Она будет втрое выше знаменитого Кутаб Минара в Дели.

О гидростанции Бхакра-Нангал покойный премьер-министр Индии Джавахарлал Неру сказал: «Это нечто грандиозное!» Энергия плотины поможет зажечь свет в тех индийских домах, где пока еще темно. Орошенные поля помогут накормить население Индии.

Индия — страна священных храмов, вершин, озер и рек. Их посещают, чтобы привести свои грешные мысли в строгое соответствие с канонами небес. Паломник в Индии — лицо высокочтимое, а паломничество — целая отрасль экономики.

Добившись независимости, народ древней страны создал новые «святые места» — строительные объекты, привлекающие нескончаемые потоки пилигримов. Новые «святые места» — источник национальной гордости индийцев. Люди приезжают сюда в поездах, автобусах, идут пешком. Во время каникул здесь особенно много студентов. В Бхакре мы увидели крестьян. Они смотрели, откуда потечет вода к задыхающимся от жажды полям и где родится электричество.

Советский народ, который верит в могущество разума, помогает индийцам строить новые «храмы» с куполами домен и минаретами воздуходувок. В новых «храмах» поют гимны труду, созиданию, дружбе.

Во время работы над этой книгой нам представился случай засвидетельствовать свое почтение одному из новых «храмов» Индии — Бхилаи. Разрешите представить вам некоторых людей, которые работают, а не молятся в этом «храме». Есть там и старые, и молодые, индийцы и советские люди — самоотверженные поклонники стали и свободы.

Один буржуазный индийский журналист глубокомысленно заметил на страницах своей респектабельной газеты: «Русские — замкнутый народ. Они держатся в стороне от индийцев».

— А что вы думаете об этом, мистер Пандей? — спросили мы пожилого начальника прокатного цеха.

— Мое мнение — прямо противоположное, — ответил он. — Я работал с русскими и в Индии и в Советском Союзе. Я работал с немцами и англичанами. Но лучше всего работать с русскими… Шесть месяцев я жил в Советском Союзе. И там, вдали от дома, я нашел дочь. Ее зовут Валентина, она была моей переводчицей. Она спросила меня:

— Мистер Пандей, как вас зовет ваша дочь?

Я ответил.

— Можно я буду вас звать так же?

Вот так в чужой стране я нашел дочь.

— Ну, а все-таки, общительны соотечественники Валентины или нет?

— Представьте себе комнату, свет погашен, светится экран телевизора. Это квартира Валентины. Она пригласила меня пообедать, а потом мы смотрели телевизор. Я сидел рядом с ее родителями. Тут же был муж Валентины. Пришли соседи. Валентина сидела у моих ног и переводила. Настоящая семья. И так далеко от моей родины!

Пандей вынул из кармана письмо.

— Это от моей русской дочери, — сказал он. — Валентина извиняется, что долго не писала, она перешла на новую работу. Плоды манго, которые я послал, все ели с огромным удовольствием. «Мама посадила косточки манго в саду. Интересно, прорастут ли они…»

Мы уверены, что косточки, которые мать Валентины посадила в уголке своего сада, на далекой Украине, прорастут и вытянутся в густые темно-зеленые деревца. И конечно, принесут плоды.

Один писатель утверждал, что «сталь поет». Конечно, он говорил это в переносном смысле. Вероятно, писатель слышал, как поют сталевары во время работы.

В юности инженер Сальниченко мечтал стать поэтом. Еще до войны он закончил Институт тонкой химической технологии и был там старостой литературного кружка. Он печатался в газете «Шахтер» в г. Шахты на Украине. Но профессиональным литератором Сальниченко не стал. Он стал строителем.

Строителям-верхолазам часто приходится работать очень высоко, в небесах. В Бхилаи Сальниченко встречал и провожал солнце, стоя на гигантских лесах стройки. Знает он и что такое лунный загар. Перед ним расстилается новый город, комплексы мощного комбината, возникшие на месте нищей деревушки. По ночам «лунное серебро» прожигают ослепительные вспышки автогена — во имя труда и счастья человека. Такие ночи тоже рождают поэтов.

Сальниченко говорит: «Я работал во многих местах, и каждый раз, покидая новорожденный завод, я оставляю там частицу сердца. Когда ребенок берет в руки карандаш, он испытывает радость. Когда взрослый человек создает хорошую вещь, он гордится. Когда я уезжаю на новую стройку, мне всегда грустно. Ведь это дело моих рук, а работать мне здесь не придется. Но что делать? Я понимаю, что так устроена жизнь. Вернее, голова понимает, а сердце — нет».

Сальниченко не профессиональный поэт. Он просто строитель.

Шив Сингх, высокий, хорошо сложенный, красивый сикх, показал на угольный транспортер и сказал: «Весит 45 тонн, длина — 172 фута. Мы собрали его на земле и потом подняли электролебедками. Кранов не применяли…»

В голосе его звучало удовлетворение.

Он продолжал: «Образование у меня небольшое. Но дай мне любую работу, я сделаю ее. Я разбираюсь в чертежах. Не смотрите, что на мне накрахмаленная рубашка и аккуратно повязанный тюрбан. Это для вас. Я не подрядчик. Видите, какие у меня руки, все в мозолях, иголка не возьмет».

Что сильнее всего на свете?

…В тот день он проверял, как идут последние работы в куполе третьей домны. И, надо же было такому случиться, поскользнувшись и падая с головокружительной высоты, он ухватился за оголенный стык провода, по которому шел ток промышленного напряжения. Попов тут же потерял сознание. Стоявшие вокруг в ужасе замерли. Тогда рабочий-индиец схватил палку и с такой силой ударил по проводу, что перерубил его. Жизнь советского инженера была спасена.

Так что же сильнее смерти? Конечно, руки друга.

Мы сидели в гостях у инженера Ахуджа на лужайке среди цветов. Наш хозяин — один из первых инженеров, приехавших сюда. Тогда здесь были только рисовые поля. Строители провели дороги, построили город, железнодорожную станцию. Из Визакапатама прибыло оборудование, началось строительство завода. Было много трудностей, работали днем и ночью. Сроки подхлестывали.

— Почему вы так спешите? — однажды спросил Ахудж советского инженера Гумберидзе.

— Потому, что по контракту с вашим правительством мы должны все закончить в 1959 году.

— Не может быть! Видимо, в контракт вкралась опечатка! Наверное, к 1995!

Но время шло, и мечты воплощались в жизнь…

— Когда я приехал сюда, у меня не было ни одного седого волоса, а теперь!

Но в лице по-прежнему задор молодости.

Он продолжал:

— За третью пятилетку мощности увеличились вдвое по сравнению со второй пятилеткой.

— А может быть, в план опять вкралась опечатка? — с улыбкой спросил его старый друг Гумберидзе.

— Нет, черт возьми, нет!

Прокатные станы раскинулись на огромной территории. Здесь работают тысячи людей. Нам нужно было найти одного — Гумберидзе. В кабинете он не сидит. Нас натравили в арматурный цех.

— Только что он был здесь, посмотрите в цехе заготовок.

Из этого цеха — в другой, в третий. Везде одно и то лее: «Гумрич? Он только что был здесь». Наконец мы поймали его. Инженер что-то объяснял рабочим на языке хинди.

— Да, — ответил он, — я Гумберидзе. Да, я один из бхилайских «аборигенов». Да, за работу на комбинате меня наградили орденом Ленина. Здесь, где теперь прокатный цех, мы вынули два с половиной миллиона кубометров земли. Это половина всех земляных работ. Мы уложили около трехсот тысяч тонн бетона, более половины всего бетона, уложенного на этом заводе. Мы собрали около сорока семи тысяч тонн металлоконструкций — сорок процентов…

Вычисления он производил, как арифмометр.

…Однажды советские инженеры ехали в Калькутту. Старались достать билеты в вагон с кондиционированным воздухом, но безуспешно. Тогда один инженер почтительно сказал кассиру: «Разве вы не знаете, с нами едет магараджа Гумрич?» Все уладилось в одну минуту. Так Гумберидзе был назван магараджей.