Я тоже, но давайте признаем, я лучше справлялся со своими недостатками.

— Я не проиграю, ты. . . ты . . . хот-дог, дышащий водой! — задыхалась она, ее лицо стало розовым.

Я смеялся.

— Твое время начинается сейчас, засранка. — Я поднял таймер в воздух.

— Знаешь, я очень устала от этого. — Она сжала в кулаке волосы — черные, как оникс, как и ее глаза, — завязав их в болезненный на вид пучок. — Делать себя невидимой для них. Родители всех моих друзей…

— Миранда и Дуг не родители. — Я прервал ее, щурясь, когда над нашими головами собрались серые тучи, словно школьные хулиганы. Скоро должен был пойти дождь. — Это просто люди с детьми. Есть разница.

— Но это несправедливо! — Грейс запнулась. — Мама наказывает меня всякий раз, когда твой папа ее раздражает.

Это был подходящий момент, чтобы указать, что я был личной боксерской грушей ее матери. Любимым занятием Миранды было жаловаться моему отцу на то, как я облажался.

Он не смеется. Не плачет. Не интересуется ничем, кроме астрономии и математики, что - извини меня, Дуг - просто ненормально для десятилетнего ребенка. Может быть, с ним что-то не так. Мы окажем ему плохую услугу, если не проведем несколько тестов. О, и он не зевает, когда другие зевают! Вы это заметили? Это говорит об отсутствии сочувствия. Он может быть социопатом. Социопат! Живущий под нашей крышей.

Я не мог допустить, чтобы Грейслин вернулась к своей маме с впечатлением, что мне на все наплевать, поэтому я прикусил язык.

— Что ты имеешь в виду? — Я спросил.

— Например, я давно хочу ту пачку, которую родители Люсинды купили ей в Москве. Она сделана на заказ. На прошлой неделе мама сказала, что попробует ее заказать. Но сегодня, перед тем как пойти с твоим папой в театр, она вдруг сорвалась и сказала, что это слишком дорого и что я быстро вырасту из нее. И все потому, что он ее разозлил!

— И тебе небезразлично это дурацкое платье, потому что…?

— Это не платье, Арс. Это пачка!

— Если ты так говоришь.

— Я так говорю! Я буду говорить это весь день!

— Тебе не нужна пачка Люсинды. Тебе нужен ее талант. И этого нельзя купить ни в России, ни где-либо еще, — сказал я как ни в чем не бывало.

Люсинда и Грейслин были на класс младше меня. Люсинда была девушкой, которой все хотели быть. Красивая и милая, и поэтому ненавидимая Грейс и ее маленькими клонами.

— Не могу поверить, что ты только что это сказал. — Она сжала руку в кулак и помахала мне. — Знаешь, мама права насчет тебя.

— Твоя мама ни в чем не права. Теперь начни ходить. У меня нет времени на это весь день, — рявкнул я, включив секундомер. — Давай.

— Тьфу! — прорычала она. — Я тебя ненавижу!

Я начал считать секунды вслух, зная, что это напугает ее.

— Ах. Я покажу тебе! Я выиграю!

Она подняла руки вверх и быстро побежала по крыше. Слишком быстро. Грейслин практически парила над краем, рассекая воздух, как хищная птица. Она входила и выходила из тумана, как самолет. Она качалась влево и вправо. Она была почти у дымохода, но какого черта? Она могла упасть в любую секунду.

— Господи, — прошипел я. — Притормози. Что ты делаешь…

Прежде чем я закончил свое предложение, ее правая нога не попала в игольчатую поверхность. Она поскользнулась, качнувшись влево, чтобы восстановить равновесие. Ее правая нога резко подвернулась. Она издала удивленный вздох, выбрасывая руки вперед, чтобы схватиться за дымоход. Она упала примерно на дюйм ниже.

Грейслин с диким воплем покатилась по краю крыши и исчезла из виду. Дерьмо. Мои легкие закрылись, отказываясь от кислорода. Моей первой мыслью было: о чем она думала? Вслед за папой, собирающимся убить мою задницу.

Я ждал удара. Может быть я был социопатом, как сказала Миранда. Кто ждал, когда тело их сводной сестры упадет на землю с тридцатифутовой высоты?

— Грейс? — Мой голос заглушил дождь, который начал барабанить по крыше. — Черт возьми, Грейслин!

— Сюда! — она задохнулась.

Меня охватило облегчение. Она не была мертва. Я присел, чтобы сесть на гребень, и медленно сполз вниз по крыше, пока не достиг желоба.

Ее пальцы сжались вокруг водосточной трубы. Ее тело болталось в воздухе.

Должен ли я позвать папу и Миранду? Попробовать подтянуть ее наверх?

Черт, я понятия не имел. Я никогда не думал, что кто-то из нас будет настолько глуп, чтобы законно бегать по крыше, как маньяк.

— Помогите мне, — умоляла Грейслин, по ее лицу текли слезы и капли дождя. — Пожалуйста!

Я схватил ее за запястья и откинулся назад, начиная тянуть. Острые шипы дождя затуманили мое зрение. Ее кожа была холодной, влажной и скользкой. Ее запястья такие тонкие, что я боялся их сломать. Ее пальцы вцепилась в мою кожу, цепляясь, извиваясь, пытаясь использовать меня как человеческую лестницу. Она пустила кровь, точно так же, как ее мать сделала сегодня ночью с моим отцом.

Я решил, что не разделю судьбу Дугласа Корбина. Я больше никогда не собирался проливать кровь женщины из Лэнгстона.

— Тяни меня сильнее! — Она застонала. — Я ускользаю. Разве ты не видишь?

Подошвы моих ног обгорели, когда я попытался втащить ее на крышу. Шансы были против меня. Физика тоже. Мне пришлось карабкаться в гору по мокрой гальке, волоча кого-то своим собственным весом. — Нужно держаться за водосток. Я должен позвонить папе.

— Я не могу!

— Мы оба упадем.

— Не оставляй меня!

Она думала, что я хотел убить ее или что-то в этом роде? Я тоже был готов опрокинуться.

— Послушай, я могу подержать тебя еще несколько секунд и дать отдохнуть твоим рукам, но тогда ты должна подержать водосток минуту или две, пока они не придут сюда.

Она выскользнула из моей хватки на дюйм. Извивалась в воздухе, как червь.

— Нет! Не оставляй меня! Я не хочу умирать.

— Не смотри вниз, — взревел я, падая на колени и дергая сильнее, изо всех сил. Мне казалось, что мои конечности отрываются от тела. Но она была слишком тяжелой, слишком влажной. — Только . . . просто посмотри на меня.

Давящая, безжалостная тяжесть ее внезапно исчезла. Мое тело дернулось назад. Мой затылок ударился о черепицу. Далекий всплеск ударил мне в уши.

Она упала.

Она упала.

В отчаянии я полз по желобу, щурясь вниз, пытаясь разглядеть сквозь дождь, грязь и густые кусты. Грейс приземлилась на навес, закрывающий пустой бассейн. Брюхо ее было глубоким, и вокруг нее была вода.

Грейслин не двигалась. Ее ноги были в странном положении, и я сразу понял, еще до того, как она начала кричать, что для нее все кончено.

Больше никаких вычурных тюлевых костюмов, русских пачек и танцевальных лагерей в Цюрихе.

Балетная карьера моей сводной сестры закончилась.

Такова была и моя жизнь, какой я ее знал.

Рентгеновские снимки пришли через несколько минут после того, как мы с папой попали в больницу.

Он ни разу не взглянул на меня за все время пути. Я рассказал ему обо всем, что произошло, кроме той части, где я подстрекал ее. Не нужно быть святее папы римского. Кроме того, она выжила, не так ли?

— Однако с ней все будет в порядке. Верно? — Я преследовал его по коридору, покрытому линолеумом, до ее комнаты. Я был так полон адреналина, что даже не чувствовал своих ног.

— Лучше бы она была в порядке, ради тебя, — прорычал он, глядя вперед. —Чем вы двое там занимались?

— Играли в игру.

Он фыркнул.

— Ты играешь по высоким ставкам. Типичный мужчина Корбин.

Какое отношение ко всему этому имеют стейки? В любом случае, я всегда был любителем бургеров.(игра слов: stakes-ставки, steaks – стейки)

— Хорошо это или плохо? — Спросил я.

— Проще говоря, это неизлечимое состояние, возникающее из-за слишком большого количества денег, слишком большого эго и слишком большого количества времени. — Он одернул свои кожаные перчатки за пальцы. — Мы, Корбины, склонны быть мятежниками, у которых есть причина. Надеюсь, ты не убил свою сестру. Обуздай свою личность, дитя.