Но если вы переборете себя и послушаетесь советов опытных космонавтов, то вернетесь на Землю сильными, здоровыми парнями с небольшим счетом, накопленным в банке, и громадным опытом и знаниями, которых вам не приобрести на Земле и за сорок лет. Вы станете настоящими мужчинами и будете помнить об этом.
И последнее. Довольно неуютно будут чувствовать себя те, кто сразу не привыкнет к такой жизни. Будьте внимательны друг к другу, и все будет хорошо. Если у вас появятся какие-нибудь проблемы, которые не решить иным способом, – обращайтесь ко мне. Ну, вот и все. Вопросы есть?
Один из новобранцев поднял руку.
– Сэр? – несмело обратился он.
– Говори, юноша, но сперва назови себя.
– Роджерс, сэр. У нас будет возможность получать письма из дома?
– Да, только не слишком часто. Раз в месяц или около того. Почту будет привозить капеллан, а также инспекционные и грузовые суда.
И тут, заревев, вклинился динамик:
– Всему экипажу! Через десять минут – переход в режим свободного полета. Приготовиться к невесомости.
Старшина проверил страховочные тросы. Все незакрепленные вещи были ловко принайтовлены, и каждому пехотинцу выданы пластиковые пакеты. Едва все это было проделано, как Либби почувствовал, что становится легким, – ощущение, подобное тому, которое испытываешь, когда скоростной лифт быстро останавливается после подъема. Разница заключалась в том, что чувство не пропадало, а все нарастало и нарастало. Поначалу в ощущениях была приятная новизна, но они быстро стали неприятными. Кровь застучала в ушах, а ноги покрыл холодный пот. Слюна стала выделяться с бешеной скоростью – он попытался ее сглотнуть, но поперхнулся и отчаянно закашлял. Потом его желудок дрогнул, судорожно сжался и выбросил вон полупереваренный ланч. После первого мучительного приступа рвоты Либби услышал вопль Маккоя:
– Эй, я же говорил, трави в пакет! Не дай этой дряни угодить в вентилятор.
До Либби с трудом дошло, что это обращаются к нему. Он нащупал свой пакет как раз перед тем, как его настиг второй приступ, и, прежде чем произошло извержение, успел поднести пакет ко рту. Когда тошнота отпустила, Либби обнаружил, что парит почти у самого потолка лицом к входному люку. Как раз в этот момент появился главный старшина и обратился к Маккою:
– Как тут у вас?
– Близко к норме. Правда, кое-кто из парней стравил мимо пакета.
– Ладно, это дело убрать. Воспользуйтесь шлюзом правого борта. – Распорядившись, главный старшина уплыл.
Маккой потянул Либби за рукав:
– Ну, Малец, раз отличился, давай лови теперь своих нежданчиков. – Старшина протянул ему ветошь, сам тоже взял и аккуратно подхватил шарик из блевотины, который парил в воздухе. – И держи свой пакет наготове. Если опять затошнит – остановись и пережди, пока не пройдет.
Либби подражал ему как только мог. Через несколько минут они на пару выловили большую часть летучей блевотины. Маккой осмотрелся и удовлетворенно произнес:
– Теперь снимайте грязные шмотки и смените пакеты. Трое или четверо, тащите все к шлюзу.
Пакеты были уложены в шлюз правого борта, потом внутренний люк задраили, а внешний, наоборот, открыли. Когда внутренний люк открыли снова – в шлюзе уже ничего не было: пакеты выдуло в космос напором воздуха.
«Малец» обратился к старшине:
– Грязную одежду тоже выбросим?
– Нет, только дадим им немного вакуума. Несите их в шлюз и развешивайте на переборках. Привязывай покрепче.
На сей раз шлюз не открывали минут пять. Когда же люк распахнулся, робы были совершенно сухие – вся влага в вакууме испарилась. Единственное, что осталось от позора, – стерильный, измельченный в пудру осадок. Маккой остался доволен.
– Сойдет. Несите обратно в отсек. И почистите как следует щеточкой перед вытяжкой.
Следующие несколько дней были отданы беспросветным страданиям. Тоска по дому отступила перед всепоглощающими муками космической болезни. Капитан предоставил лишь пятнадцать минут небольшого ускорения для каждой из девяти камбузных смен, но после такой передышки болезнь только усиливалась. Либби отправлялся на обед слабый и голодный до безумия. Однако пища оставалась в желудке лишь до возобновления свободного полета, когда болезнь снова набрасывалась на него.
Как-то на четвертый день полета он сидел, прислонившись к переборке, и наслаждался оставшимися минутами тяжести в конце обеденной смены. К нему подошел Маккой и уселся рядом. Старшина приладил к физиономии дымовой фильтр и закурил. Он глубоко затянулся и начал разговор:
– Ну и как оно, паренек?
– Да вроде бы ничего. Но эта космическая болезнь… Маккой, как вам удалось к ней привыкнуть?
– И ты привыкнешь в свое время. Тело само выработает новые рефлексы – так говорят. Как только научишься глотать и не давиться, у тебя будет полный порядок. Тебе даже понравится. Невесомость ведь успокаивает и расслабляет. За четыре часа сна высыпаешься, как за десять.
Либби удрученно покачал головой:
– Наверно, я никогда не привыкну.
– Привыкнешь. Во всяком случае, лучше привыкнуть. На этом самом астероиде считай что нет никакой силы тяжести. Старший квартирмейстер говорит – она не больше двух процентов от нормальной земной. Этого будет маловато, чтобы вылечить твою космическую болезнь. Учти, там даже во время еды никто не станет включать ускорение.
Либби испустил стонущий звук и обхватил руками голову.
Найти нужный астероид среди тысяч других куда сложнее, чем найти в Лондоне Трафальгарскую площадь, – особенно на фоне мириад звезд нашей Галактики. Вы стартуете с Земли, которая сама движется со скоростью девятнадцать миль в секунду. И пытаетесь вписаться в сложную, описывающую конус траекторию, которая не только пересечет орбиту крошечного быстро несущегося тела, но и обеспечит свидание. Астероид HS-5388 – «Восемьдесят восьмой» – лежал от Солнца на расстоянии около двух и двух десятых астрономической единицы, что составляло чуть больше двухсот миллионов миль. Когда корабль стартовал, он находился в трехстах миллионах миль от астероида, причем с противоположной стороны от Солнца. Капитан Дойл распорядился, чтобы штурманы рассчитали базовый эллипс, по которому корабль должен был двигаться в свободном полете вокруг Солнца примерно триста сорок миллионов миль. Принцип расчета был похож на тот, что применяется охотником, который стреляет утку «влет», отслеживая ее полет с опережением. Но представьте себе, что во время выстрела солнце светит вам прямо в глаза, птицу с вашей «огневой позиции» не видно и вы можете ориентироваться лишь на несколько старых сообщений о том, как она летела, когда ее видели в последний раз.
На девятый день капитан Дойл сам отправился в штурманскую рубку и начал мучить клавиатуру неспешного интегрального вычислителя. Затем он послал дневального за штурманом. Через несколько минут внушительная фигура вплыла в дверь, уцепилась за страховочный трос и поприветствовала капитана, пристегнутого ремнями к седлу возле вычислителя:
– Утро доброе, шкипер.
– Привет, Блэки. – Старик поднял глаза от экрана. – Я как раз проверяю твои расчеты по «обеденным» ускорениям.
– Крайне неприятно держать на борту кучу бесполезных землероек, сэр.
– Все так, но мы должны дать этим ребятам шанс, иначе они не смогут работать, когда мы прибудем на место. С десяти по корабельному времени я собираюсь приступить к торможению. Какие у нас были скорость и координаты на восемь вечера?
Штурман достал из кителя блокнот.
– Скорость – триста пятьдесят восемь миль в секунду, курс: прямое восхождение – пятнадцать часов, восемь минут, двадцать семь секунд; склонение – минус семь градусов, три минуты; расстояние до Солнца – сто девяносто два миллиона четыреста восемьдесят тысяч миль. Наше радиальное положение – двенадцать градусов над курсом и почти нулевое на курсе по прямому восхождению. Солнечные координаты нужны?
– Пока что обойдемся без них. – Капитан склонился к вычислителю, нахмурился и начал стучать по клавишам, сосредоточенно покусывая кончик языка. – Я хочу, Блэки, чтобы ты покончил с ускорением за один миллион миль до орбиты Восемьдесят восьмого. Ненавижу тратить топливо, но в поясе полно мусора, а этот чертов камешек настолько мал, что нам, возможно, придется закладывать поисковую кривую. За эти двадцать часов торможения кое-что надо будет сделать. На восьмом часу начинай изменение курса влево. Примени асимптотическое приближение. К шести утра мы должны быть неподалеку от Восемьдесят восьмого, на круговой траектории, параллельной его орбите. Если меня не забудут разбудить, я поднимусь в три.
