Тридцати… Когда они отправлялись, их было около пяти сотен, включая добровольцев. Впрочем, никого кроме родственников павших такие цифры и не удивят. Рейнджеры разбили лагерь культистов Темнобога не менее, чем на тысячу рыл, а также избавили Старвод от бродячего вендиго.

Но Эспену, как и всем, кто уже вдоволь ознакомился с аммастцами, не давало покоя то, что Говорящий с воронами сбежал. Кроме того, он не нашёл среди убитых на поляне и Смрадазуба.

«Столько проблем не разрешённых…» — тяжело вздохнул паразит.

Он сидел на Фелуции, прижавшись к Алисе сзади и водрузив свой подбородок на её плечо. Волосы девушки пахли очень вкусно. Трудно было даже сказать, на что сейчас был похож этот запах, учитывая, что в плену у сектантов ей некогда было воспользоваться мылом или духами. Хотя, справедливости ради, Алиса никогда последними и не пользовалась. Парфюмерия была роскошью, доступной исключительно дворянам.

Тело лейтенанта везли в повозке, предварительно, напихав во все раны соль, чтобы духи смерти не надругались над покойным, превративего в упыря. Рядом с ней, продолжая читать молитвы на киренийском языке, шёл Яхтир. Голем также сторожил сон павшего офицера с другой стороны.

Мак о чём-то болтал со стрелками. Как оказалось, зверолов был единственным выжившим добровольцем из этой экспедиции. И только Людвиг шёл верхом на Кровавом Мустанге, словно провожал в последний путь сына.

Интересно, сколько было лет капитану? Выглядел он лет на тридцать пять-сорок, но между делом, Эспен слышал, что Жнец Таверн был едва ли не ровесником Гарольда, если не старше. В конце-концов, на уровне «Человек» жизненный срок продлевается до трёх веков, а это означало, что Людвиг преодолел едва ли треть отведённого Тельмусом времени.

Отведённого Тельмусом… Казалось бы, если на Карцере существовали «Бессмертные» адепты, не такие как Яхтир, а вполне себе живые, то срок жизни, фактически был ограничен твоим умением сражаться и силой стремления к дальнейшему развитию.

Эспен достиг «смертного» уровня всего-то за двенадцать лет. То есть, в запасе на всё про всё у него имелось лет сто тридцать-сорок. Вот только сумеет ли он столько прожить, прячась от культа Аммаста. Даже если до этого времени перейдёт на пятый, шестой и дальнейшие уровни — сумеет ли противостоять Темнобогу? В свой последний день, его учитель Ульрик, Палач Сект, рассказал, что отделение культа в Империи Доминос — лишь вершина айсберга. Самые слабые из культистов, что за редким исключением, не достигли даже уровня «Человека» по-настоящему.

А ведь у этих «слабейших» было и высшее начальство. Чего стоил Патриарх, сумевший искалечить в своё время Палача Сект, что стоял даже выше «Человека».

Невольно, но Эспен задумывался над их диалогом с Яхтиром, что состоялся незадолго до похода в лес: какой смысл биться с гидрой, когда на месте отрубленной головы вырастало десять новых? Можно сколько угодно убивать рыцарей, нелюдей, Храмовников, Говорящих и Магистров, но в конечном счёте, на их место придут новые, а Аммаст продолжит портить жизнь всему Карцеру. А ведь у него было ещё два брата…

«Может ты и прав, Бессмертыч. Пусть я никогда не отпущу Грезе и Малые Дубки, есть смысл попытаться ещё раз обрести счастье в этом суровом мире», — промелькнула мысль в голове паразита.

В лагере их встретили молчанием. Оставшиеся следить за порядком рейнджеры, склонив головы и сняв головные уборы, исподлобья провожали входящих во врата товарищей. Увидев Торфинна, многие не смогли сдержать эмоций. Послышались пожелания лучшей участи в новой жизни, благосклонности богов и прочего.

Эспена интересовало лишь одно. То, ради чего, частично (вторая причина крылась в Алисе), он отправился в этот лес. Спрыгнув с Фелуции, Эспен, пробираясь через толпу зевак, двинул к лазарету.

Но не успел он и двух метров пройти, как наткнулся на Гарольда. Тот молча упал на колени перед паразитом и заплакал. Сердце мечника дрогнуло. Неужели…

— Господи-и-и! Господи-и-и! Эспе-е-ен! Батюшка, спасибо тебе!

— О-о чём ты? — насторожено спросил паразит. — Ну же, старик! Не пристало тебе на колени ещё передо мной падать!

— Как?! Как мне отблагодарить тебя, голубчик?! — не унимался белый маг и, схватив его за руку, принялся покрывать ладонь поцелуями сухих губ.

— Жив?! Энас жив?! — оторвавшись от лобызаний старика, Эспен как следует тряхнул Гарольда за плечи.

— Жив, батюшка! Жив! Сегодня утром, — ещё светать не начало, — дышать перестал и зелье этой погани синекожей, видать, выветрилось! Я уж чуть с ума не сошёл! И архивариус уже даже смирился, что не станет моего мальчика! А… а… а потом как закашлялся! И рана затягиваться начала! Господи, хвала всему сущему, что на моём пути встретился такой человек, как ты! По гроб жизни, — сколько мне осталось, — должен буду тебе, Эспен!

— Полно-полно тебе, Гарольд! — засмеялся мечник и в этот раз, он уже не сумел сдержать слёз. — Энас ведь мой друг тоже, но… Не мне ты кланяться должен.

— А кому? — Гарольд, как и прежде, несмотря на полностью белые зрачки, ясно посмотрел на паразита.

— Лейтенанта. Только это… Погиб он, — сообщил горестную весть Эспен.

— Ка-как же так? Ох! — старик взялся за сердце. — Совсем ведь молодой был!

— Если хочешь отблагодарить его, пойди помоги с похоронами. Быстро нужно справить, но пышно. По достоинству. А я пока ушастого проверю.

— Д-да! Пойду, пожалуй… — вздохнул Гарольд и, опираясь на резной посох, двинул к повозке.

Лазарет оказался пуст. Оно и понятно, ведь пока половина рейнджеров находилась в лесу, другая половина занималась исключительно бытом. Самый ужас крылся в том, что из экспедиции раненных вернулось меньше. Чем погибших, что даже для корпуса Людвига было редкостью.

Энас лежал на циновке, что насквозь была пропитана кровью и потом. Рядом стояли горы из мисок с использованными повязками, но сам неко спал на боку уже без них. Там, где раньше находилась рана от кинжала вендиго, красовалась здоровая проплешина на белой шерсти. Во многом, ей поспособствовали прижигания калёным железом. Когда действие зелья Смрадазуба начало сходить на нет, и счёт шёл на минуты, Гарольд, стиснув зубы, был вынужден мучить приёмного сына, дабы хоть ненадолго остановить кровотечение.

Эспен был благодарен магу за все его усилия. Действуй они чуть слаженней и быстрей, подобного уродства можно было бы избежать.

— Что, совсем всё плохо? — проурчал слабым голосом неко.

— Не спишь? — улыбнулся Эспен.

— А как тут уснёшь? Внутри всё ещё печёт яд, ни то от вендиго, ни то от этой гоблинской дряни. И каждая собака считает нужным прийти поглядеть на пережившего атаку вендиго, да и ещё столько времени, — фыркнул Энас, чутка повернув голову.

— Возьмёшь себе имя — Энас, Пожиратель Ядов, хи-хи!

— Очень, сука, смешно… — буркнул лучник, натягивая на себя одеяло. — Что, настолько всё хреново?

— Твоя кожа выглядит настолько же прекрасно, насколько и кожа общипанного и обсмалённого на огне цыплёнка, — не упустил возможности вновь подшутить паразит. — Энас… В общем… — Эспен запустил руку в сальные волосы и усиленно стал чесать затылок. — Я рад, что ты выжил.

— Я тоже, сраный ты червяк! — ответил неко и, наконец, соизволил обернуться.

— Смотрю, ты довольно резвый. Значит, пить можно? — ухмыльнулся паразит, вытащив из пространственного короба бутылку вина, что достал из тайника культистов в том же месте, что и сам короб.

— А кто вообще сказал, что раненным нельзя пить?! Это ведь буквально лучшее лекарство, хе!

— Только чур немного! Дела есть ещё…

За парой чарок оказавшегося довольно крепким вина, Эспен рассказал другу о том, что происходило все те дни, пока тот был в отключке. Не обошлось и без вести о гибели лейтенанта. Её Энас принял сдержанно, но сказал:

— Что же, может ты и получше с ним познакомился в эти дни, но я клянусь честью рода, что когда у меня будет сын — я назову его Торфинн.

Затем, неко, будучи всё ещё ослаблен ранением и вином, решил вздремнуть, пообещав, что явиться на похороны вечером. На том Эспен и покинул лазарет.