– Должно быть, где-то здесь.

На карте было показано, где заканчивается дорога, а дальше шла пунктирная линия, отмечавшая, где та пройдет впоследствии. Виднелись также очертания нашей фермы, ближайший угол находился примерно в полумиле дальше по несуществующей дороге. Судя по карте, граница наших владений – или наших возможных владений, если мы сумеем привести их в пригодный для жизни вид, – проходила вдоль северной стороны дороги на протяжении около четверти мили, а оттуда сворачивала в сторону предгорий. Поверх надписи «Участок 117-Н-2» стояла печать главного инженера.

Отец смотрел туда, где завершалась дорога. Прямо поперек ее пересекал поток застывшей лавы высотой с меня, неприступный и суровый, словно зима в штате Мэн.

– Билл, – спросил отец, – насколько ты хороший индеец?

– Пожалуй, неплохой.

– Надо попробовать измерить участок шагами, идя прямо на запад.

Но это оказалось почти невозможно. Постоянно приходилось двигаться в обход, оскальзываясь на лаве, которая только внешне кажется мягкой. Отец ободрал ногу, а я обнаружил, что потерял счет пройденным шагам. Наконец, перебравшись через лаву, мы вышли на поле каменных глыб размером от кулака до целого дома, которые оставил после себя растаявший ледник – на его месте теперь располагалась лагуна Серенидад.

Как говорит Джордж, у Ганимеда наверняка была бурная молодость среди горячего пара и вулканических извержений.

Преодолеть поле валунов было несколько проще, зато выдерживать прямое направление – намного сложнее. Вскоре отец остановился.

– Билл, – сказал он, – ты знаешь, где мы?

– Нет, – признался я, – но мы вовсе не заблудились. Если двинемся на восток, рано или поздно выйдем к обработанной земле.

– Пожалуй, стоит так и сделать.

– Погоди.

Впереди виднелся особенно крупный валун. Огибая камни, я подошел к нему и сумел вскарабкаться на его вершину, отделавшись лишь царапиной на руке.

– Вижу дорогу, – сообщил я отцу. – Мы к северу от того места, где нам следует быть. Похоже, мы слишком далеко зашли.

Запомнив ориентир, я слез с камня. Пройдя, как мне показалось, нужное расстояние на юг, мы снова свернули на восток.

– Похоже, мы промахнулись, Джордж, – вскоре сказал я. – Не такой уж я хороший индеец.

– Правда? – спросил он. – А это что?

Отец чуть опередил меня и теперь стоял возле каменной пирамиды с плоской плитой наверху, на которой было написано краской: «117-Н-2, Юго-Вост. угол».

Последние полчаса мы находились на территории нашей фермы – к ней относился и громадный валун, на который я взбирался. Присев на относительно ровный камень, мы огляделись вокруг. Какое-то время мы оба молчали, думая об одном и том же: если это ферма, то я прихожусь сам себе двоюродным дедушкой.

Отец что-то пробормотал.

– Что? – переспросил я.

– Голгофа, – громче проговорил он. – Голгофа, обитель черепов.

Проследив за его взглядом, я увидел большой камень, лежавший поверх другого. В лучах солнца он действительно напоминал скалящийся череп.

Тишина стояла такая, что слышно было, как звенит в ушах. Окружающая обстановка вгоняла в тоску. Я отдал бы что угодно, лишь бы услышать какой-то звук или увидеть какое-то движение. Даже выскочившую из-за камня ящерицу я готов был расцеловать от счастья.

Но ящериц здесь никогда не существовало.

– Билл, – наконец спросил отец, – уверен, что справишься?

– Конечно уверен.

– Знаешь, тебе это вовсе не обязательно. Если хочешь вернуться на Землю и поступить в Массачусетский технологический – могу устроить к следующему рейсу.

Возможно, он считал, что, если я вернусь, я смогу забрать с собой Пегги и она захочет лететь со мной. Может, мне и стоило что-то заметить по этому поводу, но я лишь спросил:

– А ты собираешься вернуться?

– Нет.

– Вот и я тоже.

Тогда я сказал так скорее из упрямства – следовало признать, что наша «ферма» вовсе не похожа на молочные реки в кисельных берегах и на самом деле выглядит весьма мрачно. Вряд ли кто-то, кроме некоего сумасшедшего отшельника, захотел бы здесь поселиться.

– Подумай хорошенько, Билл.

– Я уже обо всем подумал.

Мы еще немного посидели молча, погруженные в размышления. Внезапно мы едва не подпрыгнули, услышав чье-то пение. Мгновение назад я желал услышать хоть какой-то звук, но, когда он действительно раздался, ощущение было такое, будто меня схватила во тьме чья-то липкая рука.

– Что за… – проговорил отец.

Оглянувшись, я увидел идущего в нашу сторону рослого мужчину. Несмотря на свои размеры, он скользил между камней, словно горный козел, почти паря в воздухе при пониженной силе тяжести. Когда он подошел ближе, я понял, что уже видел его раньше – он присутствовал на Суде чести, его звали мистер Шульц.

Отец помахал ему, и вскоре он остановился рядом с нами. Ростом он был на голову выше отца и обладал столь крупной фигурой, что его хватило бы на нас двоих, – особенно выделялись бочкообразная грудь и толстый живот. Голову его покрывали густые рыжие волосы, а на грудь падала похожая на путаницу медных пружин борода.

– Приветствую, граждане, – прогремел он. – Меня зовут Иоганн Шульц.

Отец представил нас друг другу. Мы обменялись рукопожатием, и моя ладонь почти утонула в руке Шульца, который пристально посмотрел на меня и сказал:

– Кажется, Билл, мы уже виделись.

Я ответил, что да, на скаутских сборах.

– Командир патруля? – кивнув, добавил он.

Я признался, что раньше действительно был таковым.

– Скоро станешь снова, – сказал Шульц, словно дело было уже решенным, и повернулся к отцу. – Кто-то из киндеров видел, как вы идете по дороге, и мама послала меня, чтобы я пригласил вас к нам на чай и кусочек ее доброго кофейного пирога.

Отец ответил, что это весьма любезно с их стороны, но мы не хотели бы навязывать им свое общество. Мистер Шульц, похоже, его не слышал. Отец объяснил, зачем мы здесь, и показал ему карту и каменную пирамиду.

– Значит, будем соседями, – несколько раз кивнув, ответил Шульц. – Неплохо, неплохо! Кстати, соседи зовут меня Джон или иногда Джонни.

Отец сказал, что его зовут Джордж, и с этого момента они стали закадычными друзьями.

Встав возле пирамиды, мистер Шульц вгляделся на запад, затем на север, в сторону гор. Потом он забрался на большой валун, чтобы лучше было видно, и посмотрел еще раз. Мы поднялись следом за ним.

– Дом ставьте там, недалеко от дороги, но не на ней самой, – сказал он, показывая в сторону возвышенности к западу от нас. – И сперва обработайте этот участок – тогда в следующем сезоне сможете продвинуться дальше к холмам. – Он посмотрел на меня. – Что, нет?

Я ответил:

– Пожалуй, да.

– Это хорошая земля, Билл, – продолжал он. – У вас будет отличная ферма.

Он нагнулся, подобрал камень и потер его в пальцах.

– Хорошая земля, – повторил он и, осторожно положив камень, выпрямился. – Мама нас ждет.

Мама Шульц действительно нас ждала, и ее «кусочек кофейного пирога» скорее напоминал встречу блудного сына. Но прежде чем войти в дом, мы невольно остановились, восхищаясь деревом.

Это было настоящее дерево – яблоня, на поросшей чудесной зеленой травой лужайке перед домом. Более того, на двух ее ветвях висели плоды. Я уставился на них, раскрыв рот.

– Красиво, да, Билл? – спросил мистер Шульц, и я с ним согласился.

– Да, – продолжал он, – это самое прекрасное дерево на Ганимеде, и знаешь почему? Потому что на Ганимеде оно единственное.

Он шумно рассмеялся и ткнул меня под ребра, словно только что сказал нечто забавное. Ребра у меня потом болели неделю.

Мистер Шульц рассказал отцу обо всем, что ему приходилось делать, чтобы заставить дерево расти, и какую глубокую яму пришлось для него вырыть, а потом провести канал, чтобы ее осушить. Отец спросил, почему оно плодоносит только с одной стороны.

– На будущий год опылим другую сторону, – ответил мистер Шульц, – и тогда у нас будут сорта «Старк Делишес» и «Римская красавица». А в этом году – «Род-Айлендские зеленые» и «Винный сок».