Она не лукавила: после всего, что случилось, момент с обнаружением алкоголя действительно напрочь вылетел из головы.
Эрих задумчиво разглядывал этикетку.
– Зачем? – безжизненным голосом поинтересовался он. – Ты же знаешь, что я не пью.
– Ой, да там всего один глоток был! – фыркнула Ева – хоть и пристыженная, всё-таки не смогла промолчать. – Я просто согреться хотела…
– Согрелась? – процедил он сквозь зубы, и так посмотрел, что Ева вздрогнула.
А блондин со злостью швырнул бутылку в раковину. Не разбилась она только чудом, упала набок, и в тишине Ева слышала, как вытекает с бульканьем её содержимое.
От его сдержанного бешенства, ей снова стало жутко. Вита вжалась в спинку стула, замерла, уже жалея, что всё-таки не сбежала, пока могла.
А Эрих, резко обернувшись, молнией метнулся к ней. Ева вздрогнула, в страхе отшатнулась.
Но вместо того, чтобы вновь напасть на неё, он вдруг очутился на полу, прямо перед ней, потянулся к сжатым напряжённо коленям, но вовремя отдёрнул руки. Просто замер рядом, заглядывая ей в лицо, а в глазах такая мука, что ей уже хотелось расплакаться от жалости, а не от обиды и злости.
– Прости меня!
Губы побелели, глаза блестели так жутко, словно он на грани.
– Не смотри так, умоляю! – зашептал дрогнувшим голосом. – Я не трону тебя. Клянусь, Ева! Я лучше в окно шагну! Если бы можно было всё исправить… Я не хотел… не хотел так пугать. Проклятье, дрожишь ведь до сих пор… Душа моя, ну что же ты не слушаешь меня никогда? Если я говорю, что не надо что-то делать, то не надо это делать! Я же не просто так придумываю всякие глупости. Ну, зачем, зачем ты это сделала? Как теперь исправить всё? Ты же… никогда этого не забудешь… никогда…
– Ты же можешь память стереть… – зачем-то робко бросила она.
Сейчас ей только этого и хотелось – забыть всё это, и даже не пытаться понять, что вообще происходит. Вернуться снова в те прекрасно-мучительные дни, когда она мечтала о его поцелуях и злилась лишь из-за их отсутствия.
– Да не могу… – простонал Эрих, опуская голову. – Не могу я так с тобой. Не хочу! Не хочу врать и притворяться. Надо было давно всё рассказать. Я даже порывался несколько раз. Но… не смог.
Он улыбнулся болезненно, горько, отрешённо.
– Эти одиннадцать дней в Питере… как сказка были. Так не хотелось испортить всё. Боялся испортить, вот и тянул с разговором. Доигрался…
– Это из-за коньяка? – наконец дошло до Евы.
Он кивнул угрюмо.
– Ни капли алкоголя. Никогда. Это тоже часть моего проклятого проклятия. Я даже конфеты с ликёром не ем. Хоть глоток выпью, и крышу сносит. Превращаюсь в животное, только одно и надо. Пока не трахну кого-нибудь – не успокоюсь. Кого, как, где – всё равно. Согласия тоже не требуется. Остановиться просто не могу. Не мог… Теперь готов буду. Обещаю! Я не шучу: если уж снова так, то лучше в окно.
Он окинул её блуждающим светлым взглядом.
– Тебя только одно и спасло, что ты из меня магией эту дурь выбила. Откуда только силы нашла? Ведь тебя эта тварь тоже выпила… Проклятье, Ева, а если бы ты не смогла?! Девочка моя… Я как подумаю, что мог сделать с тобой… Свихнусь сейчас от этих мыслей!
– Ничего бы этого не случилось, если бы ты не молчал, – грустно покачала головой Ева. – И ведь это ещё не всё, да? Не все твои секреты?
– Ты права – опасно молчание, – кивнул устало Эрих. – Ладно. Расскажу.
Потом отодвинулся немного, не вставая с пола, спиной облокотился на тумбу гарнитура, поглядел на неё искоса.
– Ты как-то спрашивала про проклятие… Всё ещё хочешь знать, как я до такой жизни докатился?
Она кивнула решительно, хоть и сжалось сердце от тягостных предчувствий.
– Тебе это не понравится, – обречённо вздохнул Эрих.
– А то, что я ничего не понимаю, и не знаю, чего от тебя ожидать, не нравится мне ещё больше! – заверила Ева.
– Да, – хмыкнул Эрих, – значит, пора доставать скелеты из шкафа…
***
– Первые мои воспоминания – это странные обрывки, неясные фрагменты…
Эрих отрешённо смотрел в тёмное окно, за которым лишь ночь и фонари, словно и не ей всё это рассказывал. А вот Ева не сводила с него глаз.
Очень хотелось узнать правду. И очень страшно было её узнать. Ведь Чернова ещё не знала, что услышит сейчас. Но если он так тщательно всё скрывал, значит, в этой правде приятного мало.
– Поселение на берегу моря, лодки, сети… Рыбой воняет. Как я там оказался, не помню. Проснулся оттого, что меня увидели рыбаки. Я напугал их. Странный чужак. Непонимающий языка, дикий какой-то… Они меня прогнали. Камнями даже швыряли. Хорошо, не пытались убить. Хотя…
Он невесело усмехнулся, покачал головой.
– Убить меня сложно. Раны заживают быстро, как на собаке. Болезни обходят стороной. Полагаю, что в огне я всё-таки сгорю, и в море утону. И, наверное, если спрыгну с высотки, это тоже станет моим концом. Но я никогда не проверял своё бессмертие столь экстремальными способами. Хотя иногда очень хотелось. А так… выживал даже с тяжкими увечьями. А во времена Средневековья, как ты понимаешь, в тяжких увечьях недостатка у мужчин не было. Однажды меня копьём проткнули насквозь. Неприятные ощущения, скажу я тебе. И вот – всё, что осталось…
Он потянул вверх футболку, обнажая идеальные кубики пресса, и Ева заметила белёсую отметину шрама – не больше пяти сантиметров. На смертельно-опасную рану действительно мало похоже, если только не брать в расчёт, что как раз под этой чёрточкой бьётся сердце.
– Такое чувство, что сразу после проклятия я не только забыл своё прошлое, но и настоящее не воспринимал адекватно. Я помню, как убегал от тех рыбаков, но, что было со мной дальше, снова не помню. Потом вдруг подворотня в каком-то довольно крупном городе. А потом вдруг лес, шалаш… Как будто я продолжал время от времени терять память. А ещё мне казалось, что я схожу с ума, потому что во мне начинали просыпаться мои способности. Я тоже слышал голоса, которых нет, Ева. И видел существ, которых не существует. Ведь другие их не видят, а, значит, их нет. Я начинал ощущать весь мир иначе, не так, как привык. И я тоже отчаянно хотел стать нормальным.
Он на минуту перевёл на неё светлый взгляд.
– Прошла тысяча лет, но я прекрасно помню своё смятение, отчаянное желание зацепиться за привычное прошлое, вернуть всё обратно. Ты можешь не верить, но я понимаю тебя, Ева, понимаю. Но это надо просто пережить. Пройдёт немного времени, и ты поймёшь, что это единственный возможный путь. Если тебе дано больше, чем другим людям, то ты просто обязана это использовать. Худшее зло мира – это похоронить свои таланты, свои способности. Забыть, что ты – чудо, созданное Творцом, для того чтобы преображать этот мир. Но тогда, я мечтал избавиться от наваждения… Искал способы…
– А это возможно? – изумлённо вскинула брови Ева. – Эрих, ты можешь меня от этого излечить?
– Излечить? – усмехнулся он.
– Ну… да! Избавить вот от этой всей чертовщины, забрать у меня силу? Не знаю, как правильно сказать. Просто вылечить меня.
Ева не была уверена, что действительно этого хочет. В первые дни – да, она ненавидела Эриха за то, что вырвал её из привычной жизни, хотела домой, пугалась всей этой мистики.
Но, когда она поняла, какие перспективы открываются, благодаря её способностям, что-то изменилось в сознании Евы. Обратно в мирную жизнь уже не тянуло. За этот месяц случилось столько невероятных событий. За всю прошлую жизнь она таким количеством ярких моментов похвастать не могла. Она не хотела это терять.
И его…
Его она тоже терять не хотела, несмотря на весь пережитый сегодня кошмар. Даже сейчас, ещё чувствуя нервную дрожь во всем теле, она ловила себя на желании подойти, прикоснуться, обнять.
Нет, она уже не хочет терять эту свою новую реальность! Зачем возвращаться в болото, когда тебя манит вперёд неизведанный океан приключений?
И всё-таки спросить было нужно.
– Вылечить, Ева, можно только того, кто болен, – вздохнул Эрих. – В случае с тобой, «вылечить» значит не избавить тебя от твоих способностей, а наоборот – вернуть тебе их. Восстановить баланс между человечностью и волшебной частицей, доставшейся от фейри. Только пробудив свои способности, ты станешь собой, обретешь целостность. Но мы сейчас о другом… Для меня все эти волшебные штуки как раз были чуждыми, мне несвойственными. Ведь я по крови был человек, обычный смертный парень. И потому, в те времена, у меня знатно «рвало крышу».
