Литмир - Электронная Библиотека

Парк хранил молчание, нехарактерное для пробуждающегося утра. Птиц не было, равно как и признаков присутствия иных живых существ – всё бежало, спасаясь от чудовищных, испепеляющих волн магии, чьи отголоски перекатывались по земле до сих пор и неприятно обжигали кожу. Сапоги Аурелия вскоре промокли, луж и топей было столько, что ему надоело их обходить. Следы боя вели во всё более дикую местность, и вскоре разбитая кладка аллей сменилась слякотью раскисших тропинок. Здесь разрушений было меньше, будто сражающиеся стали более избирательными, зато каждое из заклятий впечатляло своим масштабом. Расколотые молнией деревья, не успевший растаять, с крупное яблоко град, трясина, появившаяся на месте прежде неглубокого овражка, – тот, кто всё это создавал, должно быть, яростно защищался. Порой улики заводили Аурелия в тупик, и ему приходилось возвращаться, чтобы найти новый след.

Край солнца между тем поднялся над лесом и его лучи проникли под кроны деревьев, разгоняя серый сумрак. Воздух, висевший до этого над землёй неподвижной массой, шевельнулся, и потянуло утренней свежестью; в этот момент Аурелий уловил едва слышный стон.

Ему понадобилось всего мгновение, чтобы очутиться у виднеющейся впереди беседки. Императрица лежала прямо на деревянном полу, широко раскинув руки. Сквозная рана зияла в том месте, где находилось сердце – здесь бессильна даже невероятная регенерация нордов. Сколько же она находилась здесь, мучаясь в предсмертной агонии и не имея возможности быстро уйти из жизни из-за древней силы своей крови?

– Матушка… – хрипло позвал Аурелий, опускаясь перед телом на колени.

Веки императрицы дрогнули, но в приоткрывшихся зрачках ничего не отразилось.

– Матушка, это я. Твой сын, Аурелий. Матушка, ты слышишь меня? – Он бережно приподнял её за плечи, пытаясь согреть своим теплом. – Не оставляй меня! Очнись!

Если бы он пришёл раньше… нет, ничего бы не получилось. Её смертельно ранили задолго до того, как он достиг столицы. Её убили, пока он ещё спал в доме губернатора.

– Я счастлива, что ты жив.

Это фразу он скорее прочёл по дрогнувшим губам императрицы, нежели услышал. И её жуткий смысл, который подтверждал все его опасения, который превращал невозможное в реальность, сотряс кронпринца ледяной, крупной дрожью.

– Погоди. Где отец? Что случилось? Матушка, ты слышишь? Матушка, скажи ещё хоть что-нибудь! Матушка! Не надо. Ответь мне! Ответь мне!

Они всегда были чужими друг другу, но сейчас, как никогда, Аурелий вдруг ощутил, как много она для него значит. Эта женщина, которую он не успел узнать. Мать, которую всегда в глубине души любил. Её последние, предсмертные слова – они не только напугали его, но и были её прощальной лаской. Крупные слёзы побежали по щекам Аурелия, падая на пропитавшееся кровью платье. Он рыдал до боли в лёгких, до опухших, воспалённых глаз – и никто не появился, чтобы пролить свет на сгустившуюся вокруг тьму преступления; только когда сил уже не осталось, он поцеловал её холодный лоб и, не дожидаясь подкрепления, переместился во дворец.

Он стал императором.

Глава 2. Беспомощность

Тусклое небо медленно насыщалось красками, приобретая свежий и спокойный оттенок. Дрожащий свет разлился по внутренностям дворцовых покоев, выхватывая из сумрака обитую бархатом мебель, матово переливающиеся рамы зеркал, шёлковые обои и наборный паркет. Оставаясь неподвижным в кресле, даже несмотря на коснувшееся лица солнце – замечал ли он его вообще? – Аурелий снова и снова перебирал в памяти содержание последних писем отца. Гадал, не упустил ли чего-то важного, что помогло бы вовремя предотвратить убийство…

В императорском кабинете всё лежало на своих местах и выглядело настолько буднично, что впору было вновь броситься в склеп, поверив, что кошмар всего лишь привиделся. Аурелий плакал до исступления, забывался от переполнявшей его боли, на мгновение думал, что ему так плохо оттого, что не спал всю ночь, – но затем воспоминания накатывали вновь. «Никогда, никогда…» Никогда ему больше не увидеть их – это слово пронзало, точно нож.

Кронпринц поднял глаза на висящий на одной из стен портрет родителей. Его написали за несколько месяцев до свадьбы – а совсем незадолго до торжества дедушка Аурелия исчезнет в гробнице Табриессов, оставив трон Келсию и даже не успев увидеть внука. Выражение лица матушки здесь выглядело несравнимо надменней, чем Аурелий его помнил. Вышло ли это по прихоти художника, или когда-то она действительно была такой – холодной, как лёд, неприступной, как северная метель? Антрацитово-чёрные волосы, которыми императрица Юйсинь очень гордилась и которые никогда не обрезала, здесь были убраны в высокую причёску. Вместо длинной косы по бокам головы полукружьями свисали парадные зелёные ленты, приколотые искусственными цветами шиповника. Невесту изобразили в изумительном изумрудном платье с летящими рукавами. Покатые белые плечи с рельефными ключицами украшали серебро и малахит. Художник постарался передать и благородный румянец щек, и свечение драгоценной броши из янтаря и жемчуга, и вязь тончайшей вышивки по бархату – сразу было видно, невеста из богатейшей семьи империи.

Бордовая вышивка на белой шёлковой рубахе Келсия выглядела точно росчерки густой крови. На левом плече сверкал золотой наплечник с филигранной гравировкой, к которому крепился алый плащ. Точно такие же, как у Аурелия, светлые волосы придерживал золотой обруч диадемы. Будущий император стоял горделиво подбоченившись и смотрел вперёд и вдаль, словно сквозь зрителя, на свои грядущие свершения. Вот таким же отец был и при жизни: отличался быстротой и твёрдостью, предпочитая всё делать по-своему.

Юйсинь на портрете опустилась в кресло рядом с супругом, немного наклоняясь в его сторону. Молодые. Величественные. Достойные друг друга. Вступающие в новую, ответственную пору жизни. Но в их отстранённых нарисованных лицах не было ничего, что могло бы сообщить о подлинных чувствах, с которыми они усаживались перед мольбертом художника и произносили в Храме Первородного обеты любви и верности.

– Как же так всё получилось? А ведь я мечтал помирить вас… – сипло прошептал Аурелий. – Матушка, отец… я так вас люблю!

Его срывающийся голос перешёл в беззвучный крик, и Аурелий, в бессильной ярости ударяя кулаком по ручке кресла, скорчился – напряжённый и дрожащий.

– Ваше… Высочество?

Вошедший в покои камердинер испуганно смотрел на кронпринца. Осколки разбитого кувшина для умывания лежали перед слугой на ковре – очевидно, он не сразу заметил Аурелия, такого же неподвижного, как и окружающие его предметы. Один мужчина стоял перед другим таким же мужчиной, но невидимая пропасть между их жизнями была непреодолима.

– Всё кончено. – Аурелий не узнал собственного хриплого голоса.

Ему трудно было объяснить, что именно было кончено и почему, но камердинер, разумеется, понял его по-своему. Лицо слуги будто бы осветилось изнутри благоговейным почтением, и он торжественно встал на одно колено, преклоняя голову.

– Я свидетельствую свою преданность, Ваше Величество. Да славится правление Табриессов, благословлённых Всевидящей Бездной!

– Да, конечно, – машинально кивнул Аурелий. С трудом ворочая в голове неподъёмные мысли, он припомнил, где сейчас могут находиться друзья: Сепиру и Кэрел по-прежнему жили в столице, Пьерше должен был как раз вернуться из командировки при иностранном посольстве… – Пожалуйста, завтрак в малую гостиную на четыре персоны через час, – обратился он к слуге. – Срочно отправьте гонцов к баронессе Шертхесс, графу Круазе и князю Мелирту. Срочно. И чтобы никто пока ни о чём не знал. И не беспокойте меня.

– Конечно, Ваше Величество. – Понимающе поклонившись, камердинер поспешно собрал осколки и выскользнул из комнаты, торопясь исполнить приказание.

Но, разумеется, побыть одному Аурелию никто не дал. Стоило ему ненадолго провалиться в зыбкое забытьё – нервное истощение давало о себе знать, – как за дверями послышался спор.

4
{"b":"860174","o":1}