В ярко освещенной гостиной сидели все: Агата, какой-то толстяк, наверняка пан Паркович, и два насмерть перепуганных мальчика приблизительно пяти и десяти лет. Все они были привязаны к стульям, и у всех рты заклеены пластырем. Сквозь повязку на плече Агаты сочилась кровь, остальные вроде бы не пострадали. Кроме перечисленных выше в комнате находился еще кто-то, сидевший у стены, так что виднелись лишь его руки. Одна из них держала пистолет, дуло которого касалось коленки старшего мальчика.

Любой нормальный человек, увидев такое, отреагировал бы нормально: или, не рассуждая, кинулся на помощь, или поспешил в полицейский участок за подмогой. Элюня была не из таких. Элюня отреагировала по-своему.

Она, разумеется, оцепенела, утратив способность двигаться, говорить и соображать. Стояла темным столбом в тени плакучей ивы, росшей у терраски дома толстого пана Парковича. Стояла неподвижно, даже не мигая.

Поскольку дверь на террасу была приоткрыта и дверь в дом тоже, можно было услышать, что происходит в гостиной, но сейчас там царила тишина. Вот в живой картине произошло изменение: в поле зрения Элюни появился мужчина с черным мешком на голове, который подал стакан с какой-то жидкостью своему коллеге с пистолетом. Пистолет немного отодвинулся от коленки мальчика, вторая рука коллеги приняла стакан. И тут до Элюни донеслись обрывки слов:

– ...совсем немного. Учти расстояние до города.

Мешок на голове бандита заглушал звуки, но слова донеслись отчетливо. В окаменевшей Элюне первым пробудилось сознание, возможно, именно благодаря этим словам. До нее дошло – стала свидетельницей нападения вымогателей, о которых рассказывал Бежан. Да и она сама сталкивалась, конечно же, вот, вспомнила, не в головку, а в коленку. На пистолете какая-то трубка, верно глушитель, а Агата ранена, Езус-Мария, надо срочно что-то делать, какая же она идиотка, что до сих пор не завела сотового телефона, позвонить – полиция и прихватила бы голубчиков на месте преступления, хотя нет, не на месте, не то перестреляют заложников, ну так сразу, как уйдут из дома Парковича. Господи, Паркович лишится всего состояния, и Агата обретет свободу выбора... О чем она, кретинка, думает, надо спасать людей, надо хотя бы сдвинуться с места, бандит, того и гляди, прострелит мальчику колено...

Сделав над собой сверхчеловеческое усилие, Элюня оторвалась наконец от ветки дерева, которую судорожно зажала в руке. В этот момент в доме зазвонил телефон. Трубку поднял бандит в мешке.

– Паркович у телефона! – сказал он громко, четко и лживо.

Неизвестно, что ему сообщили, но больше бандит ничего не стал говорить, просто положил трубку. И исчез из поля зрения Элюни. Впрочем, второй, тот, который держал пистолет, тоже исчез. Если бы Элюня могла повернуть голову, она бы увидела, как из дома выходит нормальный мужчина без мешка на голове, идет к калитке, открывает ее, оборачивается, поджидая спешащего к нему второго, и оба скрываются за забором. Потом послышался шум отъезжавшей машины.

Обретя возможность двигаться, Элюня со всех ног бросилась к узникам. Сначала освободила от пластыря пана Парковича, поскольку он первым подвернулся ей под руку. Так, теперь надо отвязать его от стула, но чем перерезать веревку?

Помог Паркович.

– Нож на столе! Нет, в кухне острее! Поскорее!

Не зная топографии виллы, Элюня плюнула на кухню и схватила нож со стола в гостиной. Как и рассказывал комиссар Бежан, вымогатели оставили своим связанным жертвам нож, но на приличном расстоянии. Это оказалась пилочка для разрезания мягкого хлеба. Очень хорошо, зубчиками можно перепилить веревки, стягивающие руки. Агата изо всех сил что-то хрипела из-под пластыря, маленький мальчик жалобно мычал, как потерявшийся теленочек. Пан Паркович, обретя возможность говорить, выкрикивал что-то ободряющее, но жертвы бандитского нападения почему-то не ободрялись.

Стиснув зубы, Элюня изо всех сил перепиливала веревку на руках хозяина дома. Наконец веревка лопнула, и Элюня метнулась к Агате. Сорвала пластырь с ее лица, Агата смогла наконец крикнуть, что давно пыталась.

– В кухню! – страшным голосом завопила она. – Второй нож в ящике стола! Острый!

Поскольку при этом она мотнула подбородком в сторону кухни, Элюня сообразила, куда бежать, и мгновенно вернулась с ножом в руках.

Отцепившись от стула, Паркович ринулся к телефону.

– Детей! Сначала детей! – приказала со своего стула Агата.

Элюня металась во все стороны, всюду успевая. Отодрала пластырь со рта меньшего мальчика, тем самым значительно увеличив шум в гостиной, ибо малыш наконец обрел возможность разразиться оглушительным ревом. Паркович орал в телефонную трубку, Агата ругалась на чем свет стоит, дергая связанными ногами, старший мальчик, избавившись от пластыря, домогался, чтобы его освободили в первую очередь.

Разрезав веревку на руках старшего мальчика, Элюня сунула нож в его освободившиеся руки и, увидев, что другим ножом Агата уже кончает разрезать веревки на своих ногах, предоставила младшее поколение ее заботам, а сама занялась другим делом.

Куда же она подевала свою сумку? Ага, вот она, валяется у двери на терраску. Вытряхнув содержимое на пол, схватила записную книжку. Немедленно позвонить комиссару Бежану!

Телефон был занят хозяином виллы, пытавшимся связаться с полицией.

Дрожа от нетерпения, Элюня с трудом удержалась, чтобы не вырвать телефонную трубку из рук Парковича, нетерпеливо отмахиваясь от детей и Агаты, пытавшихся объяснить ей, что произошло. Не дав пану Парковичу договорить до конца, выхватила трубку и настучала номер Бежана. Услышав в трубке знакомый голос, заткнула второе ухо и нервно крикнула:

– Только что сбежали! Пяти минут не прошло. Отсюда всего две дороги, быстренько перехватить бандитов. Их было двое. Наш адрес...

И сунула трубку под нос Парковичу, который быстро назвал свой адрес и фамилию и подтвердил – с Варшавой Константин соединяют два шоссе.

Только теперь можно было позволить прийти в себя.

– Я должен извиниться перед пани за глупости, что говорил в домофон, – пробормотал удрученный Паркович и сунул Элюне в руку рюмку коньяка. – Эти сволочи меня заставили, я должен был слово в слово повторить за ними, и получается, вел себя по-хамски. Видите ли, они держали под прицелом сына, так что, сами понимаете...