На остановке быстро создалась толпа. С приглушенным скрипом прибыл следующий трамвай. Шестой. Продолжаю ждать. Пятый. Весь трамвайный парк проедет, пока не появится снова семерка. Вот едет еще один, красивый, новый, вагоны, кажется, с обогревом. Останавливается. Четырнадцатый. Вокруг собираются усталые люди с мешками под глазами. Мы ждем один и тот же трамвай. Рядом со мной стоит девушка или женщина неопределенных лет. Ее нельзя назвать некрасивой, только глаза у нее навыкате от недосыпа. На глазах у нее наращенные ресницы, от которых веки падают вниз. Крупный нос, светлые завитые волосы. Она бездумно смотрит вперед. Коллега, – думаю я, – она тоже не сомкнула глаз.

У одной девушки в руках полный пакет выпечки из пекарни через дорогу. Она не смогла дождаться, пока дойдет до ближайшего стола, – открыла целлофановый пакет, затем бумажный и оттуда доставала мелкие слоеные квадратики. Жевала не переставая, с накрашенных губ падали прилипшие крошки и маленькие кусочки слоеного теста. Думаю, я очень откровенно глазела на нее. Мне было забавно наблюдать, как новые крошки лепятся к ее помаде, а старые спадают. Частички выпечки, которую она закидывала в себя, разлетались по ее сапогам и маленькому треугольнику асфальта между ее ступнями. Она окинула меня резким взглядом, не переставая жевать. Тогда я отвернулась и посмотрела в небо. Мутное, зимнее, еще сумрачное, равнодушное и усталое.

Я задалась вопросом, какой я кажусь всем этим людям, что мерзнут под пластиковым навесом. Возможно ли сквозь мое изнуренное выражение лица проникнуть в причину бессонницы? Мысль о том, что я вхожу в новую, возможно, недружественную среду, больше не вызывала прилив адреналина. Меня не интересовали картины, которые рисовала передо мной моя бодрствующая параноичная часть. Я зевнула. И как раз в тот миг, когда мне стало все равно, что, похоже, я не успеваю ко времени, передо мной остановился зеленый металлический червь, подарок Швейцарии. Семерка. Мы все забились внутрь. Я не ожидала, что этот старый, выдранный из пенсии трамвай так быстро доедет до нижней части Неманиной улицы. Он мчался, раскачивался и наверстал целых пять минут. И мы раскачивались в его ритме, одинаково не-выспавшиеся, замедленные, некоторые с наушниками в ушах, некоторые с телефонами в руках. Мы толкали друг друга, не извинялись, и никто не сердился на это. Девушка с выпечкой неустанно ела. Бездонный пакет, – подумала я.

Я вышла из зеленого швейцарского трамвая, окруженная толпой, которая направлялась дальше к своим рабочим столам, к ноутбукам и другим экранам. К Новому Белграду, Ба-новому Брду, Сурчину…

Следующий шаг – ожидание автобуса с трехзначным номером, который довезет меня до Института. Я вспомнила свой сон. В самом ли деле библиотека будет похожа на бетонную коробку без окон? В тот момент для меня это было неважно. Лишь бы добраться до места вовремя. Новенький красный автобус открыл двери. Словно он ездит на Луну, а не в пригородные поля, – подумала я и вошла. Пассажиров было мало, и мне довелось выбрать сиденье, которое я с того момента назову своим, так как каждый последующий раз (каждый следующий день, поняла я и ужаснулась, зная, что ночи, разделяющие эти дни, будут похожи на предыдущую, которую я провела без сна) я буду стараться занять его. Сиденье было в стороне, словно скрытое, приятное, не очень удобное, но словно защищенное. Я подумала, что это расположение лучше всего спасает от сезонных вирусов и случайных знакомств.

Несколько остановок в черте города, а затем километры полей. Словно я отправилась в путешествие. В автобусе было тепло. Холодное зимнее солнце пробилось сквозь облака и воцарилось на студеном небе, освещая пожухшую растительность. Кусты и высокая трава клонились под порывами ветра. Тонкое длинное облако тянулось вдоль пейзажа. Странно, – подумала я, – откуда такое облако? Оно плыло на высоте трех-четырех метров от земли. Когда я наконец рассмотрела его источник, стало ясно, что это дым, выплывающий из импровизированного дымохода импровизированного жилого строения – картонного дома посреди поля. Этот «объект», который мог сдуть сильный ветер, по цвету совершенно вписывался в окрестное пространство. Внимание на него обращало что-то ярко-голубое в верху окна. Я была без очков и не могла рассмотреть, что это. Кроме того, мне было все равно, как и в отношении много чего другого тогда. Вероятно, это была жестянка, послужившая строительным материалом, когда сооружали домик из сказки про трех поросят – домик первого из них.

Небо вскоре стало почти весенним. Легкие облака плыли в направлении, противоположном движению автобуса. Между ними открылся треугольный просвет бирюзового цвета. Облака мчались навстречу нам и исчезали из вида. Я обернулась. Толстая женщина в пестром плаще дремала в задней части автобуса, старик в пуховике что-то пережевывал. Я засмотрелась на него. Старик словно засунул в рот целый абрикос и теперь сражался с ним, не видя, что я наблюдаю. Он вертел и вертел что-то языком, корчил гримасы и жмурился. Вдруг я поняла, что он борется со своим протезом: между его губ показался ряд зубов, приделанных к розовой пластине. Старик поморщился и потянулся рукой к лицу. Я быстро отвернулась: это зрелище было не для меня. В передней части автобуса сидели два мальчика – может быть, близнецы, – одинаково одетые. Коротко остриженные волосы с темени взлетали вверх. Мальчики недавно проснулись. Они клевали носом, не разговаривали, на коленях у них стояли клетчатые рюкзаки с колесиками.

Мы проезжали остановки, которые обозначались кривыми трубами, торчащими из грязи. На остановках никто не выходил и никто не садился в автобус. Один за другим бежали километры земли, покрытой сухой травой. Время от времени вспархивала невидимая в траве стая птиц, когда к ней приближался гул мотора. Птицы взмывали в лазурное небо и через несколько секунд исчезали из поля зрения. Я встала с места и пошла узнать у водителя, где мне выходить. По-о-осле перек-к-к-р-рестка, – с неохотой проговорил он.

Автобус свернул влево, и это означало, что я приближаюсь к месту назначения. Я посмотрела на часы. Без двенадцати восемь. Если ускорить шаг, я могу прийти вовремя. Было бы очень хорошо не рассердить вспыльчивого директора, который уже встал не с той ноги – вспомнила я свой сон.

К Институту, скрытому от глаз посетителей, вела узкая дорожка. С одной стороны этой ленты из бетонных квадратов, у которых где-то потрескались, где-то отвалились части, высилась длинная стена, такая же запущенная, как дорожка, – исписанная неприличными надписями и местами покрытая ветками, что пробивались сквозь трещины, в то время как сами деревья росли по ту сторону стены, на давно заброшенном участке. С другой стороны размытая земля спускалась к грязному ручью, вероятно, образовавшемуся после недавно прошедшего дождя. Солнце скрашивало все, придавая краски и блеск неживому, серому пейзажу. С неба исчезли облака, просторная лазурь сияла над головой. Нигде ни души. Вокруг бродили стаи собак, и те сонные.

Я достала телефон, чтобы проверить, правильно ли я иду. На гугл-картах, которые я попыталась спросить, как дойти до места назначения, Института не было. Место, к которому я направлялась, отображалось как чистое поле, в красках гугл-сепии. Адрес я нашла на сайте Института, который обновлялся несколько лет назад. Оттуда я скачала карту и теперь шла по красной линии, которая вела к зданию. Ничего другого я не нашла, и приходилось надеяться, что я иду в нужном направлении. Я прошла через калитку, спрятанную в кустах, и свернула влево. Домик сторожа пустовал. Окно в нем было открыто, и я заглянула внутрь. Газета и чашка дымящегося кофе. Может быть, нужно было сообщить о себе, оставить документы, – задалась я вопросом. Подождала одну-две минуты, а затем двинулась дальше, чтобы не опоздать.

Перед зданием меня встретил громогласный лай. Откуда ни возьмись. Какой-то пес разрывался от лая с подвыванием, а я его не видела. Сначала я остановилась, потому что сквозь весь этот омытый солнцем, миролюбивый пейзаж неслось оповещение, что я буду растерзана, если продолжу идти дальше, но затем все-таки зашагала к зданию, осторожно, осматриваясь, не выскочит ли из укрытия пес. В тот самый миг, когда я дошла до входа в неожиданно большое здание и взглядом поискала, как бы войти, дверь открылась и показалась женщина в одежде уборщицы. К ней подбежал грязный кудлатый пес. Он отважился покинуть свою засаду и перестал завывать.