Я не думала об этом, ворочаясь в кровати. Меня посещали совсем другие картины: новые нахмуренные люди, ярко накрашенные женщины, которые перешептываются за моей спиной, бородатые ученые в белых халатах кашляют, спорят, готовят друг другу пакости… Затем – будильники не звонят, я опаздываю, автобусы встревают в пробку на перекрестке, не двигаются, я приезжаю в Институт на два часа позже, директор смотрит на меня с укоризной, качает головой влево-вправо, шипит сквозь зубы, гнилые от табачного дыма, планирую ли я и дальше так себя вести, спрашивает меня сердито, и я вижу, что он думает отказать мне от места. Нет, больше никогда, оправдываюсь я, обещаю, умоляю… Меня отводят в помещение, в котором мне следует работать. Это маленькая бетонная коробка в подвале. Всего один стул в углу. Книг нет.
– Разве я не должна была заменять вашего библиотекаря?
Директор посмотрел на меня – смотрел десяток секунд без ответа, прямо в глаза, словно хотел меня загипнотизировать, на лоб ему упала тяжелая седая прядь, которую он широким движением вернул на темя, чтобы покрыть узкий участок без волос. Возвратив прядь на место, он кивнул.
– Да, библиотекарь получил травму, – проговорил он наконец.
– Но книг нет – где они?
– Он взял их с собой. Ваше дело – сидеть здесь и записывать, кто входит и на сколько задерживается.
– Где записывать? – я обернулась вокруг: нигде не было ни тетради, ни клавиатуры, ничего.
Когда я вернулась взглядом к своему строгому собеседнику, он разговаривал с красивой женщиной с локонами огненного цвета, обнаженной до пояса, с обвислыми татуированными грудями. Женщина держала в руке птицу. Директор, до той минуты сердитый, начал хохотать, так, что согнулся в поясе. Затем он взял у кудрявой женщины птицу и бросил ее на стену. Теперь смеялись оба. Птица ударилась о бетон и издала крик, потом побежала ко мне и стала клевать мне сапоги.
Я вздрогнула. Посмотрела на часы: четверь пятого. Я спала двадцать минут. Какой сон!
Что же значит эта птица? Несколько минут я размышляла о сне, а затем вернулись страхи, которые можно назвать реальными: автобус запаздывает, будильник не звонит, все сотрудники кашляют. Вирусы для меня – особая опасность. Иногда я пропускаю разные интересные события, чтобы уберечься от вирусов. Вообще я большой ипохондрик, искренний и постоянный. Вместо поездки транспортом я часто иду пешком, вплоть до тяжелой усталости, ни с кем не целуюсь, а в ресторанах пью воду и сок из бутылки. Кроме того, я не заказываю свежевыжатый сок – как бы он ни был полезен, здоровье, что поддерживают эти витамины, могут пошатнуть бактерии с цитрусовых, которые едва ли были вымыты, а ведь их тащили по грязным корабельным палубам или вагонам в дырявых мешках или открытых ящиках. Эту меру предосторожности я считаю выражением своей предусмотрительности, а не проявлением паранойи. Многие со мной не согласны, поэтому свои доводы я оставляю при себе. Лишь неприлично тяну к себе бутылку, когда официант приносит заказ и собирается поставить передо мной стакан. Тогда я улыбаюсь и умильным голосом говорю: «Спасибо, стакан не нужен, я ковбой». Я не дама, зато здорова, – думаю я тогда.
Уже без тринадцати пять. Вставать или снова повернуться на бок? Я выбралась из-под шерстяного одеяла и взяла стакан с полки рядом с кроватью. Стакан был пуст. Я пошла на кухню, налила воды из аппарата – я обязана верить, что он безупречно очищает нашу загрязненную воду, которая льется из крана; этот аппарат стоил столько, что я не смею и спросить себя, неужели я поддалась рекламе и вняла страху отравиться. Свет я не зажигаю. Можно сказать, я уже совсем проснулась, и нет никакой возможности снова погрузиться в сон. Шея болит от ворочания в измятой постели. Лучше всего было бы потихоньку начать собираться. И все же я решаю выпить глоток-другой и вернуться в кровать. Я села на край матраса. Словно в гроб ложусь, так я себя чувствую. Это мучение, доводящее до безумия. Как спать? Как вообще возможно уснуть и спать? Меня удивляет, как прекрасно иногда устроит это природа… Просто устроюсь на чистой простыне, покроюсь душистым одеялом и усну. Мягко и легко. Люди не сознают, как они счастливы, если их физиологией управляет простое, не испорченное страхами естество. Они устали – и этого довольно. Лягут, устроятся головой на подушке, укроются до подбородка и погрузятся в сон.
Пять часов три минуты. Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох… но вместо сна мной снова овладевают видения и вопросы.
Два дня назад я оставила одного мужчину. Я выдержала три года. Еле-еле, с перерывами и с герпесом в качестве награды за упорство. Он был тяжелым человеком, выпил бы из меня всю энергию, кровь, лимфу, секреты и костный мозг. И оставил бы меня, иссушенную, у себя в шкафу, чтобы время от времени снова сделать глоток, если случайно соберется еще немного жидкости. Человек с проблемами, я убеждена в этом. «Не желаю тебя видеть, не желаю тебя слышать», – кричала я минувшим вечером. «Но ты оставляла меня и прежде – и возвращалась. Мы оба знаем, что снова будем вместе». – «Не будем, никогда… пойми». – «Я буду ждать тебя перед домом». – «Я на тебя заявлю в полицию», – кричала я все громче. «Я храню нашу переписку и наши фотографии, тебе не поверят», – без тени волнения, хладнокровно заявил он. «Ты создавал впечатление нормального, приличного интеллектуала», – решительно ответила я. «Ты из меня за пять минут делаешь пустое место», – по-прежнему хладнокровно говорил он. «Ничего я из тебя не делала, ты ничтожный, мелкий человек», – голосила я так, что жилец в соседней квартире выключил телевизор и начал осыпать меня бранью из-за, очевидно, недостаточно толстой стены. «Успокойся, дикарка, языкастая…» – ясно слышалось оттуда.
– Чего ты хочешь от меня?
– Кто это лезет в разговор? Ты не одна.
– Чего ты хочешь от меня? – воплю я.
– Кто это лезет?
– Чего ты хочешь от меня?
– Кто лезет?
– Какое тебе дело…
– Мне есть дело. Кто лезет?
– Пошел ты! – я положила трубку.
Почему ты кричала, почему не разговаривала с ним нормально, спрашивала я себя целый вечер – видимо, мне было неприятно, что моя агрессия за долю секунды прекратила меня в двуглавого дракона, из пасти которого вырываются пламя и сера.
С ним невозможно разговаривать, отвечала я себе. В его голове находятся исключительно его потребности. Нет, у него нет головы, только горбатый нос, водянистые испорченные глаза, впалые щеки. У него нет головы, а только котел, где готовятся манипуляции… Это правда, что я возвращалась. Почему?
Сосед снова включил телевизор, однако продолжал громко возмущаться.
Пять двадцать восемь… Я выключила все заведенные будильники на часах и телефоне. Пора начинать первый рабочий день. У меня болела голова, жгло в глазах.
Когда я спешу, у меня замечательная координация движений. Правой рукой открываю шкаф на кухне, левой вынимаю кофейную чашечку, правой включаю воду, пока чашечка не наполнится до краев. Потом правой беру блюдце и ставлю на рабочий стол. Той же рукой включаю конфорку, беру турку, ставлю ее на плиту и наливаю в нее воду. Очень экономно в плане времени, минимальные затраты. Все это проделано за пятнадцать секунд. Пока закипает вода, готовлю завтрак, потом засыпаю кофе в кипящую воду, потом готовлю чай, пока конфорка горячая. Мои сборы длятся не дольше двадцати минут, двадцать пять – если я читаю сообщения и отвечаю на них. Да, я очень горжусь отличной организацией.
Этим утром из-за усталости было по-другому. Руки двигались, как им заблагорассудится, не по привычке, не по установленному распорядку. Они сталкивались и устраивали беспорядок. Поэтому все продолжалось намного дольше. Из рук выпал пережаренный ломтик хлеба, я порезалась, нарезая сыр, и пролила кофе (что для меня, усталой, было наиболее критичным промахом, с учетом того, что у меня не было времени сварить новый). Я встала достаточно рано и тем не менее опаздывала. Бежала за трамваем, а он показал мне хвост. Трамвай уезжал по прямой вдоль бульвара, оставив меня возмущаться.
