– Мне тут нахлебники не нужны, – прохрипел Поня.
Богатырь отпустил его рубаху и полез себе за пазуху.
– Вот, – протянул он мешочек с монетами, звякнувшими так, что аж в ночи блеснули глаза Пони. – И пока я тут, запомни: будете распускать руки и язык – отрежу. И то, и другое, если будет кому-то мешать в веси.
– Понял, – ворчливо отозвался Поня, перехватывая мешочек и незаметно взвешивая его в руке.
Богатырь кивнул, открыл калитку и направился обратно в корчму.
Там уже было тихо, осталось только парочку выпивох, которые были не в состоянии идти до дома. Но в скором времени и их выкинут на улицу, чтобы не занимали зазря место.
Богатырь подхватил свой мешок, на который даже никто не позарился – видимо, боялись.
– Комнату на седмицу, – он ловко покрутил в мозолистых, но длинных и тонких пальцах монету, и положил ее на столешницу. Теперь настала очередь глаз кормчего загореться.
– Подкрепиться? – услужливо уточнил тот.
Богатырь отрицательно мотнул головой.
– Умыться? – уже поднимаясь по лестнице, спросил кормчий.
– Угу, – спустя мгновение отозвался богатырь, словно сомневался.
Комната была маленькой и заполненной: полати с настилом, мелкая скамья и сундук – да и все, места больше не осталось.
Воду принесли быстро: все та же девка, к которой лез Поня с мужиками. Приоткрыв тонкие губы, она заинтересованно оглядела богатыря, но все же ничего не произнесла и вышла.
Богатырь опустился на полати, тяжело выдохнув и расслабив плечи, словно с них свалились горы, что наверняка виднелись из слухового окна под потолком. Посидев так немного, он откинул капюшон и снял меховую шапку, за которыми оказалось широкое, совершенно безбородое, пыльное, но нежное лицо… бабы. Волосы ее были коротко острижены, но все равно выделялись соломенным беспорядком с седоватыми вихрами.
– Как всегда. И когда я научусь не вмешиваться и не привлекать внимание?
*
Баба оказалась искусным кузнецом. Да и девкой-то она становилась только в своей комнате, все остальное время притворялась мужиком: то пряталась за капюшоном и мало разговаривала; то измазывалась сажей, чтобы никто не рассмотрел милость лица; то рявкала и ругалась, что заправский выпивоха; то шапку на глаза натягивала даже в самую жару. На вопрос о безбородости она рассказала дивную историю о том, как по беспечности сильно приблизилась к огню, а батюшка Сварог ка-ак схватил ее за бороду, ка-ак оттаскал знатно. И вот после этого ни единого волоска не росло на подбородке.
Представилась она Гешей – кузнецом из самого города. А что делает тут, почти на окраине границ? Так ищет. Кого?.. Брата! Да, точно, ищет брата, которого вот с полгода как утащила Хозяйка Костяной горы. И в этот момент рассказа все в корчме притихли, запереглядывались, заозирались, словно сама Хозяйка стояла прямо за дверью и вот-вот ворвется и всех превратит в костяшки.
В этих местах Хозяйкой Костяной горы пугали маленьких ребят, которые не слушались. Пугали гуляющих мужей, потому как, якобы их чаще всего и крала Хозяйка, чтобы позабавиться с ними. Пугали красивых девушек, чтобы они не кичились и не хвастались, потому как за такое Хозяйка могла наказать: прийти во сне и высосать красоту и желание жить. Пугали всех и многих. Пугали так, что от одного только упоминания у людей волосы вставали дыбом на загривке и чесались от переживания уши.
Имени Хозяйки Костяной горы никто не знал, что было разумно. Как она выглядела? Красива и статна, с блистательно-длинными волосами цвета лунного света, с голубыми пронзительными глазами, что могли поразить, обездвижить человека. Она спускалась со своей горы в ночном, мрачном одеянии, на тройке вороных коней, в черных санях с полозьями, что с легкостью ездили даже по густой траве – отчего казалось, что Хозяйка летит, так как выходила она в основном в ночи.
Откуда столько познаний? Кто-то утверждал, что видел ее собственными глазами. Кто-то рассказывал про блудящего зятя, который пропал на месяц, а потом вернулся весь потрепанный да с дикими историями. Маленьким же детям она мерещилась в мутных оконцах и колодезной водице, возле которой они игрались.
Басенки про Хозяйку Костяной горы гуляли в основном на границах, ближе к горам. К городу же накал их становился меньше. Поэтому было удивительно, что в стольном городе объявилась Хозяйка Костяной горы, да и еще утащила мужика: не пившего, работящего, умелого и совсем не бабника. По крайней мере, так утверждал Геша. Ну, утверждала.
Гешу взял в помощники местный кузнец – уже старый и слабый, отчего работы его были грубы, но все так же крепки. Иногда Геша делала необычные вещи: то замочек смастерит с маленьким ключиком; то клинок выкует с витиеватым обережным рисунком; то подкову смастерит узорчатую, совсем не годную для работы – она делала больше красоту, чем пользу, поэтому за спиной мужики порой посмеивались над новым кузнецом, но в лицо никогда ничего не говорили.
Чаще, чем работала, Геша пропадала. Вначале она ездила до соседних весей, где выпрашивала про Хозяйку Костяной горы. Правда, ей там ничего не рассказывали, только плевали через плечо, повертывались через него же и шли в другую сторону, совсем не туда, куда шли до этого: верили, что после такого зло не найдет человека.
Так Геша моталась по границе земель, пока не набрела на каком-то богами забытом перекрестке на старушку. Та сидела под молоденькой березкой на камне, что терялся в высокой пахучей тимофеевке. Геша остановилась, спешилась с коня, которого попросила у кузнеца.
– Бабушка, что ж вы холодите нутро. Может вас куда домчать?
Капюшон на Геше всегда держался крепко застежками и честным словом. Хоть и было уже ранее жаркое лето, но выходила на поиски она только в плаще.
– Ишь ты закидал вопросами, шубутной и скрытный, – улыбнулась старушка.
На ней висела землистая накидка вся в протертостях и заплатках. На голове сероватое полотно с бледно-красноватой вышивкой по краю, которая виднелась и на рубахе под балахоном. Полотно было низко-низко надвинуто на глаза, отчего казалось, что старушка даже не видит ничего.
– Мне б вот, мешок как-то донести, а то сама я измучилась. Да и духота давит, невмоготу уже.
– Конечно, помогу, а где…
Мешок враз возник возле старушки. Она хитро улыбнулась, показав ряд желтоватых, но крепких зубов.
– Что ж, подсобишь старушке донести до лесу мешочек? Это недалеко. В долгу не останусь, помогу чем смогу. А коняшку пока тута оставь.
Геша почесала голову через капюшон, но не сняла его. Неуверенно дернув плечами, огляделась.
– Коня не оставлю, вдруг уведут…
– Хорошо, тада я поведу коняшку, а ты хватай мешок, – проговорила старушка. С березки вспорхнула сорока и полетела, стрекоча, куда-то в лес.
Старушка соскочила с камня, подхватила поводья и резво пошуровала через поле прямо к ближайшему пролеску. Конь же согласно, не боясь, следовал за ней.
Геша торопливо схватилась за ушко мешка, собралась поднять, как… ничего не вышло. Она подергала небольшой с виду мешочек еще пару раз, но тот даже не собирался отрываться от земли, словно врос в нее.
Геша чуть приспустила капюшон, стало видно потное, недоуменное выражение, проводившее старушку.
– Мешочек… И как его тащить? – тихо ругнулась Геша под нос, но, вновь опустив капюшон чуть ли не по самый подбородок, присела перед котомкой и попыталась сидя перехватить ее. Но никак не выходило.
– Эй, паря, не копайся! Скоренько, а то отстанешь да потеряешься, – окликнула Гешу старушка, и чуть тише добавила: – Ищи потом вас, болезных.
Геша промолчала, развернулась, видимо, пытаясь закинуть мешок на спину. Но как только Геша отвернулась, как только показала спину, как мешок словно бы сам запрыгнул на хребет, чуть не придавив к земле.
Геша тяжело закряхтела, начала заваливаться набок, но вовремя подставила руку и опустилась на колено.
– Да что ж она там, камней, что ли, наложила? – еле слышно просипела Геша, пытаясь подняться. Вышло это у нее раза с пятого, да и полностью выпрямиться не получилось, пришлось ковылять за старушкой, цепляясь ногами за траву, которая так и норовила опрокинуть.
