Англичанин сообщил геологу о том гнетущем впечатлении, которое производит на него эта местность.
— Ничего удивительного тут нет, — ответил профессор. — Для нас, существ с теплой кровью, впечатлительных, подвижных, мир этот ничего привлекательного представить не может. Это ночное или сумеречное существование, это какая-то полужизнь или даже четверть жизни, если можно так выразиться.
— Все здесь как-то мертво, равнодушно, вяло…
— Еще бы! Юная природа!
— Ну уж и юность, нечего сказать!
— Конечно! Позвоночные, несмотря на свои внушительные размеры, находятся еще на очень низкой ступени развития и очень молоды в сравнении с тем временем, которое им предстоит еще пережить. Вспомните только позвоночных нашего времени и посудите, какая между ними громадная разница. Да от них больше и требовать нельзя. Они родились в тяжелой среде, под давлением морских волн, среди вечного мрака, — что же удивительного, что первые шаги их в новой стихии неловки, что блеск солнца им неприятен, что они не умеют пользоваться своими конечностями, что они с трудом ползают по сухой почве и охотно возвращаются в прежнюю стихию.
— Вы правы, профессор, — без сомнения, это еще жалкие, несчастные существа.
— Именно жалкие и несчастные. Природа вызвала их к жизни, дала им возможность пользоваться жизнью, но не дала им еще способности живо воспринимать впечатления. И вот они проводят свой век в полумертвом, словно оцепенелом состоянии. Кроме унылого писка пресмыкающихся, ни один звук живого существа не нарушает царящего на земле молчания. Не слышно ни звуков радости, ни вздохов, ни стонов. Единственными звуками являются шепот и шелест растений, колеблемых ветром, плеск дождя, шум потоков, раскаты грома и подземных канонад. Кажется невероятным, когда подумаешь, что ни одно из этих позвоночных ни разу не испытало ни радости, ни горя. Видел ли, например, кто-либо игру лица у рыб, этих бессловесных созданий, которые решительно ничего неспособны выразить? Несмотря на свою гибкость и проворство, они носят какую-то маску, которой не снимают всю жизнь. И если бы черты их даже смягчились и сделались способными выражать ощущения гнева, горя и радости, то и в таком случае мы ничего нового не увидим, так как больше того, что они показывают, им, бедным, нечего и показать…
Профессор замолк и глубоко задумался.
— Бедные, говорите вы, — заметил лорд. — Но, по-моему, мы можем завидовать им: они во сто крат счастливее нас. Они не знают, правда, счастья, которого так мало на земле, но не ведают и страданий — ни личных, ни чужих…
— Уж кому-кому, лорд, только не вам жаловаться на недостаточность счастья на земле, — сказал профессор.
Лорд вспыхнул.
— Что же из того, что я лично счастлив, что я могу пользоваться жизнью, как мне нравится? Но ведь я не глух и не слеп! Я отлично знаю, что в то время, как я смеюсь, десять человек плачут, а сто молча страдают. И, конечно, мое счастье отравлено!.. Однако, — прибавил он после некоторого молчания, — мы так разговариваем, точно мы уже у себя дома. А между тем, мы не знаем еще, что будет с нами на завтрашний день.
Геолог тяжело вздохнул. Терзавшая его загадка опять предстала перед ним во всей своей сложности и ужасе. Лорд Пуцкинс, видя его смущение и желая дать его мыслям иное направление, перевел разговор на другое.
— Интересно знать, — сказал он, — может ли наука ответить на вопрос, какой вид будет иметь Европа завтра, то есть, вероятно, в юрский период?
— Европы, в том географическом значении, как мы привыкли понимать, вовсе еще не будет завтра, если мы действительно доберемся за эту ночь до юрского периода, — ответил геолог.
— Я об этом уже думал. Она, вероятно, будет меньше или больше, но какой она будет иметь вид?
— Если говорить о пространстве земли, называемом Европой, то часть его будет выдаваться над океаном; если же вопрос идет о границах Европы, то ничего об этом сказать нельзя, так как, в сущности, тогда не было Европы, как не было Азии и других частей света.
— Ни одной части света? Что же было вместо них?
— Были моря и суши, имевшие совершенно другой вид, нежели в наши времена.
— Жаль, что в то время не было географов, — сказал лорд.
— Вместо тогдашних географов, имеются нынешние геологи, — возразил профессор. — Благодаря их неутомимым трудам, мы имеем довольно ясное представление о расположении тогдашних материков. Их всех было три. Первый, Неарктический материк, тянулся от полюса до экватора на месте теперешних Северной Америки и Гренландии. Он был так велик, что восточными границами касался бы нынешней Европы, если бы она существовала; но в то время на месте последней выступала из океана группа маленьких островков (Ирландский, Чешский, Западнорусский, Южнорусский, Уральский) и один большой — Скандинавский. Восточнее Скандинавского лежал большой также остров Туранский.
— Какой же вид имела нынешняя Азия?
— Азии, в настоящем смысле этого слова, как я вам уже говорил, не было. Сибирь и средняя Азия до Китая и Японии лежали еще на дне огромного Ледовитого океана. Океан этот был гораздо больше нынешнего Тихого. Остальная часть Азии входила в состав второго юрского материка, известного под именем Китайско-Австралийского. Он тянулся от южной окраины Восточной Сибири через Китай, Японское и Китайское моря и Индокитай, обнимал почти всю Австралию и, продолжаясь через австралийский архипелаг, кончался у Новой Зеландии. Третий, наибольший материк, Бразильско-Эфиопский, лежал к югу от Неарктического и отделялся от него так называемым Нейтральным Средиземным морем. На этом огромном континенте помещались: вся нынешняя Африка, Южная Америка и дно Атлантического океана, который в настоящее время разделяет эти две части света; в состав его же входила и Аравия с значительной частью нынешнего Индийского океана, начиная от Мадагаскара до самого Цейлона и Индостана.
— Но это должен был быть громадной величины материк?
— Он был больше нынешней Азии, взятой вместе с Европой. В материк этот с севера врезался глубокий залив, в два раза больший нынешнего Средиземного моря. Из этого беглого очерка вы можете видеть, что вся природа развивалась тогда в других границах, нежели теперь, и что климатические и географические условия были совершенно иные.
— Какой же вид имела Европа? Правда, она представляла ряд островов, но все же она существовала; отчего же вы мне ничего о ней не сказали?
— Несколько островков, торчавших на месте нынешней Европы много тысячелетий тому назад, не имели никакого отношения друг к другу. Маленькие Англо-Французские островки отделены были от Испанского морем, заливавшим почти всю нынешнюю Францию и большую часть Испании. Между островками Испанским, Чешским и Греческим также было море, покрывавшее нынешнюю Италию, Грецию и всю среднюю Европу. Единственными обитателями Кавказа, Малой Азии, гор Армении, Месопотамии и т. п. были морские чудовища, которые так же высоко реяли над ними, как теперь наши орлы. Подумайте только, как все было тогда иначе, нежели теперь: африканские животные могли сухим путем добраться до берегов Бразилии и Патагонии, китайские — до границ Новой Зеландии.
— Черт возьми! От прежнего камня на камне, можно сказать, не осталось.
— Считаю нужным прибавить еще, что со времени юрского периода произошло еще немало переворотов, несмотря на то, что период этот можно причислить к позднейшим. Природа не знает отдыха!
Разговор этот, увлекший наших собеседников, значительно облегчал им утомительный путь. Они шли, впрочем, не отдавая себе отчета, куда они идут, так как не знали, какой путь выбрать, чтобы прийти к желанной цели.
— Пойдем ли мы по направлению к востоку или западу, результат будет один и тот же: мы будем одинаково далеко от нашего времени, — говорил геолог. — Одна только ночь приближает нас к этой цели и помимо всякого нашего участия.
Но лорд Пуцкинс иначе посмотрел на дело.
— Жаль даром время терять, — сказал он. — Мы должны идти беспрерывно на северо-запад, по направлению к Англии. Правда, мы в течение дня немного пройдем, а все же день за днем… в общем, мы можем выиграть около 200 миль.
