В школе был день сочувствия. Все учителя уже знали про случившееся. Подходили, передавали лучи поддержки моей сестре. Первая перемена у меня была забита приемами важных лиц. Примчался Славка, который учился в параллельном, а вчера не был с нами, потому что ему надо было помочь матери куда-то отвезти кроличий приплод… Девчонки во главе с Анькой Орловской подгребли ко мне официальной делегацией с просьбой пропустить их первыми навестить пострадавшую в больнице: «…а потом уж вы все, ладно?» Ладно так ладно.

Пацаны тревожились, как бы теперь не ввели строгий запрет на катания по лестнице…

После уроков мы нашей троицей – Артурчик, Славка и я – от всех оторвались и решили было в кино сходить, пока девчонки будут в больнице мою сестренку лелеять… и каким-то образом лелеять без обнимашек. Пока шли к кинотеатру, Славка все докапывался, как все случилось, а Артурчик пытался Славке рот затыкать: «Ну, Черный, кончай уже! Человеку и так всю душу на британский флаг порвало… а ты еще дергаешь!» И вдруг меня тормознуло на месте. Он ясно намекал, что и ему, верному рыцарю Прекрасной Дамы по имени Санька Большегруздева, душу порвало.

– Туря, у тебя доска есть? – не приходя в сознание, задал я Артурчику риторический вопрос.

Еще бы у Тури хорошей доски не было! Да у всех у нас доски были… Только Артурчику бежать за ней ближе – у его родителей в центре города еще и квартирка имелась очень такая современная, в дополнение к родовому деревенскому гнезду в Загривках.

– Ты это… чего? – пробормотал Артурчик.

– Давай, сбегай. На катке встретимся, – кто-то крутой во мне приказал Туре.

«Катком» мы называли ту самую лестницу.

– Да беги уже! – передразнил Славка друга его же голосом и интонацией, в общем, с легким армянским акцентом. – Видишь, все правильно человек делает! Так и надо с травмой психики работать. Пережить событие еще раз… но уже с подготовкой и проработкой. Просек?.. Ты все еще тут?!

Артурчик унесся, а мы пошли к катку. По дороге у нас со Славкой случился самый короткий в жизни разговор на конкретную тему.

– Аль, ты точно уверен, что так надо? – вполголоса и не поворачивая ко мне головы, спросил друг.

– Прорвемся, – ответил я, глядя вперед, за горизонт.

У катка Славка потрогал ногой поверхность бордюра, шумно шмыгнул носом и сказал:

– Да уж… Саньку не остановить никому!

Примчался взмыленный Артурчик.

– Вот… Ты вроде мою фанеру знаешь, – все еще с сомнением проговорил он.

– Может, пару раз не на мраморе, а внизу? – по-деловому предложил Славка.

То есть предложил мне сначала слегка потренироваться на асфальте набережной.

– Не уберусь, – только и буркнул я, то есть, на сленге «плотников», не упаду… а прочий сленг скейтеров я тут уж не буду использовать.

Я отошел на другую сторону площадки, толкнулся, перед бордюром сделал вытяжку, то есть в прыжке сделал опорной ногой нужное движение… пустил холодок в сердце и… не просто пролетел влегкую всю трассу слалома, но и не стал объезжать последний вазон, а прыгнул над ним… и мне показалось, что время почти остановилось… я летел и летел по воздуху… и что-то пытался вспомнить… важное… нужное… но никак не мог… и уже осознал себя, когда завершал вираж внизу, на асфальте набережной…

Примчавшихся вниз друзей я слышал как сквозь с тену.

– Ну, ты – Бэтмен, Аль! – донесся голос Славки. – Жаль, Колян не видел. Он бы доску свою разломал и съел бы по щепкам.

– Вот и норм, что Коляна не было, – едва слышал я Артурчика. – Нам нужны с ним проблемы?.. А вот если бы Орловская увидела – вот бы кайф был! Аль, она и так уже на тебя смотрит… Ка-апец бы Коляну!

«Ка-апец» он произнес в точности как моя сестренка.

– Вот и норм, что Орловской не было, – эхом откликнулся Славка. – С ней тем более проблем не надо… Аль, ты чо тормозной такой? Как стукнутый… Ты лучше скажи, как это ты завис там над «чашкой»?

«Чашками» мы называли вазоны на лестнице.

– Чего?! – почему-то прямо похолодел я.

– Точно завис! – нашелся еще один свидетель феномена. – Секунды на две как будто в воздухе остановился… Я думал, это потому что ракурс такой со стороны. Но и потом ты медленно вниз пошел еще секунду. А потом уж нормально, на скорости… Не понял, чего ты сейчас напрягся-то?

А напрягся я, потому что пульс в голове забухал, словно прокачивая мозг, чтобы я вспомнил… а что?.. вот как, бывает, слово на языке вертится, а вспомнить не можешь, так и в ту минуту со мной было… еще чуть-чуть – и вспомнил бы что-то, ну, страшно важное… но тут громко блямкнула эсэмэска. По звуку – от Саньки.

Я выдернул смартфон из кармана.

Эсэмэска была нарублена капслоком:

«АЛЬ, ЧТО ВАЩЕ ПРОИСХОДИТ?!!!»

Во мне сжалось все:

«А что происходит?»

«ОН ЧТО, НАШ БОТАНИЧЕСКИЙ САД ОГРАБИЛ?!!!»

«Кто?» – прикинулся я незнающим, чтобы сообразить, как отвечать дальше.

Санька явно выдохнула и дальше стала писать нормально:

«Этот Абдул или как его… В палате не продохнуть – я в тропиках тут. Стога орхидей».

«Сань, извини. Это я ему сказал, что ты орхидеи любишь. Я думал, он шутку поймет. Извини».

«У такого надо было Аленький цветочек просить. От него еще этими духами арабскими… – и тут Санька, признаюсь, круто выругалась. – Со всех этажей сестры прибежали… Так у него еще в кейсе эти пузырьки с духами! Все в золоте… Ужас тут, что делается. Давай сюда. Пошути тут так, чтобы его выпроводить…»

«Он тебе пиар делает, медперсонал коррумпирует».

«Мне от его пиара уже дышать нечем! Давай уже! Сюда! У меня депрессия!»

Отряд быстрого реагирования принял сигнал! Артурчик помчался за скромными кустовыми розочками, только и способными остановить вторжение диких орхидей. А мы с Черным дунули прямиком к горбольнице. На часах, помню, было 17.15. Значит, дядя Аббас ввалился со всеми орхидеями мира, когда Саньку еще навещали девчонки, ведь посещение разрешалось с 17.00. Меня стали терзать смутные предчувствия.

Больница действительно показалась нам дивным цветником. А уж аромат! И что характерно – меня, Санькиного брательника, младший и средний медперсонал принимал, как шейха какого-нибудь… ну а Славку – заодно… типа, как визиря при шейхе. Дядю Аббаса, что показалось странным, мы уже не застали, как и делегацию наших однокашниц. Дежурная медсестра сказала нам, что они вывалились все вместе буквально пару минут назад. И мы со Славкой сумрачно переглянулись… Показалось очень странным, что мы не пересеклись хотя бы у проходной.

У Саньки в ее жутковатом бинтошлеме светились глаза. На депрессию не было похоже. Скорее – на легкую эйфорию со спутанным сознанием. Сестренка схватила мою руку горячими и влажными пальцами. А второй рукой поманила Славку и вцепилась ему в запястье. Я подумал, какую руку она освободит, чтобы потом прихватить Артурчика – как бы тут не случилось напряга… и собрался выдернуть свою, когда покажется Артурчик.

На Санькиной тумбочке стоял флакончик арабского парфюма, напоминающий сказочный восточный дворец в миниатюре. Я огляделся: флакончики чуть поскромнее сверкали и на других тумбочках. Я взял флакончик – тяжеленький-претяжеленький. Это ж килограммов пять, а то и больше нужно было принести в больницу, чтобы обаять и контузить всех, от медперсонала до пациентов!

– Ты меня извини, – вдруг прогудела Санька.

По-настоящему виноватым тоном.

Говорить ей приходилось со сжатыми зубами, и казалось, что со мной говорит такой хомяк с полным ртом и набитыми защечными мешками.

Ну, раз смогла заговорить о чем-то отвлеченном, а не о боли… начала не с жалоб – значит, уже наметился путь к выздоровлению.

– Да это я – придурок! – нежно пожал я руку сестренке, жалея, что не получится по-настоящему ее в лоб поцеловать, как мы всегда делали, когда с кем-то из нас что-то случалось депрессивное. – Не остановил тебя… И вообще, тебе ж, наверное, и говорить нельзя… больно, да? Ты лучше эсэмэски пиши! Хоть прямо сейчас!