Она преподносит мне алый ком

вырванного сердца в своей ладони.

***

Как там было на деле, никто не знал.

Говорили, Принц стражу в ту ночь не звал,

что кинжал обнаружили на парче,

чьей-то залитой кровью, но только чьей?

Что пиратскую дочь может удивить?

Он шептал ей слова свои о любви,

пальцы прятались в кружево рукава.

А ее руки знали лишь, как канат

оставляет занозы и волдыри.

Задыхаясь от страсти, почти немым,

он ей падал в колени, дрожал, сражен.

Он был легким пером, а она – ножом.

Он был птицей, упрятанной в замка клеть.

А она – вором, что клеть решил посметь

вскрыть своей огрубевшей за жизнь рукой.

Ворвалась, как волна, отняла покой.

Только все это – сказка не о любви.

Говорил ей отец, должен клад хранить

самый верный и честный из мертвецов,

а любовь не для нас, дочь, в конце концов.

Он доверился ей, в тайный грот пришел.

Она не обманула, сказав, душой

вечно связан с ней станет, ответив «да»,

с ней уже не расстанется никогда.

С того дня прошло много хороших дней,

обратилась та дева в грозу морей,

стал легендой упрятанный ею клад,

но найти его – мало сокровищ карт:

мертвец клад охраняет, собак верней.

Только изредка кажется все же ей:

кудрей шелковых золота теплый цвет,

может, был все ж важней золотых монет?

***

Я иду за тобой, но так быстры твои шаги…

Я сбиваюсь, я падаю, ранюсь, цепляю ветки.

Они бьют по лицу, и пощечины очень метки,

словно мы с этим лесом отныне теперь враги,

и он прячет тебя, не дает мне тебя догнать.

Подол юбки твоей мелькает среди деревьев.

Позади нас осталась укрытая сном деревня,

и никто не увидел сбежавших нас из окна.

Я иду за тобой, я спешу, но успеть никак,

ты, как будто в насмешку, шаг прибавляешь споро.

Я от этого бега сдохну на месте скоро,

все же я не зверье лесное и не рысак.

Замерла на границе тонкой лесной реки.

Луна светит надкушенным боком, латает рану.

Я любуюсь в неясном свете изящным станом,

тем, как ноги твои и белые, и легки.

Лунный свет зеленеет кругом поверх воды.

Опускаешь в него обе стопы и тут же тонешь.

Я твой смех топлю в собственном горьком и страшном стоне,

я кидаюсь в волну, чтоб спасти тебя от беды!..

Но полметра воды здесь, по пояс река мелка,

утонуть невозможно, спрятаться – глупость шутки.

Смех вокруг колокольчиком твой разносится, мертвый, жуткий,

и касаются вдруг то ли волны, то ли рука.

На рассвете придет пастух, чтоб набрать воды,

пес его зарычит на заросли лилий белых,

и мое утонувшее вынесут позже тело,

разглядев на земле одни лишь мои следы.

***

Билась в тебе волна, милая, и жгла солью,

теперь, золотая рыбка, ты только лужа.

Но смотрит в глаза ей, и взгляд этот – мед и сахар,

и в танце, ее обнимая так нежно, кружит,

что, кто ни гляди, все видят, как он влюблен,

что, как ни сердись, знай: принц счастлив, любя другую.

А море все вьется у ног и зовет домой,

а море все шепчет нужное: «Помогу».

Русалочка держится, прячет от взглядов боль,

которая плещется в синих глазах, и шторма

никто не увидит: снаружи все тот же штиль.

Она за ним следом куда-то идет покорно,

покорно склоняет голову – на, целуй —

свой лоб подставляя, и так же покорно сносит

его нелюбовь. Но рождается в глубине

из штиля душевного в бурю немая злость,

крюками впивается в рыбию чешую,

что лезет наружу, и нет ей конца и края.

И в следующий раз, когда падает принц в волну,

она за ним следом, нет, уже не ныряет.

***

Позови меня, море! Но вопль русалки нем,

и не выйти уже никогда из постылых стен,

и не лечь, как в объятья сестринские, в волну.

И не броситься камнем, чтоб после пойти ко дну:

крепки в окнах решетки – вот принца любовный дар.

И проходят, проходят мимо нее года.

Испаряется с кожи родная морская соль,

остается под кожей саднящая злая боль,

остаются лишь одиночество и печаль.

Волны бьются вдали, и беснуются, и кричат,

но им стены темницы ее не суметь сломать.

Горе бедной русалки не выговорить в словах.

Забери меня, море! Но плач ее тих и слаб.

О любви была сказка, но много в ней вышло зла.

О любви было сердце, теперь в нем лишь грусть и страх.

Вдали волны шумят и зовут ее: «О, сестра!..»

***

Хочешь о боли? Так слушай тогда о боли,

жалящей ядовитой меня осой.

Словно русалка, иду по ножам босой.

Хочешь о страхе? Послушай слова о страхе,

липком, тягучем и душащем, как смола.

Словно русалка, потерянная в словах,

в криках, молитвах, проклятьях немых, бессильных

что-нибудь в этой истории поменять.

Скольким русалкам принц верным был до меня?

Хочешь о боли? Но это такая яма…

Пропасть, остовы покоятся кораблей.

Пеной русалкино сердце скользит над ней.

***

Начитавшись историй о жизни своей прабабки,

она лезет на берег моря, хвоста не пряча,

и надеется встретить принца, других прекрасней,

и не нужно ни зелий ведьмы ей, ни удачи.

Побережье пустует дни напролет: ни принцев,

ни хотя бы на них отдаленно мужчин похожих.

Не сдается русалка. Пусть будет уже, кем будет,

и простого она любить больше жизни сможет.

Полумесяц сменяет в небе луны монету

трижды, прежде чем угасает сердца любви волненье.

Понимает русалка, что сказки на то и сказки,

чтоб вовек не случаться, тем более, чтобы с ней.

Путь до дома неблизкий, шторма, небеса чернеют.

Она лодок разбитых считает, плывя, скелеты

и мечтает: «Ах, если бы юношу мне спасти, то

полюбил бы меня тогда всей душой в ответ он!».

На тринадцатый день ей все же везет, и в бурю

попадает корабль. Русалка, в мечте о счастье

порываясь спасти, кидается к нему ближе,

и ее разрубает лопастями на части.

***

Сердце станет льдиной, едва коснется

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.