Я огляделась по сторонам. Палуба была пуста, да и Гордон с Уиллом все еще спали; их рабочие места оставались незанятыми. Паруса были свернуты, чтобы «Скарлетт» ночью не сбилась с курса, если ветер переменится.
Я подумала было, что нахожусь на палубе одна, когда около релинга по правому борту увидела человека в черном. Люсифер меня еще не заметил. Он стоял неподвижно, глядя на нефритово-зеленую (или темно-серую?) воду, то и дело покрывавшуюся белой пеной. Мой друг слегка развел руки в стороны; северный ветер трепал ему волосы спереди и взъерошивал их.
Что-то похожее я видела только на картинах. Каждый штрих был выписан идеально. Серое небо, беспокойный океан да одетый в черное воин, чья мускулистая спина вырисовывалась под облегающей туникой. Чуть разведенные руки и вздох облегчения, который он издал в этот самый момент.
И тогда я поняла, что это путешествие было подарком не только мне, но и самому Люсиферу. В этот момент он казался не только счастливым, но и свободным. Это было то, чего он хотел всю свою жизнь. Свобода. Теперь наконец он ее обрел.
Вдруг у меня на глазах выступили слезы. Он был счастлив; значит, и я была счастлива вместе с ним.
Я некоторое время наблюдала за ним, а затем тихо подошла. Он казался настолько погруженным в свои мысли, что не услышал моего приближения, пока я не обняла его сзади, как он обнимал меня вчера. Люсифер замер, но затем расслабился.
– В такую рань уже на ногах, Огнесолнышко?
Прозвище, которое он придумал для меня в прошлом месяце, заставило меня улыбнуться.
– Я могла бы спросить тебя о том же, дорогой.
Люсифер засмеялся. Это был замечательный, беззаботный смех. Свободный смех. Наконец-то он был свободен!
Мы молча стояли у релинга и наслаждались тишиной, прерываемой лишь мерным шелестом океана. Внезапно из моего рта вылетели три слова, прежде чем я успела передумать. Впрочем, в этом и не было необходимости, потому что я имела в виду каждое из них, до последней буквы.
– Я люблю тебя.
Я говорила ему эти слова и раньше, еще тогда, на поле битвы, когда он чуть было не пожертвовал собой. К тому времени, однако, он был скорее мертв, чем жив, и я не знала, помнил ли он о них. Я хотела произнести эти слова и до войны, но так и не нашла подходящего момента. Что ж, теперь момент был более чем подходящим.
Люсифер повернулся ко мне с выражением удивления, радости и симпатии:
– Что, прости?
– Я люблю тебя, – повторила я с улыбкой.
Он недоверчиво посмотрел на меня, словно не ожидая, что кто-то в этом мире вообще может его полюбить. Но я действительно любила его. Любила всем сердцем. Потому что он всегда был рядом со мной, потому что он защищал меня, несмотря ни на что; потому что он знал меня лучше, чем я сама себя знала. Потому что он понимал меня без слов.
Я хотела объяснить ему все это… все это и еще многое другое, но к тому времени он уже наклонился вперед и коснулся своими губами моих. Поцелуй был одновременно нежным и диким, кротким и страстным, мягким и жестким. Он был светом и тьмой, сиянием и тенью, Люсифером и мною.
Закрыв глаза, я наслаждалась вкусом его губ, вдыхала его запах и чувствовала его руки на спине и в волосах. Мы слишком быстро отпрянули друг от друга, и я с удивлением обнаружила, что задыхаюсь. Я засмеялась, но взгляд Люсифера внезапно погрустнел.
– Я тебя не заслуживаю. Ты слишком хороша для меня, – хрипло прошептал он.
Что? Что? Нет, серьезно?
Я взяла его лицо в ладони и заставила его посмотреть в мои яркие глаза.
– Ты заслуживаешь меня, – сказала я настойчиво. – И я заслуживаю тебя. После всего, что мы пережили вместе, после всего, через что нам пришлось пройти, после всех взлетов и падений наша любовь – наименьшее из того, что мы заслуживаем. МЫ – ДРУГ ДРУГА – ЗАСЛУЖИЛИ.
К моему облегчению, он кивнул, и по его лицу расплылась самая прекрасная улыбка, которую он когда-либо дарил мне.
– Я тоже люблю тебя, Огнесолнышко.
† † †
Если не считать Серафины, кают-компания все еще пустовала. Рыжая повариха уже готовила завтрак и с благодарностью отказалась, когда я предложила ей свою помощь. Затем по трапу поднялись сонный Уилл и ворчливый Гордон. Уилл прошлой ночью не пил, – ему ведь было всего четырнадцать, – и все же я дважды поймала его на том, как он подносил к губам стакан Серафины, думая, что его никто не видит.
Мы уселись за стол, и я, хотя была совершенно не голодна, все-таки съела теплую булочку с вареньем, чтобы не обидеть Серафину.
В какой-то момент в кают-компанию подвалили и Эш с Грейс, а Астра притащила за собою сонного Леннокса. Морган с Калебом явились последними – и, хотя был уже полдень, под глазами у них залегли темные круги. Как же долго они еще гуляли вчера – или, лучше сказать, сегодня?
После завтрака я снова вышла на палубу и огляделась. Ветер переменился и теперь дул с запада, так что паруса опять были подняты. Они наполнились ветром, и корабль понемногу пришел в движение. Гордон стоял за штурвалом и радостно насвистывал.
В этот момент Астра пронеслась мимо меня, перегнулась через релинг и извергла только что съеденный завтрак в пенящиеся воды океана. Обеспокоенная, я поспешила к ней:
– С тобой все в порядке?
Она подняла голову; ее щеки позеленели.
– Думаю, у меня морская болезнь, – выдохнула она, прежде чем снова наклониться над водой и выплеснуть в волны новый поток рвоты. Океан не был бурным, но неровных волн, покачивавших корабль взад и вперед, было явно достаточно, чтобы Астру рвало в течение всего следующего часа.
Если бы у сестры Люсифера были длинные волосы, я наверняка отвела бы их с ее лица, а так мне оставалось лишь успокаивающе гладить ее по спине. Астра отвечала на это сердитым шипением, прежде чем снова и снова наклоняться вперед, кашляя и задыхаясь. Когда она немного пришла в себя, я отправила ее к Серафине, чтобы она могла попить воды и отдохнуть.
Сама же я решила использовать сегодняшний день, чтобы получше узнать команду «Скарлетт» – и начала с капитана. Гордон возвышался у штурвала, твердый, как скала, не отводя взгляда от зеленых волн. Не было никаких сомнений в том, что это – прирожденный морской волк.
Я встала рядом с ним и глядела на его руки, свободно лежавшие на деревянном колесе штурвала. Мне снова бросилось в глаза множество колец на его пальцах, разных размеров и форм, но все железные.
– Они что-то означают? – спросила я, указывая на его руки.
Гордон хмыкнул в знак согласия.
– Вот это кольцо, – и он показал мне на указательном пальце правой руки особенно красивый экземпляр, покрытый декоративными гравировками, – подарила мне мать незадолго до того, как покончила с собой. С тех пор я покупал по новому кольцу после каждого путешествия – как в память о матери, так и напоминания ради, что я не перестану плавать, пока что-нибудь не открою. А затем, – он улыбнулся, – уж и подавно не перестану.
Капитан посмотрел на меня. Я не ожидала, что за его кольцами скрывается такой глубокий смысл, и продолжила свой допрос:
– А что, если мы что-нибудь обнаружим во время этого путешествия? Тогда ты перестанешь их покупать?
– Отнюдь, – ухмыльнулся Гордон, – только тогда они будут золотыми, а не железными. – Он чуть склонил голову. – А что насчет тебя? Что для тебя самое ценное?
О, это был простой вопрос.
– Мой меч, – быстро ответила я.
– Можно на него взглянуть?
Я кивнула – и, сходив в свою каюту за мечом, передала его капитану. Он погладил блестящий металл лезвия и рукоять, покрытую тонкими линиями, между которыми сверкали рубины.
– Дорогая штука, правда? – наконец сказал он, возвращая мне меч.
Я покачала головой:
– Стоимость его для меня не играет роли. Я никогда не продам его, даже если окажусь невероятно бедна и от этого будет зависеть вся моя жизнь. – Вчера вечером я упомянула, что больше не могу лгать, поэтому Гордон знал, что я говорю правду. – Мой брат Леандер подарил мне его на мой десятый день рождения, после того как, презрев запреты матери, обучил меня боевому искусству. Я всем ему обязана. А теперь он мертв.
