Первым пунктом совещания явился бывший предводитель дворянства Курганов, находившийся теперь в контре с новым предводителем.
Но этот вопрос был не мудрен. По предложению Арсланова было решено послать одного из младших офицеров в имение бывшего предводителя.
– Кого же послать? – спросил кто-то.
– Кого-нибудь из младших… Ну хоть Аракина. Ради параду… Он сиятельный.
– Самое лучшее, Звездочкина! Он такой тихий, учтивый!
– Верно… верно… – заговорили многие. – Звездочкина. Послать князя к Курганову – много чести.
Решено было немедленно дослать денщика на квартиру корнета Звездочкина, тотчас вызвать его и дать поручение на другой же день рано утром выезжать с приглашением к бывшему предводителю.
– Ну-с, теперь главный вопрос! Тут уже-с… признаться сказать-с, тернии и шипы, – пошутил Капорко тихо, ласково и опуская глаза, как бы от смущения.
Bсе опять начали двусмысленно переглядываться, улыбаясь и зная заранее, что этот вопрос решить мудрено. Дело шло о том, приглашать или не приглашать барышень Задольских.
– Да! – воскликнул вновь Бидра. – Барышни Задольские!! Да! Магические два слова! Ей Богу, говорю приготовить два костыля, поздоровее, да обе эти картинки…
– Полно вам, – отмахнулся несколько угрюмо майор Арсланов. – Эдак мы никогда не кончим… А музыка, слышите, уже началась.
И майор показал пальцем в соседнюю комнату, где денщики устанавливали стол для ужина, за которым ожидалось и шампанское. А ужин, бывавший у полковника раза два в месяц, бывал всегда хороший, лучше, чем у других офицеров, так как у Капорко были средства. Недаром полковник двенадцать лет подряд командовал эскадроном, а однажды случайно более года исправлял должность полкового командира.
Так как майор Арсланов, первый пьяница в полку, стал настаивать, скорее сесть за ужин, то решено было дождаться только Звездочкина. Через полчаса посланный солдат явился обратно.
– В гостях, ваше благородие, у протопопа! – рявкнул денщик.
– Батюшки-светы! Куда угодил корнет наш! – ахнул Арсланов. – Ну, вдруг, протопопадья влюбится в него…
Гусары уселись тотчас за ужин и оживились за столом хлебосола полковника, умевшего угощать. После долгой веселой болтовни о всякой всячине, снова в третий раз поднят был шуточно важный вопрос.
– Вот что, господа, – заговорил добродушный Андрюхин, – позвольте мне объяснить на мой рассудок. Во-первых, прежде всего, опять-таки, и в сотый раз, при всех вот клянусь Всемогущим Богом и всеми святыми угодниками, что я ни за одну из них формально не сватался и, стало быть, отказа никакого не получал. Вот вам Христос Бог! Не верите, как хотите!
– Да, верим, верим! – раздалось несколько голосов. – Ведь это про всех говорят.
– Да, вестимо про всех, но про иных-то говорят резонно, а про меня… сущая клевета. Я за всю мою жизнь про эдакую мерзость, чтобы жениться, никогда не помышлял. Я офицер, а какой это офицер женатый! Я бы на месте Государя приказал бы женатых офицеров тотчас из полка исключать.
– Вона! Хватил! Браво! – раздались голоса.
– Так позвольте. Насчет дела. Если нам пригласить на бал барышень Задольских, – протяжно заговорил Андрюхин, – то тогда неукоснительно произойдет некий скандал и даже чертям в аду будет тошно от недовольного вида некоторых господ офицеров.
– Какое нам дело до чертей! Хорошо им, или дурно, – сострил Бидра. – Не сватайся!
– Дайте сказать! – добродушно крикнул Андрюхин. – Если же с другой стороны барышень Задольских на бал не пригласить, то будет такая дьявольщина, что не только чертям будет тошно, а воистину в Малороссийске будет светопреставление! Вот теперь, стало быть, нам надо решить, что лучше: чтобы чертям в аду было тошно и некоторым людям на балу не вольготно, или чтобы было настоящее столпотворение и землетрясение. Отсюда я вывожу, что как ни вертись, а барышень пригласить надо.
Наступило молчание. Казалось, что никто из присутствующих не хочет первый выразить своего мнения.
– Вопрос крайне мудреный, – заговорил Уткин. – Просидим мы тут зря до рассвета и ничего не решим, потому что у многих рыло в пуху.
– Позвольте, – вымолвил вдруг Караваев, – что значит рыло в пуху?
– А вот на воре шапка горит. У вас оно в этом самом пуху, – ехидно зашипел Бидра. – Всем известно, что вы сунулись курочку съесть, но скушать-то не удалось ни той, ни другой. Вот вы теперь, конечно, приглашать, их на бал и не пожелаете. А вот я не хватался ни за одну, так по-моему их надо непременно пригласить на бал и умертвить… ради того, чтобы мир, тишь и гладь наступили на земле, хотя бы на той земле, где расположен Мариинской гусарский полк. Пространство невеликое. А то из-за этих двух попрыгушек у нас в полку всякие неурядицы. Торчат на глазах две хорошенькие девчонки, да со здоровым приданым, с поместьями и капиталами. А у нас в полку почти все голь. У кого и было что, так протрублено и давно из трубы в поднебесье улетело. Вот, по-моему, и надо бы их похерить.
– Вы все шутите, подполковник! – мрачно заявил Грабенштейн.
– Вестимо, шучу… А коли хотите вопрос решить серьезно, то опять-таки я вам в сотый раз предлагаю: давайте всем полком их похитим, да обеих, по-нашему усмотрению, и обвенчаем с двумя нашими офицерами. Сделаются они полковыми дамами, перестанут быть невестами и будет у нас тишь да гладь, да Божья благодать!
– Э-эх! – воскликнул майор Арсланов, сильно подкутивший и красный, как рак. – Все турусы на колесах! Ну, решайте… Воровать, так завтра, хоть утром! Да! Уворуем и обвенчаем… Ну, с князем Аракиным что ли…
– Обеих! – пошутил Капорко.
– Обеих нельзя… Да мне все равно… Ну, по жеребью… На узелок… – пьяным голосом крикнул Арсланов.
– Замолчи ты… Конца, господа, не будет, – заявил Николаев.
– Стойте, стойте! – заявил Немович. – Давайте большинством голосов решать. Звать барышень Задольских, или не звать?
– На голоса! Ну-с, начинайте! Ну, вы, Караваев!
Караваев промолчал и угрюмо отвернулся, бурча что-то себе под нос, а все общество залпом хохота ответило на предложение.
– Стойте. Я выдумал! – серьезно произнес Бидра. Давайте нам, полковник, каждому по клочку бумажки. И каждый из нас будет класть клочок в шапку, или в ящик, что ли… Куда-нибудь! Баллотировка! Бумажка цельная будет означать – приглашать, бумажка с оторванным уголком будет означать – не приглашать. Сочтем голоса и готово.
– Отлично! – усмехнулся Капорко. – Cию минуту будет готово.
Полковник поднялся, достал лист бумаги, нарезал его ножницами на маленькие четырехугольники в вершок величины и роздал всем присутствующим по кусочку.
– Прежде чем класть, – скомандовал Бидра, – незаметным манером откусить уголок, якобы патрон.
Офицеры, смеясь, поднялись с мест. Хозяин, перейдя в соседнюю комнату, достал большой картон и поставил его там на столе. Затем, со смехом и прибаутками, все выстроились перед дверями комнаты и начали, как на смотру, поочередно туда маршировать.
Первый показал пример сам хозяин и бросил свою бумажку в картон. За ним проследовали в комнату все офицеры, по привычке соблюдая старшинство.
Когда все бумажки были в картонке, Капорко вынул их и стал выкладывать на стол. Оказалось, что все билетики были цельные и не один не откушен. Открытие произвело настоящий скандал.
В квартире полковника раздался такой хохот и длился так долго, что два денщика прибежали из кухни и прислушались. Даже двое прохожих жидов остановились под окнами и тоже прислушались.
– Гевалт! – сказал один из них.
Действительно, приключение было нежданное. Те, которые были за барышень Задольских, не боялись класть билетики цельными, но те, которые якобы их ненавидели и презирали, попались как в ловушку.
Теперь было очевидно, что и Андрюхин, несмотря на полученный от разборчивых невест «арбуз», пожелал пригласить барышень, и Караваев пожелал, конечно, пригласить, и Николаев с Рубинским, относившиеся к барышням с крайним презрением, тоже положили билетики цельными.
